Они с Эмили посещали разные церкви. Эмили вместе с Петером и Гретой стояли службу в соборе, куда ходили состоятельные жители города – купцы, чиновники и дворяне. Ася ходила в Троицкую, что на рву.

Она любила эти моменты, потому что именно здесь она могла что-то сделать для своей мамы. А именно – поставить свечку перед распятием и написать записочку «за упокой». Еще она любила стоять перед иконой «Нечаянная радость» и плакать. Она плакала не от горя, обиды или еще почему. Просто так. И еще она ходила сюда из-за отца Сергия. И подозревала, что многие ходят сюда, чтобы послушать, что он скажет на проповеди. Казалось, он знает ответ на любой вопрос.

Пожарный, молочница, пастух, купец, нотариус и бывший царский повар, а также городская нищенка Скорлупка со свечами в руках ожидали начала службы. Там, в алтаре, за Царскими вратами, уже началось священнодейство. Были слышны отдельные фразы, произносимые строгим голосом священника. Сквозь узоры на вратах она видит, как на звездицу (два металлических полукружия крест-накрест), кладутся «воздуха» – три плата из парчи.

Выходит дьякон с кадилом. Сейчас он полон достоинства и важности, будто и не бегал никогда с мальчишками за бумажным змеем. Посторонние мысли немного мешают настроиться на молитвенный лад. Бужениново, птица, незнакомец, острог, пропавший Егор, разговоры с Эмили, мысли о собственном теле и его изменениях…

В церкви происходит легкое движение, которое чуть колеблет пламя свечей. Кадило, раскачиваясь, наполняет храм благовонием.

Появление отца Сергия на амвоне все преображает.

Батюшка начинает молитву. Его глаза охватывают пространство церкви. Кажется, каждое слово он предназначает именно тебе.

Вступает хор, и вот уже ощущается легкий молитвенный трепет души. Благодарственная молитва самая чистая и прекрасная. Асе все понятно в ней. Никто ни о чем не просит Бога. Все благодарят за то, что имеют.

Ася тоже искренне благодарит – за то, что она живет в теплом доме, учится, имеет друзей. Скорлупке, например, гораздо хуже приходится. Она вынуждена стоять на паперти и просить подаяние. Бог щадит гордыню Аси, не заставляет просить.

В церкви было много знакомых: учителя из гимназии, городовой, половой из чайной Кругловых, портниха, торговка из рядов. Все они благодарили за то, что имели.

Здесь, в церкви, Ася всегда вспоминала монастырь, в кельях которого так же пахло ладаном и воском. Любовь, в которую сестры кутали ее, Асю, как в пуховую шаль. Тогда же, в монастыре, она пришла к выводу, что сестры все любят Бога и Асю. А друг друга не очень любят и ябедничают друг на друга матушке-настоятельнице.

Бог в Асиной жизни появился прежде отца. Бога она любила и была уверена в ответной любви. А когда за ней приехал отец, которого она не помнила, то она плакала и не хотела идти к нему. Сестра Степанида вызвалась проводить их. Асе в память врезалась эта печальная дорога. Телега, безмолвная спина бородатого человека, которого она теперь должна любить и называть папенькой, и теплый бок сестры Степаниды, к которому она прижималась всю дорогу.

Она до сих пор не понимает, любит ли ее отец, но сама уже любила – робко и преданно. Он ни разу не прижал ее к себе, как это делает Богдан Аполлонович со своими детьми, ни разу не поговорил с ней по душам. Они жили рядом и ничего друг о друге не знали. Единственное, что поняла Ася о своем отце, – он был хорошим поваром, и его работа была в своем роде искусством. И вот когда он готовил, ей разрешалось стоять рядом и смотреть. Иногда он вдруг начинал объяснять ей, как и для чего он делает. Такие минуты Ася особенно любила. Но они выпадали редко – каждый из них был занят своими делами.

Вот и выходило, что Бог, которого она даже никогда не видела, знал о ней больше, чем родной отец. Еще отец Сергий как-то объяснил ей, что девочкам, у кого нет своей мамы, можно обращаться в молитвах к матери Христа, рассказывать обо всем и просить так часто, как хочется. И она не будет считать эту девочку надоедливой или плаксой. Ася всегда на службе вставала у одной и той же иконы, Казанской, и все свои просьбы обращала к ней.

Читали «Символ веры». Литургия подходила к своей вершине – анафоре. Священник обращается к собравшимся, ему вторит хор.

