День был серый, мелко накрапывал дождь. Ася вместе с Маней и Соней шли среди гимназисток и прочей молодежи.

Впереди девочек шли женщины и тихо переговаривались:

– Богатая, а смерть не пощадила.

– И не говори. Неужто опять эта напасть на город? И откуда берется только?

– Холера, она по воздуху приходит.

– Что мелешь-то хоть? По воздуху… Это чума по воздуху. А холера, она в воде.

– Как же в воде, когда фельдшер велел огурцы водой мыть, чтобы не заболеть? В земле она, а с жарой наружу выходит.

У Аси в голове крутилась одна-единственная мысль: Липочка, которую совсем недавно она видела на ярмарке весело хохочущей с подругами, теперь лежит без движения, сурово сомкнув посиневшие губы, а подруги молча несут перед гробом похоронные венки.

Почему смерть выбрала самую красивую? И неужели нельзя обмануть эту самую смерть?

Процессия миновала соборный мост, свернула к кладбищу. По правую руку от церкви виднелись богатые мраморные надгробия, памятники с ангелами – здесь хоронили купцов. Яма, приготовленная для Липочки, зияла своей откровенностью. Поп кладбищенской церкви читал заупокойную. Окончив, он осенил себя крестом. К нему подошел отец Сергий. Он провожал в последний путь одну из своих учениц. Оглядев собравшихся, отец Сергий сказал:

– Братья и сестры! Удручающе тяжело и искусительно для веры внешнее впечатление смерти. Но да не сокрушается понапрасну сердце ваше и не смущается вера ваша. Утешительна истина – смерть дает человеку новую жизнь. Молодая душа не успела отяготеть грехом. Будем же молиться о душе усопшей, дабы Господь простил ей малые прегрешения земные и принял в обители свои небесные. Аминь.

Крышку опустили на гроб, и два работника в картузах и жилетках стали заколачивать.

Вдруг Ася совершенно отчетливо поняла: Липочки они не увидят больше НИКОГДА. Никогда… Мысль эта так потрясла ее, что находиться на кладбище стало невыносимо.

– Я хочу уйти! – Ася потянула за руку Соню.

– Подожди, надо землю бросать.

Но Маня, заметив, как побледнела подружка, без вопросов повела ее за ворота. Они торопливо удалялись от кладбища, где причитали плакальщицы и слышался стук влажной земли о крышку соснового гроба.

Ася все ускоряла шаг, к соборному мосту они почти бежали.

И только оказавшись по ту сторону Учи, девочки остановились и перевели дух.

Казалось – смерть осталась там, на кладбище, занята своим делом. А они – живы, здоровы. Их дело – веселиться и радоваться жизни.

Но уже на площади их поджидала тревожная весть. Торговка сообщила, что в городе появилось еще два покойника. Причиной была холера.

Что-то страшное и позорное слышалось в этом названии. Холера представлялась Асе худющей, изможденной злобной теткой, вроде той, что напугала их с Эмили на Святки. Тетка ходила по домам и выбирала жертву. Не обошла она и дом городничего.

Утром следующего дня фрау Марта спустилась в нижний этаж отдать распоряжения насчет обеда и обнаружила, что плиту в кухне до сих пор не разожгли. Она постучала в комнату повара. Из-за двери ей ответили не сразу.

– Плохо мое дело, фрау Марта, – клацая зубами, проговорил Тихон Макарович. – Посылайте за доктором…

Заключение доктора было однозначным:

– Холера.

Ася из своей каморки все слышала.

– Что мы должны предпринять? – не теряя самообладания, спросила хозяйка.

– Я пришлю карболки, обработайте уборные. Мебель в доме необходимо протереть щелоком.

Фрау Марта невозмутимо слушала.

– Я бы рекомендовал полы в доме опрыскать раствором креолина. Кто будет ухаживать за больным?

Вопрос, вероятно, застал хозяйку врасплох. Повисла пауза. Ася вышла из своей каморки:

– Я буду ухаживать за папенькой.

– Матери нет? – уточнил доктор. – Ну что ж, пойдем, я объясню, что делать.

Когда Ася вошла в каморку, вид больного отца ошеломил ее. Лицо осунулось за ночь, нос заострился. Глаза блестели незнакомым лихорадочным блеском. Было по-летнему тепло, но отец, накрытый одеялом, крупно дрожал.

– Зачем ты пришла? – стуча зубами, спросил отец. – Уйди.

– Мне доктор велел, – возразила Ася.

– Нельзя тебе… тут…

– Я никуда не уйду.

