Алина Знаменская - Русская наследница

— На работе аптека, и дома аптека!

— У меня и угощать вас нечем. — Даша заглянула в холодильник.

— Не нас. Только Филиппа, — поправила Катя, усаживая сестру рядом с собой. — Послушай, Даш, он поживет у тебя немного?

Даша окончательно пробудилась и удивленно уставилась на сестру.

— У меня?! Да ты что! Чем я его кормить буду? А разговаривать с ним как? А дети?

— Вот, — перебила Катя, кладя на стол деньги. — Даш, ты как хочешь, но другого выхода у меня нет. Ты пойми: он ехал к нам, по дороге его чуть не убили, документы украли, он полгода валялся в больнице. Теперь, пока его фирма переведет ему деньги, пока восстановят документы, он же должен где-то жить? Не у меня же в общаге, Даш?

— Может, у мамы? — слабо отбивалась Даша. Ей сейчас только иностранца не хватало. Помереть спокойно не дадут.

Но Катя не давала сестре ни минуты на раздумье.

— Он по-русски говорит сносно. И к тому же ему присмотр нужен, он после болезни. У него потеря памяти была. А у мамы, сама понимаешь… папа пьет, перед Америкой стыдно.

— И долго он у нас гостить будет? — поинтересовалась Даша, пересчитывая Катины деньги. — Ты сама что же, без денег останешься?

Катя тряхнула головой и скривилась в непонятной улыбке:

— Не дрейфь, Дашенька. Это не деньги. Мне сейчас другие деньги нужны, сестричка. В других масштабах. Но об этом — потом. Сейчас мне уходить надо, а ты тут, пожалуйста, без паники. Он — всеядный. После наших больничных харчей он твоим блинам знаешь как рад будет!

Катя уже в прихожей заматывала шарф, а Даша все пыталась сообразить, что произошло и что, собственно, она должна теперь делать.

На следующее утро Катя Щсбетина пришла к твердому убеждению, что другого выхода у нее нет. Она должна это сделать. Главное — не позволять голове копаться в сути своего плана. Только детали. Техническая сторона дела.

Она позвонила матери и, стараясь придать своему голосу необходимую беспечность, заговорила:

— Привет, мам! Ну как, елку нарядили?

— Только что закончили, — отозвалась мать, и Катя услышала, как она кричит внуку: — Виталик, не балуйся, гирлянда перегорит.

— Мам, а папа… уже на работе? — осторожно поинтересовалась Катя, с трудом не поддаваясь на провокации собственного голоса.

— Как же! — с готовностью запричитала мать. — Спит в мертвецком состоянии! Я прямо не знаю, что делать. Придется, наверное, Вадику звонить, пусть за отца дежурит. Ведь должен же кто-то быть на турбазе. Наверняка кто-нибудь праздновать заявится, а сторожа нет. Уволят!

— Что ты, мам, Вадика не трогай! Он к Оксане на Новый год собирался, пусть едет. А то никогда не женится, — торопливо возразила Катя.

— И то верно. Хоть самой на лыжи вставай — и вперед. Нет, после Нового года потребую, пусть увольняется. Хватит с меня.

— Не переживай так, мам, — перебила Катя. — Хочешь, я за папу подежурю?

— Ты?!

— Конечно. Я Снегиревых с собой позову. У них бзик какой-то: Новый год под елкой в лесу встречать, — врала Катя в трубку. — А ты когда к Даше пойдешь, картошки захвати, у нее там гости.

Катя некоторое время поболтала с матерью и, положив телефонную трубку, еще с минуту постояла в раздумье. Потом уже без колебаний приступила к сборам. Она надела вельветовые брюки, теплый свитер, куртку и вязаную шапочку. Собрала рюкзак и достала из-за шкафа свои старые лыжи. Путь предстоял неблизкий.

…К тому времени как Дима Беспалов привел в Катину общагу своего трудного пациента, она, Катя Щебетина, закончила свою эпопею хождения с протянутой рукой по всем известным в городе фирмам. Катя находилась в полном тупике.

Валерка Снегирев, бывший сосед по парте и ныне директор банка, кажется, без особого удивления выслушал ее историю о больном ребенке, сыне Славки Юнина, о Катином наследстве в Америке и обещал помочь.

В стильной квартире Снегиревых Катя немного расслабилась. До этого момента она уже прошла череду унижений и безнадежный круг почти замкнулся. Таких денег в фирмах Октана не было. Предлагали аналогичные суммы в рублях, но этого было мало. Мало, мало!

