Алина Знаменская - Русская наследница

Все то время, когда она ходила беременная, родила, потом долго болела, казалось давно отодвинутым в задний ящик памяти и забытым. Ни одна живая душа не знала об этом, поэтому и сама Катя тоже, казалось, все забыла. Она поняла, что помнит, когда ей стал сниться этот сон. Он начинался всегда одинаково: она шла по красивому зеленому лугу, такому, как у них в Семеновке. День был солнечный, теплый. Во сне она чувствовала ногами прикосновение мягкой травы. На пригорке стояла церковь. Во сне у Кати было удивительное чувство покоя и счастья, которое если когда и было в жизни, то Катя его не помнит. Она подходила к вершине пригорка и видела расстилающийся от подножия простор. Вдруг внизу, среди яркой зелени она замечала белую точку. Постепенно точка начинала приближаться, двигалась к ней наверх. Вскоре Катя явственно видела, что это ребенок. Она начинала волноваться за него: добежит ли? Ведь здесь так высоко… Она что-то кричала ему сверху и не слышала своего голоса. Она подбадривала его, звала к себе. И ребенок бежал по крутому склону, падал, карабкался. А она почему-то не могла спуститься вниз и помочь и потому стояла и переживала за него. Ждала. Много раз на этом сон обрывался, и Катя просыпалась в своей общаге с тяжелым гнетущим чувством в душе.

А в последнем сне ребенок добежал и вцепился в ее подол своими ручонками. Тогда она и решила поехать и разыскать, где он похоронен.

Оказалось, это он живой звал ее! За последний месяц она прошла огни и воды, прежде чем найти его. И все же — нашла.

Мальчик чмокнул во сне губами, повернулся на бок И подложил кулачок под щеку. Из-под простыни высунулась поцарапанная коленка. Катя улыбнулась этой коленке и поправила простыню. Почему-то именно сейчас ей пришел на память тот самый день…

В тот день был суд. И Виктора приговорили к трем годам заключения. Катя сидела в зале суда и слушала такие вещи о нем, о которых не подозревала. Каждое обвинение, выдвинутое против Виктора, больно ударяло ее в грудь, и Кате казалось, что скоро ей нечем станет дышать. А Пашкин был внешне спокоен, и, глядя на него, Катя невольно подумала, что судьи знают о нем не все и именно этим он особенно доволен. В зале было полно его друзей, многих Катя не знала. Были и его знакомые женщины. Катя была чужой в этой компании. В полном смятении она покинула здание суда. Домой она шла пешком через весь город. Думала. О чем? Сейчас уже не вспомнишь. Ей хотелось побыть одной, разобраться в том хаосе, который творился в душе. Наверное, поэтому она не сумела справиться с замешательством, когда увидела Юнина. Он сидел на лавочке возле общежития и явно дожидался ее. На нем был безупречный костюм. Вообще Славка выглядел шикарно: весь сиял успехом и комфортом. В руках он держал огромный букет белых роз. Катя поймала себя на мысли, что испытывает те же ощущения, как в юности, когда внезапно обнаруживала Юнина дежурящим у ее подъезда. Смесь досады и удовлетворения. Сложное чувство. Впрочем, Катя довольно быстро справилась с собой — взяла свой всегдашний беззаботно-насмешливый тон, который существовал у нее специально для общения с Юниным.

— Боже, Славик, какой ты красивый! — защебетала она, открывая дверь своей комнаты. — По делам приехал, наверное? Как твой бизнес?

Юнин неторопливо прошел в Катину комнату, огляделся, сел в кресло и стал смотреть на Катю. Он не стал ей подыгрывать, не поддержал ее тон, и она поняла, что Юнин изменился.

— Я бабушку хоронить приехал, — буднично бросил он, и Кате стало неловко оттого, что она сама об этом не догадалась. Ведь слышала же, что Славкина бабушка умерла, но как-то не связала это событие с ним. Даже не подумала, что Юнин прилетит из Америки на похороны.

