смотрите друг на друга, вполне достаточно, чтобы Мэтт и Джайлс прыгали от счастья.

Тебе больше ничего не нужно делать.

Дэйв раздраженно хмыкает из–за своей камеры. Это придется вырезать. Ну и хер с

ним. Я чувствую себя в миллион раз лучше, просто немного поговорив об этом.

Эмми приходит на следующее утро со своей маленькой сумочкой и неуверенной

улыбкой. Черт возьми, она такая милая. Я хочу, чтобы меня раздражало ее присутствие, но это просто невозможно. Это не ее вина, что мы согласились участвовать в этом шоу, и

что оно сделало меня параноиком относительно намерений людей.

И хотя я знаю, да, ей должно быть в новинку находиться здесь, но я все еще

побаиваюсь оставаться с ней наедине после моей вчерашней исповеди. Поэтому я снимаю

штаны прямо в диспетчерской, на виду у всех.

Колт присвистывает, опираясь на рычаг, который поднимает нашу самую большую

сеть.

− Как непристойно.

Эмми краснеет, но начинает работать.

− По−прежнему не больно? – снова спрашивает она, нажимая вокруг края повязки.

− Нет.

− Покраснений нет, так что это хороший знак, – говорит она. Я могу только кивать, не зная, что еще сказать.

Ее руки аккуратны и компетентны. И пока она снимает повязку и заботится обо мне, она заполняет пространство, спрашивает о моих братьях и о рыбалке, ни разу не затронув

того, что я сказал.

Неделя. Целая неделя с Эмми, каждый день. Поначалу все было немного

неестественно, но что поделаешь? Эмми приходит пару раз в день, меняет повязку, а затем

исчезает, таким образом, камеры могут снимать свой любимый дополнительный материал

«топлес» и делать фотографии в стиле Леви–терпеть–не–может–сидеть–неподвижно.

Когда донная сеть приземляется на борт, и из нее выпрыгивает несколько рыбин, У

Колтона появляется лишняя пара рук и он занимает мое место. Сеть зацепилась по пути, и

я не успеваю достаточно быстро добраться до нее, прежде чем она рвется. Но когда Финн

спотыкается об один из моих костылей и настаивает, что пришло время, чтобы Эмми

снова осмотрела мою ногу, я выхожу из себя и бросаю моток электрического провода за

борт – к большому удовольствию наших продюсеров, которые успевают запечатлеть все

это на пленку.

Она остается в стороне, осторожно дает мне необходимое пространство, но я

начинаю с нетерпением ждать наших встреч. Я расспрашиваю ее о школе в Орегоне, и она

рассказывает мне о том, как присоединилась к женской команде по гребле. И я вижу это%

силу в ее плечах, ее спине. Она спрашивает меня о моем отце, и я говорю ей, что ему

теперь лучше, но не настолько хорошо, как раньше.

Она заполняет тишину тихими словами; она не хвастается, но и не скромничает. Это

цинично, но я пытаюсь понять, смотрит ли она в камеру или поворачивается телом, чтобы

так или иначе попасть в кадр, но кажется, что она никогда этого не делает.

Я не хочу, чтобы она мне нравилась, но все труднее и труднее вспомнить почему.

Через шесть дней после того, как Эмми впервые появилась на борту, мы, наконец, вернулись в порт. Финн, Колтон и съемочная бригада свободны на всю ночь, что означает

пиво, орешки и грубые шутки в порту.

Я просто выхожу из душа, моя нога обмотана пленкой на уровне бедра, когда я

слышу чьи−то шаги наверху. Сейчас уже больше восьми; все, кто мог бы здесь оказаться, должны были уйти еще час назад. Когда я проверяю свой телефон, то не вижу

пропущенных звонков.

У нас есть члены экипажа, которые постоянно присматривают за лодками. Главным

образом потому, что всегда есть кто–то, кто возится с оборудованием на Ленни Лу или

спит на лодке, когда мы в порту. Но даже несмотря на то, что на Линде нет ничего особо

ценного, это не останавливает местных детей проникать на борт и делать фотографии, которыми они смогут поделиться со своими друзьями или выставить в Интернете.

Не без труда я поднимаюсь по ступенькам и кричу:

− Кто здесь?

Когда никто не отвечает, мой пульс учащается, и я хватаю биту, которую мы всегда

держим прямо за дверью диспетчерской.

− Зря вы залезли сюда, ребята, – говорю я, двигаясь от перил к корме, откуда хорошо

просматривается задняя палуба. − Здесь есть куча вещей, в которых можно запутаться, если не знать, что делаешь.

− Леви?

Я застываю при звуке своего имени, а затем в ужасе отбрасываю биту.

− Прости! − Она приближается, ее лица практически не видно в темноте. − Я не

хотела напугать тебя. Я забыла здесь свою сумку, а она нужна мне на смену.

− Черт возьми, Эмми, я чуть не пробил тебе голову. Ты могла бы позвонить.

Она качает головой.

− У меня нет твоего номера. Только Мэтта. Я думала, ты будешь с остальными.

Оглядевшись по сторонам, я не вижу ни камер, ни бригады, ни скрытых микрофонов.

− Я знаю, что они хотят, чтобы все мы были там, но ночь, проведенная дома, показалась мне заманчивее.

− В этом есть смысл. Она улыбается, и я вижу это в темноте.

Я жду, что она уйдет, сойдет на причал и отправится в город вместе с остальными, но вместо этого она задерживается, протягивая руку к перилам рядом с ней.

−Я могу спросить тебя кое о чем?

Я киваю, понимая, что мы по−настоящему одни в первый раз.

− Конечно.

− Что произошло в тот день? – спрашивает она, глядя на меня после того, как

произносит это. − Ты сказал, что ... был влюблен в меня, а потом ...

Я останавливаюсь на мгновение, не зная, что сказать.

− Я насторожился, вот и все, – признаюсь я, наконец. − С тех пор, как началось шоу, неожиданно объявилось много людей. Как правило, мне наплевать на них, но когда

появилась ты... Я качаю головой. − Я не знал, что думать.

Она делает шаг ближе.

− Я могу это понять. Я чувствую, как ее рука дотронулась до моего предплечья и

скользнула выше, и только теперь я понимаю, что не надел рубашку.

− Я понимаю, как трудно бывает доверять людям. − Ее взгляд сфокусирован на моем

лице, когда она говорит: − Шоу здесь не причем. Они наводили справки в больнице, и

когда я услышала, что это ты ... ну. Наверное, мне не понравилось идея с какой−нибудь

сексуальной моделью−медсестрой из Ванкувера. − Она улыбается мне небольшой,

виноватой улыбкой. − Мне нужно было взять перерыв на скорой помощи. И ты мне

нравишься. Мне всегда нравилась твоя семья.

Я киваю. В моей груди зарождается шторм. Это вызывает во мне бунт; моя кровь

вот−вот закипит.

− Ну, – говорю я, изо всех сил пытаясь дышать, пытаясь найти слова, − я ...

− Но я, правда, все понимаю, – говорит она, немного тише. − Почему ты так

осторожен. Если я и раньше нравились тебе, ты, вероятно, думаешь, что они используют

меня, чтобы заполучить от тебя должную реакцию.

Я смеюсь.

− Я уверен, что они используют тебя, чтобы заполучить эту реакцию.

− Что ж, я хотела, чтобы ты знал, что я в этом не участвую, – говорит она. − В моем

появлении не было никакого подтекста. Они искали медсестру, и я согласилась. Я все

понимаю, но я не здесь не для того, чтобы играть с тобой.