Кате нужна была большая сумма. В валюте. И когда Снегирев сказал «подумаем», а его жена Светка побежала готовить кофе, Катя расслабилась. Валерка ушел к себе в кабинет, долго говорил по телефону, а Катя сидела и рассматривала картины на стене, узкую и длинную напольную вазу из какого-то незнакомого ей камня, изящную лампу на столике рядом с собой.

— Единственное, что мы можем сделать для тебя, — бодро объявил Валерка, входя в гостиную, — это предоставить тебе ссуду под небольшие проценты. Устраивает тебя такой вариант?

Катя кивнула, не в силах произнести ни звука, — у нее неожиданно пересохло во рту.

— Нужен документ, подтверждающий твою платежеспособность, — продолжал Снегирев, принимая из рук жены кофе.

— Но какая у меня платежеспособность? — удивилась Катя.

— Твое наследство. Нужна выписка из документа, можно копию, что ты действительно являешься наследницей Юнина и тебе принадлежит то-то и то-то.

— У меня нет такой справки, — с безнадежностью в голосе ответила Катя.

— Но какие-то документы у тебя есть? — допытывался Снегирев, с недоумением глядя на бывшую одноклассницу. Для него было вполне естественно, что все в мире должно быть зафиксировано на бланках. И чрезвычайно удивляло, что не все это понимают. — Когда ты вступила в наследство? — уточнил Валерка, и Катину расслабленность как ветром сдуло.

— Я еще не вступила. Понимаешь, так получилось, у меня сначала денег не было на билет, а потом… А это так обязательно? Ведь по завещанию…

— Постой-постой, — остановил Снегирев. — Когда умер Юнин?

— В мае, — ответила Катя, чувствуя, как внутри все холодеет.

— А сейчас? — спросил Снегирев, глядя на бывшую одноклассницу, как учитель на тупую ученицу.

— Сейчас декабрь. Вернее, уже почти…

— Вот-вот. Уже. К сожалению, Катька, вынужден тебя огорчить. Думаю, что ты свой шанс упустила.

Катя сглотнула. Ей на секунду показалось, что, кроме равнодушия, в голосе Снегирева мелькнуло что-то еще. Что-то вроде удовлетворения. Катю передернуло. Снегирев всегда завидовал Юнину — той легкости, с которой Славка учился. Когда Славка безответно влюбился в Катю, Снегирев смотрел на нее с недоумением и почти злостью. Мол, как она может пренебрегать Славкой? Пожалуй, если бы это было возможно, Снегирев сам бы вышел замуж за Юнина. Теперь Катя вдруг вспомнила это, и ей захотелось уйти.

Но она не ушла.

— Ты можешь поконкретнее? — спросила она, вглядываясь в холеное лицо бывшего одноклассника.

— Насколько я знаю, — заявил Снегирев, — вступить в наследство, то есть заявить о вступлении в наследство, необходимо в течение полугода с момента смерти того лица, которое завещало. Это общее правило, не думаю, что у них в Америке что-то по-другому.

От Снегиревых она возвращалась как во сне. Отдельно сама от себя. Тело само по себе, а она, сущность Катя Щебетина, сама по себе. Реальность раскололась на куски, и Катя с удивлением и брезгливостью наблюдала, как народ толкается у входа в магазин, как женщины покупают ветчину и селедку — дань новогоднему столу, как нарочито беззаботно смеются подростки, а дети в автобусе жуют жвачку.

Ноги привели ее домой, и оказалось, что там ее ждут. В вестибюле сидели доктор из больницы и потерявшийся американец. Оказалось, что Филипп Смит, управляющий фирмой «Юнико», пять месяцев лежал в больнице Октана, мимо которой Катя частенько проходила, навещая родителей…

Когда она все это узнала, у нее началась истерика. Иначе нельзя назвать тот сотрясающий ее дурацкий смех, который оскорбил Диму Беспалова, привел в недоумение иностранца и обессилил саму Катю.

— Видите ли, — начал Дима, с опаской поглядывая на ненормальную дамочку, — Филипп звонил в свою фирму, и я не совсем понял… Там, кажется, какие-то проблемы с вашим наследством.

— Я знаю, — перебила Катя и вытерла платком лицо. — Так все и должно было быть. Все закономерно. Юнин не мог придумать ничего лучше. Он клево мне за все отомстил!

— Не понял, — сказал Дима, наблюдая за Катей. Она показалась ему слишком странной. Может, наркоманка? А он надеялся пристроить у нее Филиппа. Миссионеры уехали. Поселить его в городской гостинице? Он в первую неделю отравится в общепите. Отель для иностранцев еще не достроен. — Я думал, — замялся Дима, — поскольку Филипп ехал непосредственно к вам, Катя, вы и позаботитесь о его размещении.