Славка достал из своей сумки бутылку вина, какие-то сладости, фрукты.

Катя положила салфетку на журнальный столик, поставила тарелки и бокалы. Она не могла не думать о том, что Виктор сейчас там, а она тут. Пьет вино в обществе мужчины. Да, теперь Славка выглядел мужчиной. Его подбородок обрел жесткость, был гладко выбрит и надушен дорогим одеколоном. В облике Юнина появилось что-то чужое, американское, и он, конечно, показался Кате бесконечно далеким от той жизни, которую вела она. И все же это был он, Славка Юнин, ее давний воздыхатель, и то, что он не забыл ее, было приятно.

Вспомнили школу, посмеялись. Об общих знакомых можно говорить бесконечно.

— Расскажи о себе, — попросил Юнин. Катя отрицательно покачала головой.

— Лучше ты о себе. Юнин пожал плечами.

— Моя жизнь — работа. Она сплошь из ступенек ведущих вверх. Ставлю цель, добиваюсь, ставлю новую цель. И так — каждый день.

— И какова твоя цель на сегодняшний день? Юнин помолчал, сверкая своими пронзительно-синими глазами, и сказал:

— Увезти тебя с собой.

Катя почувствовала, как вино приятно растекается по телу горячей волной.

— Ты до сих пор не женат?

— Я не женюсь ни на ком, кроме тебя. Катя улыбнулась, головой покачала:

— Не боишься холостяком остаться?

— А ты… не боишься всю жизнь — вот так?

Катя поднялась и отошла к окну. Отвернулась от Славки. Она прекрасно поняла, что он имел в виду: ее неустроенность, одиночество, неопределенность положения. Вот что она увидела глазами Славки Юнина. Главное, возразить было нечего. За окном темнело.

— Уже поздно.

Славка поднялся и отошел к двери. Катя хотела открыть ему, протянула руку, Славка взял ее за локоть. Он как-то мягко спрятал ее локоть в своей теплой ладони, и этот невинный жест что-то затронул в ней.

— Хочешь остаться? — просто спросила она. Славка кивнул. Тогда она закрыла дверь на ключ и повернулась к нему.

Их близость была полна нежности, которой Катя до сих пор не знала. Ей было уютно в теплом кольце его рук. Когда он под утро уснул, она лежала без сна и думала. Она позволила своей фантазии сделать финт — перенести себя на другой континент. Она видела себя в просторном двухэтажном доме с белой лестницей наверх, как в мексиканских сериалах. Дом ее украшали вазы с цветами, красивейшие настольные лампы и различные светильники. Из окна были видны бассейн с голубой водой и кусты роз. Она поднялась в детскую — там, среди множества ярких игрушек, сидели два ее малыша. Для удобства ее фантазия подбросила двойняшек: пухлых, розовых и довольных. Поиграв с воображаемыми детьми, Катя отправилась в свою комнату. Здесь ее ожидало море косметики, а в шкафу теснились вешалки с платьями. Все может быть именно так, Юнин все для нее сделает. На него можно положиться…

А утром позвонил Витька:

— Мне разрешили один звонок, — быстро говорил он в трубку. — Я хочу, чтобы ты знала: я люблю только тебя! Ты мне нужна. Ты слышишь? Все остальное — чушь. Только ты. Мне нужна только ты, поняла? Сегодня меня увозят. Я хочу, чтобы ты ждала меня, слышишь?!

— Да, да! — прокричала она в трубку, но там уже звучали гудки.

Когда она обернулась, увидела Славкины глаза.

— Ты едешь со мной? — Голос его прозвучал необычно жестко.

— Нет, — ответила Катя.