Если не смотреть вокруг, а закрыть глаза, то почувствуешь, что воздух от звука вибрирует. Можно представить, что сейчас ночь и ангелы поют среди звезд. А можно вообразить, что купол растаял и облако спустилось в церковь. Сесть на облако и унестись высоко, далеко…

Ася выплывает из своих мечтаний уже во время проповеди. Пытается вникнуть в смысл притчи, излагаемой отцом Сергием. Батюшка рассказывает о подвижнике Исааке, который на уста свои налагал хранилище молчания. По дороге в храм и из храма Исаак ни с кем не вступал в разговоры. Люди думали, что это гордыня, а это было сердечное безмолвие.

Словосочетание завораживает девочку.

Сердечное безмолвие. Она загадала: сейчас то, что скажет отец Сергий, будет для нее. О ней. Она жадно слушает.

– Так вот, возлюбленные братья и сестры, если мы все умом и сердцем поймем значение сердечного безмолвия, то, конечно, положим с вами начало к охранению своих чувств.

Да, это о ней. Это она сейчас ищет безмолвия, чтобы хранить внутри себя, как в ларце, впечатление от поездки в Бужениново. Замок. Волшебная птица. Лев…

А отец, вечно молчаливый? Не означает ли это, что когда-то он был другим? А если и он тоже что-то хранит внутри себя?

Ее вдруг осенило: отец хранит в своем безмолвии любовь к ее матери!

Это для нее стало совершенно ясно. Как-то вдруг здесь, во время службы, она примирилась с его угрюмостью и отстраненностью. Она уже чувствовала, что чем-то неуловимым все же походит на него.

Она вышла из церкви немного другая.


В Любиме все текло по давным-давно заведенному порядку. В городе, где на три с половиной тысячи жителей было пять церквей, включая тюремную, люди придерживались церковного календаря. В Петров день проводилась большая ярмарка. С этого же дня разрешалась охота. Совершались крестные ходы, паломничества в монастырь или на святой колодчик. Осенью убирали лен. В приходах справляли храмовые праздники. Но иногда врывалось в эту размеренную жизнь что-то стихийное, грубо нарушающее ее, как пожар.

В то лето ничто не предвещало беды. Большая ярмарка готовилась как обычно. Загодя съехались торговцы из окрестных сел и деревень. Постоялый двор Сонечкиного отца был переполнен. С утра в Петров день на торговой площади толпился народ. На углу, в доме дворянина Черемисова, отца Зои Александровны, было открыто окно, на подоконнике стоял граммофон. Звучала музыка, придавая ярмарочной суете особенный, волнующий тон.

Подруги договорились встретиться у часовни. Ася едва не опоздала из-за Эмили, которая снова увязалась за ней и, конечно же, собиралась непростительно медленно. Теперь подруги шли вдоль рядов, разглядывая товар. Чего здесь только не продавалось! Леденцы, большие малиновые и желтые петухи на палочках, засахаренные пряники, блины с начинкой, какую душа пожелает, горы огурцов, малина и смородина… А мед! Туески с медом самого разного оттенка – гречишный, липовый, луговой, майский и подсолнечный, мед в сотах и медовые тянучки… Пироги с различными начинками, творог, несколько сортов местного сыра, кругляши масла, а в колбасном ряду можно было купить настоящую редкость – сардельки!

Гимназистки подходили к лоткам, пробовали товар, приценивались, отходили. Особенно бойко торговалась Софи. В лавке у отца она научилась отличать качественный товар от залежалого, разбиралась в марках и названиях. Было весело ходить с ней от лотка к лотку.

– Ой, смотрите!

Девочки дружно повернулись в ту сторону, куда показывала Соня. Братья Вознесенские, а вместе с ними Митя Смиренный покупали горячие пышки. Они стояли возле палаток, в которых орудовали бойкие женщины, громко приглашая:

– Пышки! Горячие пышки!

Одна из женщин бросала в кипящее льняное масло куски сдобного теста. О, что это были за пышки! Хотя девочки и стояли далеко от жаровни, Ася как по мановению волшебной палочки почувствовала во рту вкус этих пышек, которые продавались только на большой ярмарке, два раза в год.

Мальчики, обжигаясь, откусывали от горячих пышек, смеялись чему-то. Торговки подшучивали над ними. Рядом толпился народ.

– Давайте подойдем, – предложила Эмили. – Я тоже пышек хочу.

– Давайте! – подхватила Соня.

Ася заметила, что Алексей Вознесенский искоса поглядывает в их сторону.

– Я не пойду, – заявила она. Чем выслушивать колкости Вознесенского, лучше обойтись без пышек.

Манечка в недоумении уставилась на нее. Внимание Сони и Эмили было сосредоточено на мальчиках.