Катя качала головой, кивая своим собственным мыслям, а Дима принял это движение за согласие.

Пока Дима вел переговоры, Филипп молча сидел на диване и наблюдал за Катей. Он так много слышал о ней от Станислава, видел ее школьные фотографии, знал, какого цвета у нее глаза и волосы. Сейчас ему было интересно сверить свои представления о ней с оригиналом. Филипп сразу заметил и ее нервозность, какой-то внутренний надлом и ту грань между беспокойством и нервным срывом, на которой балансировала эта женщина. Она вдруг напомнила ему Дебору.

Неужели эту женщину сломало известие о невозможности наследства? Вероятно, она очень надеялась на эти деньги. Ему это понятно. Однако такая вот откровенная зависимость от внешних материальных обстоятельств несколько разочаровала Филиппа.

Он вглядывался в ее лицо и добросовестно пытался понять, что же именно привязало Юнина к Кате. И не понимал.

Всех этих наблюдений Катя не заметила и заметить не могла по той причине, что она наполовину умерла в тот день. Да, вот так вот и обнаружила, что одной привычной части, которая двигала жизнью до сих пор, просто нет, а на ее месте проклевывается новая, неизвестная. И куда эта часть заведет ее, вовсе не ясно…

В новогодний вечер, за час до наступления сумерек, думая отнюдь не о приближении Нового года, через Волгу, в направлении туристической базы «Рассвет», на лыжах двигалась молодая женщина. Она плохо различала под снегом лыжню, и направление держала по торчащей маяком огромной сосне на противоположном берегу.

Лицо женщины было сосредоточенно и упрямо. Когда она достигла берега и сквозь сосны через мутно-синюю занавеску зимы разглядела пробивающийся вниз тонкий дымок, наконец-то облегченно вздохнула. Турбаза была недалеко, и явное присутствие там людей подействовало на нее как хорошая стопка водки.

Катя выбралась на проезжую дорогу и легким шагом побежала в сторону жилья. Величественные молчаливые сосны в тяжелых воротниках снега наблюдали за пришелицей с настороженным вниманием.

Еще издали Катя увидела темно-синюю, почти черную иномарку, отливающую незапорошенным боком в свете фонаря. Подойдя поближе, Катя рассмотрела солидную новенькую «тойоту-короллу». Других машин рядом не было. Чтобы установить ее рядом с домиком-теремком, хозяину, вероятно, пришлось изрядно потрудиться — расчистить площадку от снега.

Это была обязанность отца, но у него начался запой, график которых Катя и Даша четко знали.

Катя оттолкнулась и проскользила мимо «тойоты» к сторожке. Замерзший замок не сразу поддался. Катя оставила лыжи в сенях, отогрела озябшие руки, расшнуровала ботинки. В сторожке пахло отцом. На столе были разложены его крючки, грузила, спиннинги. В углу стоял бур — зимой отец любил порыбачить. Ружье висело на месте — рядом с вешалкой для одежды. Катя сунула руку в верхний ящик буфета и нащупала патроны. Все шло по плану. И, судя по темно-синей «тойоте», одна крупная рыбина уже приплыла и топит баньку.

Катя достала из чуланчика небольшие валенки, которые стояли тут специально для них с Дашей, надела и вышла на улицу. На лес стремительно падала ночь. Огни были только в теремке с «тойотой».

Катя взяла снеговую лопату и двинулась обходить владения. Длинная улица теремков, украшенных ажурной резьбой, мирно спала, взирая на сторожку темными окнами.

На всякий случай Катя почистила подъездную дорожку к теремкам, хотя поняла, что вряд ли сегодня появятся другие гости, кроме хозяина «тойоты». Если кто-то решает снять домик на турбазе для новогоднего кутежа, как правило, звонят заранее, а приезжают еще днем, чтобы подготовиться и досыта насладиться дикостью природы.

Отец говорил, что предварительных заказов не было. Прикатил лишь один залетный на «тойоте». Возможно, это лишь десант и к полуночи подтянется остальная братва. Не исключено…

Катя, не выпуская лопаты из рук, подошла к домику и заглянула в окно. Посреди гостиной стояла настоящая голубая елочка, украшенная гирляндой и бантами из золотой фольги. В камине горел огонь. Рядом аккуратной горкой лежали березовые поленья.

От этой картины у Кати мгновенно защипало в глазах и на миг перехватило дыхание.

Это была картинка из мечты. Сюжет рождественской открытки.

«Дура сентиментальная», — обругала она себя и отошла от окна.