Но мать, странное дело, не зашла во двор, а прошла дальше, к оврагу, и остановилась у рябины. Они о чем-то разговаривали с Варей и даже не искали его глазами!

Владик опустился в траву и ползком двинулся в сторону рябины. Придется спрятаться за кустами и оттуда выскочить в подходящий момент.

Мать с девушкой так были увлечены разговором, что не заметили его передвижений.

Он подобрался совсем близко и хорошо слышал все, о чем они говорили.

– Он не враг! – говорила Варя, то и дело взмахивая рукой. – И никакой не заговорщик, а просто мыслит неправильно! А его судить будут как преступника… Этого нельзя допустить.

– С этим ты собиралась идти к директору? – спросила мать. Владик увидел, как она пытается закурить, ломая спички. Он давно не замечал, чтобы мать курила. Доктор запретил.

– Ну я же с ним говорила. С Вадимом.

– Ты читала, что он писал?

– Нет, но я догадываюсь. Он говорил мне о своих взглядах. Я знаю, что он имел в виду и почему все это писал. Его нужно убеждать и перевоспитывать, но не сажать в тюрьму. Понимаете?

– Понимаю, – сказала мать, выпуская дым в зеленые гроздья неспелой рябины. – А ты о себе подумала, Варвара?

– О себе? Да потому так все и происходит, что все вокруг только о себе и думают! Когда маму арестовали, никто за нее не вступился, а если бы вступился, то, может быть, все было бы по-другому!

Мать ничего на это не ответила, а только затянулась и, глядя мимо девушки, спросила:

– Значит, ты решила рассказать следователю и директору о своих разговорах с Моховым? О том, что ты знала о его убеждениях, но молчала… Так? – Мать говорила неторопливо, то затягиваясь, то выпуская дым.

– Ну да. Извините, Августина Тихоновна, мне нужно торопиться.

– Да, да, – рассеянно отозвалась мать. Она будто бы уже переключилась с разговора на что-то свое, то, что было далеко от Вари, Вадима и всех детдомовцев. Владику показалось, что сейчас она вспомнит о нем и позовет. Вот тут он и выскочит из кустов! – Сейчас пойдешь, только помоги мне в одном деле, пожалуйста. Мне без посторонней помощи никак не справиться, – сказала мать, и, к разочарованию Владика, повела девушку в сторону от тех кустов, где он так удачно затаился!

Мать повела Варю к погребам, которые находились за огородами. Эти два погребка – их и поварихин – были приспособлены для хранения картофеля и капусты. Сейчас оба пустовали и стояли открытыми – проветривались.

Что понадобилось матери в пустом погребе, Владик додуматься не мог и потому немного высунулся над кустами, чтобы все увидеть.

– Там, внизу, канистра с керосином и рядом – бутыль, – объясняла мать. – Налей бутылку, пробкой заткни и тогда поднимайся.

Владик не переставал удивляться забывчивости матери – какой в погребе керосин? Керосин всегда хранился в кладовке во флигеле. Кто же будет хранить керосин в погребе рядом с картошкой? Провоняет ведь!

Он уже поднялся, чтобы внести в эту сумятицу определенную ясность, и изумился: едва девушка скрылась в погребе, мать захлопнула тяжелый сосновый, обитый одеялом люк и накинула скобу! Одним движением повернула ключ в замке и уселась сверху.

Это уж было ни на что не похоже. Владик рот открыл.

– Не стучи и не кричи, – устало сказала мать, поправляя волосы. – Не выпущу, пока следователь не уедет. Поняла?

Владику не было слышно, что отвечает матери пленница, но у него отчего-то защипало в глазах, и он поднялся с травы.

Мать сразу его увидела. На лице ее не отразилось обычной радости, а выступило что-то вроде досады.

Мать поднялась и пошла навстречу сыну.

– Не плачь, солнце мое. Так надо, – обняла и горячо зашептала в макушку. – Не плачь!

– Она хорошая! – только и сказал он, не в силах справиться со слезами. – А в погребе страшно!

– Если я ее сейчас выпущу, сынок, с ней случится беда.

И Владик увидел, что глаза у матери грустные и влажные.

Она обхватила его голову ладонями и заговорила торопливо, словно заговаривая ранку:

– Все будет хорошо, сынок. Скоро пойдешь в школу, будешь большим и сильным. Мы вернемся в Любим, у нас будет отдельная квартира.

– Мы заведем кота, – подсказал он, поскольку этот план уже не раз обсуждался в деталях.

– Ты научишься играть на гармони… И на других инструментах.

– Купим мне настоящее ружье, – подсказывал Владик, поскольку этот пункт мать обычно почему-то пропускала.