Она занялась делом. Она не думала ни о чем, кроме того, что отец беспомощен и нуждается в ней. Было в этом что-то притягательное, новое, примиряющее и простое. Целыми днями она находилась рядом. Она мыла раствором полы в помещениях нижнего этажа, кормила с ложечки отца микстурой. Белье больного сожгли на костре, как велел доктор. Иногда в помощь Асе присылали фельдшера из больницы. Он рассказал, что за городом строят холерный барак – зараженных с каждым днем становится все больше. Особенно много случаев в ближних деревнях.

О состоянии отца фельдшер молчал. Но и без его заключений Ася видела, что с каждым днем тому становится все хуже. Обложенный грелками отец не мог согреться.

Ася притащила свое одеяло и собиралась укрыть отца, но он попросил одними глазами: «Сядь».

Она присела на кровать. Он накрыл своей холодной рукой ее ладонь.

Было слышно, как колокол на городском соборе звонит ко всенощной.

Отец смотрел на нее как-то особенно. Она молчала.

– Как на мать похожа, – сказал он. Она замерла, желая только одного – чтобы он сказал еще что-нибудь. Но каждое слово давалось ему с трудом.

– Я кипятку принесла, папенька.

– Сиди. Помру я. Ты… возьми там потом, в сундучке… Деньги. Там немного. Работать придется. Замуж выйдешь… за хорошего человека… Сычевы не оставят тебя, я просил…

– Папенька, вы молчите, вам нельзя.

– Слушай отца. Кого Сычевы подберут, за того и выходи. Это мое слово. Без глупостей там. Любви не ищи, запомнила? Все беды от нее. А теперь иди. Устал я.

Она не могла произнести ни слова. Словно железный обруч сковал горло.

– Что-нибудь о матушке… – пересилила она себя. – Скажите что-нибудь о матушке!

– Померла родами… – выговорил отец. – Там, в сундучке, медальон найдешь. Это она…

Колокола замолкли. Теперь было отчетливо слышно, как звенит комар.

Ася ушла к себе, но даже когда легла и укрылась, все еще чувствовала холод большой руки отца, словно он продолжал держать ее ладонь в своей. Так, значит, маменька умерла, едва успев дать жизнь ей, Асе… Значит, маменька никогда не держала ее на руках, не качала колыбель…

Она озябла и не могла согреться. Сон не шел. Потом ей вдруг стало жарко, а к утру сильно заболел живот. Она едва успела добежать до уборной. Но едва переступила порог своей комнатки, повернула назад и побежала снова.

Болезнь развивалась бурно. Утром одежду Аси сожгли на костре.

Сквозь полусон и приступы боли Ася слышала возню за стеной, голоса и топанье ног. Дом, сурово притихший с болезнью повара, теперь вдруг пришел в движение.

Вошла фрау Марта, лицо ее было более обычного бесстрастно. На него словно маску попытались натянуть. Губы сжаты в узкую подрагивающую полоску.

– Папенька? – догадалась Ася.

Фрау Марта кивнула:

– Крепись, дитя. Твой отец на небесах.

Запнувшись на последних словах, фрау Марта повернулась и быстро вышла.

У Аси не было сил на горе. Тетка в лохмотьях незримо стояла в изножье кровати и самодовольно скалилась. Болезнь нагло взирала на свою жертву, и Ася была готова поклясться, что слышит ее скрипучий голос:

– Выжму до капли и выкину на тот берег Учи!

К вечеру приехал толстый усатый фельдшер и на телеге увез ее в холерный барак.

Наскоро сколоченный барак был разделен на две половины – мужскую и женскую. В женской было занято несколько коек. Асю положили в самом углу, у окна. И здесь, в бараке, она потеряла счет времени. Усатый фельдшер приходил, осматривал. Его помощница, девушка в белом, давала микстуру, какой-то горький отвар. Асе было все равно. Настал момент, когда она подумала: «Ну и умру. На небесах встречусь с маменькой. И папенька уже там».

И ей стало легко и радостно. Она уже не думала о кладбище за рекой, о могилах и крестах, а только лишь об этой долгожданной встрече. И слеза катилась по бледной щеке и скатывалась в ухо.

Итак, Августина приготовилась отдать себя в костлявые руки смерти. Когда помощница фельдшера, Тоня, пришла вечером дать лекарство, у Аси не хватило сил сесть на кровати.

Но та самая костлявая тетка, что стояла в изножье кровати вот уже который день, отчего-то замешкалась и оставила свою жертву до утра.

Утром Ася открыла глаза, и первое, что она увидела, было ярко-синее пятно на фоне бледно-серого света раннего утра, сочащегося в окно. Пятно было явно лишним в привычной картине. Ася смотрела на него, пока не поняла, что это цветы. Синие цветы стояли на открытом окне в белой кружке и смотрели прямо на нее.