Филипп Смит уже бывал в России, но снова, едва ступив на эту землю, был охвачен чувством искреннего недоумения, которое посещало его всякий раз, когда он бывал здесь. Он, например, не мог взять в толк, почему на многочисленных бензозаправках, усеявших трассу, нет туалетов. А если деревянная будка с дыркой и имеется, то, как правило, на ней висит внушительный замок и табличка с надписью, из которой Филипп мог сделать вывод, что это элитное заведение предназначено исключительно для обслуги. Когда он спросил об этой метаморфозе шофера такси, тот ничего вразумительного ответить не смог.

От Москвы из-за нелетной погоды Филиппу пришлось ехать поездом, и он вдоволь насмотрелся на эти бескрайние ничьи просторы, поросшие разнотравьем, запущенные, полуразрушенные деревни с покосившимися избами в диком соседстве с краснокирпичными особняками в несколько этажей.

«Зачем строить особняк в таком неприглядном, не-обустроенном месте? — недоумевал Филипп, вглядываясь в картину за окном. — Не разумнее ли выделить район для богатых особняков? Неужели местное население не коробит подобное соседство? Неужели состоятельному человеку не больно и не стыдно видеть ежедневно нищету малоимущих? Странно. Весь мир добровольно делится на престижные районы и районы для бедных. Россия же, как нарочно, выпячивает свои болячки, чтобы те были заметнее, все смешивая». Филиппу доводилось бывать в некоторых семьях, видеть тесноту квартир, и теперь, обозревая эти никем не востребованные земли, он недоумевал: почему народ живет в тесноте? Почему нет компаний, которые бы строили и сдавали бы людям жилье, чтобы каждая семья могла снять квартиру по своим средствам, а не ходить друг по другу в душных неудобных клетках? Ведь кругом столько места. Россия отнюдь не Япония…

Филипп ничего не мог понять в устройстве этой огромной безалаберной страны, но не мог и оставить свои попытки понять, поскольку Россия была интересна ему. Особенно — люди. Сейчас, сидя в такси, преодолевая последние десятки километров до Октана, родного города Станислава Юнина, Филипп пытался разговаривать с таксистом, но — безуспешно. Тот как воды в рот набрал. Филиппу ничего не оставалось, кроме как смотреть в окно, но мелькающие там картины отнюдь не радовали глаз. Все то же тесное соседство лачуг с особняками, кичливая безвкусица построек, люди, рассевшиеся вдоль дороги в надежде что-нибудь продать, бесчисленные шашлычные и беспорядочные перелески, сплошь загаженные из-за отсутствия придорожных туалетов. Нелепый замкнутый круг. Внезапно шофер молча свернул с трассы в один из таких перелесков и остановил машину.

— Просвежиться не хочешь, американец? — обернулся водитель и кивнул в сторону леса. Филипп прекрасно понял подтекст слова «просвежиться» и отрицательно помотал головой. Шофер пожал плечами, неторопливо вылез из машины и побрел к деревьям.

Прошло минут пять, шофера не было. Филипп выбрался из машины — размяться. День выдался солнечный, теплый. Тишину леса нарушал только близкий шум трассы. Обилие ярко-желтых одуванчиков несколько примирило Филиппа с несовершенством российских дорог, и он широко улыбнулся. Все-таки жизнь прекрасна. Он представил лицо адвоката своей бывшей жены Деборы, который наверняка заявится к нему в офис именно сегодня, выдвинув новые предложения, касающиеся раздела имущества. И вот ему сообщают, что Филиппа нет в офисе. Нет в Нью-Йорке! Нет в Америке! Хэлло, Дебора!

Филипп усмехнулся. Он так устал от бесконечных претензий супруги, что последнее время общался с ней исключительно через адвоката. Но адвокат, ничем не похожий внешне на Дебору, неизменно вызывал у Филиппа ассоциацию с бывшей женой, и сей факт начинал раздражать. Поэтому управляющий компанией «Юнико» был рад возможности исчезнуть из поля досягаемости Деборы — улететь в Россию.

Когда из лесочка вместо шофера вышли двое парней, Филиппу стало не по себе: он сразу понял, что они не пройдут мимо. Машинально оглянулся и увидел третьего, обходящего машину сзади. Мысли роем пронеслись в голове, вытолкнув из общей массы одну, наиболее реальную: «Им нужны деньги. Отдай».