Она кивнула и прижала сына к себе.

– А Варя? – вдруг спросил он. – Что будет с Варей?

– Варя скоро получит свидетельство и сможет уехать. Будет работать и учиться. Выйдет замуж… У нее тоже все будет хорошо, сынок.

Мать поцеловала его в обе щеки и заторопилась на свою работу.

Владик вернулся во двор, но играть уже не мог – его так и тянуло к погребу.

Подошел, послушал.

Внизу шмыгали носом – Варя плакала.

– Кто здесь? – спросила она.

– Это я, Влад. Тебе там страшно?

«Сердится», – подумал он.

– Ничего не страшно. Ты можешь меня открыть?

– Не-а.

– Матери боишься?

– Ничего и не боюсь. Ключа нет.

Помолчали. Потом Владик посчитал нужным сообщить:

– Ты не плачь. Мама сказала – у тебя все будет хорошо.

– Да уж! – зло ответили снизу. – Твоя мать скажет!

– Ты скоро получишь документ и станешь совсем взрослой, – вздохнул Владик. Ему совсем не хотелось, чтобы Варя уезжала. Он промолчал про это. И про «замуж».

– Документ! – усмехнулась Варя. – А кроме документа, имеется еще серая папочка со шнурочками. Там все про меня написано, и она кругом за мной следом поедет. Вот уж точно – «все будет хорошо»!

Владик понял, что с серой папочкой связано что-то плохое для Вари.

– Какая папочка?

– Бумажная, каких полно в канцелярии. На каждого человека своя папочка.

Владик представил, как бумажная папка садится самостоятельно на телегу и, погоняя шнурками кобылу, едет по дороге. Ему стало смешно.

А потом – стыдно за свой смех. И он спросил:

– А что там, в этой папочке?

– Ничего я тебе не скажу. Ты еще маленький и не поймешь.

Владик обиделся. Мать ему всегда повторяла, что он большой и сильный, а тут…

– Я не маленький, – буркнул он. – Я уже читать умею. Печатными. Осенью в школу пойду.

Но Варя на это ничего не ответила, и он, посидев возле погреба немного, заскучал и отправился к замку.

Черная блестящая машина стояла не у ворот, как час назад, а сбоку, у черного хода. Владик хотел подойти поближе и рассмотреть машину получше, но застеснялся водителя. Поэтому он забрался на скамью у конюшни и стал оттуда любоваться автомобилем. За дощатой стеной фыркали лошади, жевали овес. Водитель черной машины курил у открытой дверцы, посматривая на собственное отражение в стекле. Он совершенно не замечал Владика, и не было никакой надежды, что шофер скажет что-то вроде: «Мальчик, а не хочешь поближе подойти?» или же: «Мальчик, садись за руль, нажми на гудок!»

Тогда Владик забрался на спинку скамьи, дотянулся до перекладины, поддерживающей крышу, и повис на ней. Не он один облюбовал это местечко – висеть и раскачиваться любили младшие детдомовские мальчишки, но теперь у них был ужин, и перекладина перешла в безраздельное владение Владика.

Вот тут уж водитель заметил его, повернулся и, кажется, собрался что-то сказать, но… Дверь черного хода открылась, вышел приезжий гражданин с портфелем, а за ним – Вадим Мохов со своим чемоданом в руках. Вслед за Вадимом появился солдат с кобурой на боку. А уж после всех показался директор. В руках у него была серая канцелярская папка со шнурками. Он передал ее гражданину, а тот положил в свой портфель.

Владика поразила эта процессия: Вадим, обычный детдомовец, поедет на блестящей черной машине вместе со взрослыми важными людьми!

Директор, кажется, завидует Вадиму, потому что его, директора, с собой не берут – при нем нет чемодана.

Вот тут мальчик не удержался – спрыгнул с перекладины, приблизился к машине и громко спросил:

– Вадим, ты уезжаешь?

Вадим – бледный и серьезный – ничего не ответил. Зато важный гражданин обернулся, взглянул на Владика сверху и задал обычный вопрос:

– Мальчик, ты чей?

– Мамин.

– Ну так и ступай к своей маме.

И после этого гражданин строго, если не сказать неприязненно, взглянул на директора, будто тот виноват, что позволяет маленьким мальчикам путаться под ногами взрослых.

Владик обиделся. Он неторопливо обошел машину, делая вид, что ему вовсе не интересно, что туда садятся Вадим, солдат и гражданин с портфелем.

И вдруг рука Капитана Флинта поймала податливый кулачок Владика и крепко сжала в своих тисках.

Мальчик охнул, попытался высвободиться, но железная рука не отпускала.

