И вдруг меня посетила одна забавная идея.

Однажды, в первую неделю моего пребывания здесь, Хасан в очередной раз спустившись ко мне, буйствовал больше обычного. Его прихлебалы били меня в тот день с особым остервенением. Хасан был пьян, в руках у него была бутылка крепкого алкоголя, который он пил из горла. Я тогда не понимал, чем вызвана его особая ярость. Он орал что-то остервенело и бессвязно в мою сторону, размахивая руками, и бутылка выскользнула, разбившись о бетон. Осколки стекла разлетелись по полу. Их собрала женщина в тёмном спустя какое-то время. Но вечером, когда я, чуть оправившись от боли, пошёл к воде, я ногой наткнулся на один из них. Осколок был довольно приличный по размеру с острыми ровными краями. Я незаметно от камер поднял его и спрятал. Много ночей потом я рассматривал его при лунном свете, чувствуя, что он чем-то ценен для меня, но не находя ему применения.

Конечно, я мог бы ранить им одного из «мальчиков» Хасана, но смысла в этом не видел: они были вооружены и быстро отразили бы моё сопротивление. А причинить вред Хасану я бы не смог – он никогда не заходил внутрь камеры.

И вот сейчас, вспомнив об осколке, я вдруг понял, что он всё-таки может мне послужить.

Я осторожно встал, стараясь не потревожить Еву. Вытащил осколок из-под матраса и ушёл за перегородку.

На ощупь, сантиметр за сантиметром я пытался избавиться от щетины, густо покрывающей моё лицо. Бриться стеклом было непривычно, крайне неудобно и малоэффективно. Оно выскальзывало из рук, резало кожу. Но спустя час я, ощупывая своё лицо, понял, что почти справился. Давно я не испытывал такого чувства удовлетворения. Осталось только терпеливо дождаться утра и предстать перед Евой во всей красе.

Опускаясь осторожно на матрас, я поймал себя на мысли, что улыбаюсь во весь рот.

Это раннее утро длилось необычно долго для меня. Я сидел и ждал её пробуждения, как ждал ребёнком когда-то нетерпеливо, пока проснётся моя мама, чтобы показать ей модель самолёта, собранную мною самостоятельно. Я испытывал настоящий детский восторг.

*** .

Сегодня Ева спала непривычно долго, видимо потому, что вчера провела большую часть ночи за разговорами с Максом. Когда она открыла глаза, было уже совсем светло. Её конечности затекли от неудобного положения, и Ева потянулась, разворачиваясь от стены в сторону Макса, но так и застыла ошеломлённая с вытянутыми руками.

Он сидел перед ней на корточках. Лицо его было всё изранено и ободрано, с воспалёнными красными участками, но он был без своей бороды, лишь частые неровные пеньки тёмных волос напоминали о ней. Она не могла узнать в этом молодом человеке своего вчерашнего соседа по клетке – угрюмого и заросшего.

Ева в ужасе вдруг осознала, что он сделал это для неё! Она не понимала как, не понимала зачем, но он это сделал. Тёмные глаза Макса сверкали неподдельной радостью, улыбка расползалась шире, и теперь она могла видеть её во всей красе, не скрываемую растительностью.

— Ну, вот видишь, я – человек, а не медведь! – восторженно произнёс он.

Кончиками пальцев Ева дотронулась до его щеки - израненной и шершавой. В горле у неё встал ком. Глаза защипало, и слёзы медленно покатились по щекам. Улыбка сошла с губ Макса, он вдруг нахмурился и перехватил её руку.

— Ева, ты чего? Я обидел тебя чем-то?

Она уткнулась лицом в его плечо, пытаясь скрыть свои эмоции, но слёзы продолжали душить её. Вид бритого и исцарапанного Макса просто разрывал ей душу. Ей так стало жалко его, молодого и красивого, вынужденного находиться здесь униженным, голодным, избитым, вынужденного доказывать что-то себе, ей, Хасану, отстаивать свою честь. Стало жалко себя, этот постоянный страх давил непосильной ношей. Почему всё это с ними случилось?

— Просто… Я так хочу домой… Это не должно с нами происходить. Они не могут нас так мучить. За что?

Макс осторожно обнял её за плечи, поглаживая их. Потом он тихо отстранился, вздохнув, и отошёл к прутьям, замахнулся рукой, и она услышала звонкий удар чего-то брошенного им о стену.

Целый день он был хмурый и неразговорчивый. Занимался он резко, с невероятной злой силой хватаясь за перекладины. Когда в обед в клетку просунули миску с едой, он почти к ней не притронулся, заставив всё съесть Еву. Было видно, что что-то гнетёт его ещё сильнее, чем раньше.

Поздно вечером он осторожно лёг на матрас рядом с ней. Долго ворочался, видимо обдумывая дальнейшие действия, а потом виновато сказал.