— О'кей, — мирно сказал Филипп, заметив направленное на него дуло пистолета, и полез во внутренний карман за бумажником.

В этот самый момент его ударили в живот, он согнулся, получил еще удар, попробовал подняться, и последнее, что зафиксировала его память, был удар по голове, после чего Филипп Смит потерял сознание.

Когда четыре года назад Катя поняла, что беременна, она крепко задумалась. Оказалось, после того аборта, который заставил ее сделать Пашкин, у Кати в мозгу крепко засел страх остаться бесплодной. Она осознала это только тогда, когда тест на беременность подтвердил ее предположения. Советоваться с домашними не хотелось. Она прекрасно знала, что ей посоветуют. Отец пил. Даша только-только вошла в бурный период развода с Кирилловым, и ее лицо не просыхало от слез. Мать лежала в стационаре с бешеным давлением.

Подумав, Катя собрала кое-какие вещички и уехала к бабушке в Семеновку. Баба Аня была хороша тем, что никогда никого не пыталась учить жизни. Бабку Катино признание даже не удивило. Только обрадовало. Она была рада, во-первых, тому, что на старости лет так понадобилась своей внучке, что ей одной доверили важный секрет, во-вторых, ее вдохновляло то, что теперь долго, а может, и совсем, Катюшка останется около нее и ей, бабе Ане, давненько живущей в одиночестве, будет кому отдать свои последние дни.

Катя съездила домой и объявила домашним, что баба Аня совсем плоха и требует постоянного ухода. А поскольку ухаживать за бабкой было некому, все сошлись на том, что пожить у бабушки должна она, Катя. Комнату в общаге она успела приватизировать, поэтому могла не бояться потерять ее в случае потери работы. О том, что будет, когда вернется Пашкин, она старалась не думать — до этого момента было далеко. А потом, когда все случилось, она еще некоторое время оставалась у бабушки, не представляя, как она вернется и станет жить по-старому, будто ничего не произошло. Но тем не менее она должна была возвращаться к прежней жизни, где никто не знал, что с ней случилось за год. Постепенно Катя втянулась в прежний ритм, в суету студенческого общежития. Даже поступила на компьютерные курсы, чтобы заполнить до предела пустые дни. Сегодня, который раз за последние полгода проезжая мимо Семеновки, Катя вспомнила и словно пережила заново все это. Однако последнее время ее занимало и другое. Обещанный американец не ехал. Катя начала сомневаться в реальности свалившегося на нее наследства. Было ли это фактом или чьей-то злой шуткой? Чтобы так пошутить, нужно иметь в лице Кати Щебетиной уж больно ненавистного врага. Катя ничьим врагом себя не ощущала. За что так изощренно, так последовательно — подло издеваться над ней? Если же наследство — правда, почему американец не едет и ничего не сообщает о себе? Как назло, разговаривая с представителем фирмы по телефону, Катя не догадалась спросить, как позвонить им в Америку. Связь получалась односторонней. Месяца два назад матери позвонили из американской фирмы и поинтересовались, не появился ли господин Смит. Мать расценила вопрос как издевательство и ответила, что в глаза его не видели и не сильно соскучились. На том конце провода довольно натурально сокрушались по поводу пропажи сотрудника. Мать ни одному слову не поверила. Со зла отключила телефон. Кате, конечно, ничего не сказала. Соврала, что телефон сломался. Она решила так: позвонят-позвонят, надоест. По-другому, видимо, не отучишь. А то на Катьку смотреть жалко. Ее, бедняжку, эта шутка по-настоящему зацепила. Дочь всерьез возомнила себя американкой. Продала шубу, музыкальный центр, мебель — ехать собралась. Ну не дура? Теперь вот зима в разгаре, Катька бегает в старой дубленке, призрак богатой Америки тает, как мираж в пустыне.