Он снизу взглянул в лицо директора и увидел жесткий подбородок в колючках проступающей щетины и кадык на горле, неприятно вздрагивающий.

Директор держал Владика, пока машина не выехала за ворота и не скрылась в пыли проселочной дороги.

Мальчик вжал голову в плечи, ожидая неминуемой взбучки, но, едва пыль за уехавшей машиной начала оседать, рука директора сама собой разжалась, Владик вырвался и убежал. Добежав до флигеля, он осторожно обернулся – Капитан Флинт не гнался за ним, а курил на том же месте и посматривал в сторону тропинки, по которой торопливо шла мать.

Увидев мать, Владик выскочил на тропинку, не боясь больше грозного директора. Он знал – при матери тот не посмеет хватать его за руку!

Но вот досада – в эту же самую минуту мать окликнул директор, и она остановилась как раз посередине. Владик ждал, страстно желая, чтобы мать подошла сначала к нему, а уж потом, если ей так уж необходимо, – к директору. Но он видел, что мать колеблется. Еще бы, ведь директор ее начальник, и она его, поди, побаивается.

– Мама, там же Варя ждет! – громко и сердито напомнил он.

Мать жестом подозвала сына, молча достала из кармана ключ, вложила ему в ладонь и тихонько подтолкнула в сторону погреба. И приложила палец к губам, приказав молчать. А сама как ни в чем не бывало повернулась и пошла по направлению к директору. А тот, когда она подходила, совсем не злился, а даже, как показалось Владлену, застеснялся. Поспешно выбросил свою папироску и сапогом ее затушил. И свой френч стал одергивать зачем-то. Станет или не станет жаловаться матери на Владика?

Впрочем, дожидаться было некогда. Мальчик что есть духу помчался отпирать погребную пленницу.

Варя больше не плакала. Сидела на перекладине деревянной лестницы, опустив голову на руки.

– Ну что там?

– А Вадим уехал. На красивой черной машине.

Варино лицо исказилось. Владику показалось, что она совсем не рада за Вадима. Девушка выбралась из погреба и, даже не сказав мальчику «спасибо», побрела к замку.

В конце июня в «Красных зорях» проходили выпускные торжества. Сначала в красиво украшенной транспарантами и флагами столовой выпускникам вручали свидетельства об окончании школы. После был концерт, который для старших приготовили малыши. Затем в нижнем холле устроили бал. Принесли из учительской патефон и стали танцевать. Детдомовские парни танцевать не умели, поэтому девушкам приходилось вальсировать с преподавателями. В холле царило оживление, все улыбались и шутили.

Варя Коммунарова не танцевала. Она одиноко стояла у окна, прижав к груди свое свидетельство и две похвальные грамоты, и смотрела куда-то поверх голов своих танцующих подруг.

Августина, глядя на нее, вспомнила свое лето 1915 года. Грусть и озабоченность тех дней показались ей зряшными. Ведь она была молода, ее любили, и многое было в ее власти. Ах, если бы сейчас все вернуть!

Она подошла к девушке:

– Поздравляю тебя, Варя.

Варя скользнула по ней холодным взором – не простила погреба. Пожала плечиком – с чем, мол, тут поздравлять?

– Ты обязательно должна танцевать. Ведь это твой праздник, он не повторится.

– Хорошо, – безо всякого выражения сказала Варя. – Подержите, пожалуйста, мои документы.

Она отдала Августине бумаги и прямым ходом направилась к директору. Пригласила на танец самого Капитана Флинта!

Тот, пожалуй, слегка растерялся, но танцевать все же вышел. Августина не без интереса наблюдала: как же он выпутается? Ногу свою он потерял в Гражданскую. Какие уж тут танцы…

Вместо того чтобы неуклюже вальсировать, директор остановился посреди зала, подал девушке руку и предоставил ей кружиться вокруг себя. А сам учтиво поддерживал и улыбался. Затем директор ловко передал выпускницу физкультурнику, но другие девушки уже подбежали к нему, пришлось покружить каждую. Он случайно встретился глазами с Августиной и виновато-смущенно улыбнулся: вот, мол, озорницы, куда от них денешься?

И она улыбнулась в ответ. Как будто это было совсем естественно – в полном зале найти друг друга глазами и понять без слов.

Варя, похоже, развеселилась – танцевала, пока библиотекарь не устал ставить одни и те же пластинки и не объявил антракт. Выпускники стали уговаривать старших пойти встречать рассвет. Владик крутился тут же, спать его отослали поздно, когда танцы закончились и все собрались гулять. Поскольку мать дежурила, оставили его ночевать в верхнем холле на диванчике. Но легко ли уснуть, зная, что мать и другие на ночной прогулке?