— Ева, прости, если я причинил тебе боль. Я правда не хотел. Мне казалось, что тебе будет немного легче, если мой вид не будет тебе постоянно напоминать о том, что я здесь так долго, что так жалко выгляжу. Хотелось просто дать тебе хоть чуточку надежды. Я совсем не подумал, что у тебя будет совершенно обратная реакция.

— Дело не в тебе Макс, - она повернулась к нему лицом, - ты очень хороший, добрый, ты правда очень меня поддерживаешь. Просто мне больно от того, что ты здесь, что я здесь. Разве мы чем-то это заслужили?

— Нет, не заслужили, - он отрицательно помотал головой, - никто не заслуживает несправедливости, но тем не менее она повсюду. Разве ты этого не замечала, Ева? По-моему, надо просто дальше жить и верить, что всё будет хорошо.

***

Почему ей так спокойно рядом с ним? Ева задавала этот вопрос себе много раз. Он действует на неё каким-то магическим образом. Даже когда её страх достигает отчаянья, его касания снимают любое напряжение. Он словно купол, накрывающий её от бед. С каждым днём всё сильнее она стала осознавать, что хотела бы оказаться рядом с ним за пределами этой клетки, в обычной жизни. Быть рядом с ним, ощущая его силу, его защиту, тепло его души и тела. Это её самое отчаянное желание.

Ева лежала и смотрела на движения его тела, методично поднимающегося на перекладине под потолком. В нем совсем нет жира. Он так худ. Остались только мышцы, покрывающие его стальной каркас. Как ему хватает сил? Откуда он берёт желание впитывать в себя жизнь? Она знала, что иногда ему физически очень плохо. По утрам она видела, как его пошатывает: голод, нехватка кислорода, нервное истощение. Но он не сдаётся.

Ева осмотрела себя – жалкое зрелище. Синева от ударов на теле почти уже не видна, но кожа бледная и сухая. Ободранные руки с обломанными ногтями. Волосы повисли грязными сосульками. Тело всё липкое от пота и грязи. Она была просто омерзительна сама себе. Ева нервно встряхнула волосы руками и вздохнула.

— О чём задумалась? – Макс присел на колени перед ней.

— Да так...Чепуха…

Он пристально смотрел ей в глаза, она поняла, что бесполезно скрывать свои мысли – он видит их.

— Я устала от всего этого… Я есть хочу… Я хочу чувствовать себя в безопасности. Знать, что я не умру завтра. Перестать бояться шума дверей. Я хочу чувствовать себя человеком, а не грязным вонючим зверем. Я намыться уже хочу, в конце концов! – Ева не хотела плакать, показывать ему свою слабость, но слёзы предательски капали, разбиваясь о бетонный пол.

Макс сел рядом, прижав затылок к стене. Немного подумав, он сказал.

— Ну, вообще-то у меня есть идея, как исполнить одно из твоих желаний. Я думал об этом и раньше, но одному не удобно это осуществить. Вдвоём мы, возможно, справимся, - он приблизился к ней.- Я, конечно, знаю ответ на этот вопрос, но всё равно спрошу. Ты сегодня очень голодная? Готова пожертвовать едой?

— Ты что задумал? – Ева увидела огоньки в его глазах и её напугала авантюра, задуманная им.

— У нас есть вода, холодная правда. Но ради дела можно потерпеть. Через час примерно у нас будет миска с едой - она больше по объему, чем мятая кружка, в неё достаточно воды набрать можно. Я помогу тебе, я буду лить на тебя воду.

— А причем здесь пожертвования еды?

Макс крепко сжал челюсти, обдумывая что-то неприятное.

— Ты же знаешь, что здесь камеры. Эти подонки постоянно наблюдают за нами. Я не хочу доставлять им удовольствие от просмотра на тебя. Они не смогут лишить нас последних капель достоинства. Еда нужна, чтобы я смог залепить камеры.

Эта идея привела Еву в ужас.

— Ты понимаешь, что они сделают, узнав, что мы «закрылись» от них? Они не простят нам бунта.

— Не бойся! Я возьму всё на себя, - рука Макса нежно опустилась ей на затылок. – Убивать меня они всё равно не станут. Если бы хотели – давно бы сделали. А к кулакам мне не привыкать.

Макс смотрел на Еву, ожидая её согласия, но увидев нерешительность в её глазах, он сказал:

— Не бойся! Считай, что это теперь и моё желание. Знаешь, насолить им лишний раз – самое большое удовольствие! Мне надоело быть хомяком в их клетке. Я – человек! А последствия? Да будь, что будет!

Решимость Макса поборола последние сомнения Евы. В душе она надеялась, что их поступок не вызовет особой ярости, а желание намыться и привести себя в порядок было настолько сильным, что затмевало страх. Да и сам Макс выглядел таким спокойным и беззаботным, будто бы его эта идея совершенно не страшит.