– Я пышек не хочу, – соврала Ася. – Вы ступайте. А я пойду куплю квасу.

Манечка вздохнула. Ее огорчала непонятная глупая вражда между любимым братом и лучшей подругой. Когда эти двое оказываются рядом, воздух вокруг накаляется. Манечка хотела что-то сказать, но Соня уже тянула ее за собой. Эмили побежала следом.

Ася осталась одна. Она отправилась искать бочку с квасом, но невольно краем глаза держала в поле зрения палатку с пышками.

Вот подруги подошли, вот начался дежурный обмен любезностями, вот уже девочки угощаются. Алексей крутит головой, словно ищет в толпе кого-то.

Ася живо спряталась за квасной бочкой.

– Позолоти ручку, красавица!

Перед Асей возникла ярко одетая смуглая женщина. Цветастый платок, монисты на шее. Руки в браслетах, шаль поверх юбок. Цыганка!

– Позолоти ручку, любезная, всю правду расскажу!

Ася впервые видела цыганку. Она слышала, что цыгане кочуют из города в город, воруют детей и промышляют конокрадством и гаданием.

Как завороженная, послушно вынула из кармана монетку и протянула цыганке. Та, не церемонясь, ухватила маленькую ладонь. Провела по ней пальцем. Чему-то усмехнулась. Потом взглянула на девочку пристально, немного удивленно.

У Аси сердце гулко забилось от таких цыганкиных действий. Почему она так смотрит? Что там, на ладони?

– Много ждешь от жизни, красавица… Мужем твоим станет человек на коне.

Сердце девочки подскочило и ударилось обо что-то в груди. Кровь прилила к щекам.

– Далеко тебя увезет, красавица. Много мест повидаешь. А потом…

Цыганка еще раз взглянула на ее ладонь и вдруг обожгла взглядом. Оттолкнула Асину руку, крикнула что-то по-цыгански, тряхнула юбкой – и исчезла в толпе.

Как же так? На самом интересном оборвать гадание!

У Аси было такое чувство, будто ее обокрали.

Она стала пробираться сквозь толпу, надеясь догнать цыганку, дать еще денег, упросить сказать еще хоть немножечко!

Но цыганки след простыл.

Зато лоб в лоб столкнулась со своим врагом. Он как из-под земли вырос. Конечно же, он нарочно нашел ее, чтобы испортить настроение.

Алексей держал в руках глиняную кружку.

– Добрый день. Кажется, вы хотели квасу?

И он протянул ей кружку.

Ася отступила на шаг. Может быть, он следил за ней? А вдруг он видел, как она разговаривала с цыганкой? Только этого не хватало!

Возле лотка со сладостями хохотала вся их компания. У всех в руках были сахарные петухи. Эмили, совершенно счастливая, махала своим петухом Асе.

– Вас, кажется, ждут, – гневно сверкнула глазами девочка, повернулась и почти побежала прочь. Ей просто необходимо было остаться наедине со своей трепещущей тайной. Она бежала по аллее Вала на берег Обноры, подальше от людских глаз.

Села на склоне, пытаясь унять гулко бьющееся сердце.

«Мужем твоим станет… человек на коне… человек на коне… человек на коне».

Как волшебная музыка сейчас звучали для нее эти слова. Вместе с этим предсказанием в ее жизнь властно вошла мечта. Сладкое томление предчувствий, волнение перед неизведанным.


После традиционной ярмарки город потрясла весть: накануне собственной свадьбы умерла красавица Липочка Карыгина.

В самом центре города, близ торговой площади, выстроил купец Карыгин просторный каменный особняк – подарок молодым.

Но Липочка, не дожив до собственной свадьбы нескольких дней, умерла от напасти, обрушившейся на город внезапно и каверзно. Холера. Это слово со смертью красавицы Липочки на улицах Любима можно было услышать во всех домах.

Хоронили Липочку невестой – в белом тюлевом платье и фате. Прежде чем передать в руки смерти, болезнь отобрала у девушки красоту. Желтое восковое лицо уже не было лицом красавицы, а являло собой отталкивающую в своей завершенности маску болезни. За гробом, богато убранным цветами, шел суровый насупленный отец. Согнувшуюся безутешную мать, всю в черном, вели под руки братья покойной. Рядом с купцом Карыгиным шел важный серьезный жених – всей повадкой своей он в точности копировал несостоявшегося тестя.

Зловеще и заунывно звонил колокол городского собора, из которого после отпевания и несли Липочку. Эхом отзывался большой колокол заучской кладбищенской церкви, куда направлялась через соборный мост печальная процессия.