Ася знала эти цветы. Они растут на меже, в поле. Никогда не думала, что, собранные вместе, они бывают так красивы.

– Ну, как у нас дела? – бодрым голосом спросила Тоня, убирая склянки на столе. – Кто тебе цветочки принес? Кавалер?

– Это разве мне? – шепотом возразила Ася.

– А кому же? Тут в палате из молодежи ты осталась да тетка Степанида. Вы уж разбирайтесь, кому из вас кавалеры цветочки таскают.

И Тоня звонко рассмеялась. Тетка Степанида в глубине барака заохала и заворочалась.

Перед тем как уйти, Тоня наклонилась к Асе и, блестя глазами, добавила:

– Одно могу сказать тебе, девонька: муж Степаниды в нашем же бараке лежит и в поле за васильками бегать никак не может. При всем его желании. Насилу до ведра доползает!

Тоня ушла, похохатывая. Ася стала смотреть на цветы. И чем дольше она на них смотрела, тем больше ее занимал вопрос – кто же принес их сюда? И что значат эти цветы?

К вечеру ее любопытство стало таким большим, что вытеснило все другие чувства.

А утром, открыв глаза, она первым делом взглянула на окно. Там, в той же белой кружке, вместо вчерашних васильков стояли лиловые колокольчики! Они были такие милые, умытые росой. Их головки вздрагивали от легкого ветерка. И у нее внутри тоже что-то вздрагивало и трепетало.

Тетке в серых лохмотьях, похоже, наскучило играть с девочкой. Отметив дом городничего, холера отправилась шнырять по другим дворам, не брезгуя ни богатыми, ни бедными. Кругом старалась поставить свою смрадную отметину. Врачи в земской больнице работали не покладая рук. В окрестных деревнях, где свирепствовала зараза, строились холерные бараки. Кругом горели костры, сжигающие зараженную одежду. Артем Вознесенский, студент медицинского факультета, попросился помогать. Его направили в зараженное село. Врачи ходили по домам, проводя дезинфекцию.

Но жители города были уверены – без помощи святого не справиться с бедой.

Послали на Кострому, в монастырь преподобного Геннадия, что за двадцать верст от Любима, за иконой.

Когда святыня прибыла в город, возле городского собора на площади уже толпился народ. Пройти по зараженному городу крестным ходом пришли все, кто мог ходить.

За иконой преподобного Геннадия Любимоградского и другими иконами несли хоругви. Затем шествовали церковнослужители всех любимских церквей, следом шел народ.

Пели певчие, женщины в рядах старались подпевать.

От собора через площадь к Троицкой церкви, затем на большую дорогу, мимо острога с тюремной церковью, обходя город, крестный ход направлялся к храму Предтечи и завершал свой путь там, откуда начался.

Сонечка Круглова шла вместе с Маней и Эмили. Ей повезло – она попала в ряд сразу после церковников. Посчастливилось Сонечке, конечно же, только благодаря дружбе с Маней Вознесенской. Иначе тащилась бы сейчас с братьями в самом конце колонны.

Церковнослужители шли широко, и в промежутки ей было видно тех, кто несет хоругви, а это было самое необходимое. Ведь как раз вышитую хоругвь с изображением Георгия Победоносца нес Володя Вознесенский, который вот уже несколько месяцев занимал ее воображение. Всякий раз, когда Соне доводилось видеть его – бравого, с военной выправкой, в мундире с золотыми пуговицами и блестящей пряжкой ремня, сердце ее начинало восторженно биться, а кровь приливала к щекам, делая их пунцовыми.

Поначалу она оправдывала свои чувства тем, что всегда немного завидовала мальчикам и, пожалуй, сама могла бы блеснуть в таком мундире, лихо проскакать на коне и тому подобное.

Потом она поняла, что смирилась со своей женской участью, и зависть перешла в обожание. Нарочно, в дни отпуска Владимира, она каждый день навещала подружку, чтобы полюбоваться своим кумиром. Она приносила свой альбом, куда он вписал несколько строк о юных розах.

Теперь, шествуя позади него и издали бросая горестные взгляды, Соня страдала – ее кумир должен так скоро отправиться на место службы! И у нее нет никакой надежды на взаимность – ей всего тринадцать лет!

Рядом с Соней шла Эмили, которая тоже совсем не думала об эпидемии холеры. Ее мысли о монастыре тоже начали блекнуть. Сначала на нее воздействовала Ася, хладнокровно заявив, что монастырской жизни изнеженная Эмили не выдержит.