— Ева, только…- Макс вдруг посмотрел на неё серьёзно и настороженно,- Во-первых, вода ледяная. Ты готова?

— Думаю, что справлюсь. А что во-вторых?

— Тебе придётся раздеться, потому что сменной одежды нет, а в мокром ходить я тебе не дам, тебе нужно будет согреться после холодной воды. Ты болела не так давно. Не подумай, что я хочу…

— Всё нормально, Макс! Не объясняй. Я готова.

Он понимающе кивнул.

*** Макс

Вот уже час я сидел и обдумывал план моего неподчинения. Я знал, что наверняка расправа надо мной будет суровой. Лишь бы только они не тронули Еву. А за себя я не боюсь. Я не знаю, сколько нам осталось жить. Но точно знаю, что остатки своей жизни я хочу провести не по их, а по моим правилам.

За стеной стали раздаваться привычные мне звуки: тихий разговор женщин на непонятном мне языке, шум воды, звон посуды. А потом, как всегда, донёсся запах готовящейся пищи. Этот мучительный момент я ненавидел больше всего. Запахи вызывали спазмы в желудке и головокружение. Никогда не мог подумать, что когда-нибудь я буду хотеть есть именно с такой силой. Я сглотнул, а потом пошёл и выпил сразу две кружки воды, чтобы хоть как-то заглушить стоны моего организма. Я знал, что сегодня мы останемся без еды, но идея стоила того. Ева хочет душ - и я сделаю это для неё, перетерпев всё.

Сегодня ожидания были не такими долгими. Скоро я заметил характерное движение сбоку и тонкая женская рука в чёрном быстрым боязливым движением просунула миску между прутьев. Ха! Они нас тоже боятся! Не всё нам дрожать от страха!

Я взял миску, оценив содержимое. Наверно Всевышний одобряет наш план, подумал я, видя, что сегодняшняя еда имеет консистенцию ближе к твердой. Теперь только осталось прилепить это на камеры.

Сделать это было совсем не просто. Камеры были вмонтированы в потолок. Если бы они висели снаружи, я бы давно свернул их. Но они были устроены так, что их трудно было повредить, оставалось лишь замазать.

Я взял кусок размокшего хлеба в руки, подтянулся на одной руке на перекладине и прилепил его на глазок камеры. Хлеб провисел с минуту, а потом оторвался, шлёпнувшись на пол. Я чертыхнулся. Второй кусок я уже выжал между пальцев. Его консистенция была более удачной. Я снова подтянулся. Дотянулся свободной рукой до камеры и прижал хлеб. Я прижимал его, пока мне хватило сил висеть на одной руке. Потом я оторвался и спрыгнул. Минута… Вторая… Третья… Он держится!!! Я испытал настоящий восторг.

Дело осталось за второй камерой. С ней было тяжелее – она висела у входа и была направлена вглубь клетки. Как раз туда, где должна была стоять Ева. Конечно перегородка закрыла бы половину её тела от их глаз. Но основной причиной, по которой я закрывал обзор, было не то, что её могут увидеть обнажённой. В моих планах они вообще не должны были её увидеть. Они не должны знать, что всё это затеялось ради неё. Пусть думают, что я просто захотел им отомстить, навредить, да всё, что угодно. Ева останется не при чём. Я возьму всё на себя.

Я зацепился руками и попытался подняться по прутьям. Но вертикальные столбы были скользкими, оттолкнуться мне было не обо что, а подтягиваться на одной руке было невозможно. Конечно, можно было бы залезть при помощи двух рук, а потом взять миску у Евы, но тогда бы она неизбежно попала в кадр, став моей соучастницей, а это было исключено.

Приложив все оставшиеся силы, я взялся одной рукой как можно выше, упёр колено в прут и подтянулся, превозмогая боль в ноге от врезавшегося в колено металла. Нога предательски соскользнула, и я опять оказался внизу. Моя затея грозила остаться безрезультатной. В душе закипала злость. Мне нужна вторая рука.

И тут меня осенило. Я набил рот мокрым хлебом из миски. Поднялся с помощью обеих рук вверх, а потом выплюнул его в ладонь, выжал и завершил своё дело. Хлеб держался! Руки тряслись. Но моя душа пела.

В миске оставалось ещё немного еды. Я подошёл к Еве, лежащей на матрасе лицом к стене по моей просьбе, и сказал, что у нас всё получилось. Она вскочила и бросилась ко мне, обняв за шею. Моё сердце готово было выскочить из груди. Она была так близко, что я чувствовал её дыхание на своей шее. Мои руки были грязные, я не мог её обнять в ответ. Так и стоял, прижимаясь щекой к её макушке и испытывая самое настоящее счастье.