Это была, как понял Магнус, Фредигунда, его нареченная. Он готов был высечь себя за то, что не вспомнил, что она была четвертой или пятой дочерью весьма влиятельного магната и близкого друга короля Генриха графа Уинчестерского.

Только почему-то его брат Роберт мешал их беседе и все время старался оттеснить его от девушки.

Как большинство четырнадцатилетних девиц, Фредигунда была застенчива или притворялась такой. Во всяком случае, хотя Фредигунда и не была красноречивой, но весьма хорошенькой.

Она задала ему несколько вежливых вопросов о войне короля Генрихах шотландцами. Слышал ли он их странный варварский язык? Магнус ответил, что слышал, но что рыцари на границе в основном говорят по-английски или по-французски, Магнус заметил, что у нее серые глаза и прямые золотисто-каштановые волосы и что она не носит головного убора по обычаю незамужних девиц. Она казалась очень юной, хотя ему приходилось видеть невест и помоложе ее. Магнуса удивило, что он даже не попытался представить, как она будет выглядеть без одежды. Он мог только хмуро смотреть на нее.

Иисусе! Он подумает об этом, когда женится на ней! А ему придется лечь в постель со своей темноволосой невестой, чтобы увенчать их брак рождением детей. Ведь главной целью этой женитьбы было только это, и ничто иное, не так ли?

Магнус заметил, что Фредигунда с любопытством разглядывает его.

– Сэр рыцарь, – спросила она. – Как вы себя чувствуете? Вы не страдаете от ран? Не утомили ли вас ваши долгие переезды?

Роберт тоже не сводил с него глаз. Магнус заставил себя собраться с силами и ответить.

– Нет, не страдаю, – пробормотал он. – Но должен признаться, мадемуазель, что я очень утомлен.

Она положила свою маленькую ручку на его руку.

– Посидите возле меня, а ваш брат Роберт принесет вам вина.

А у брата Роберта был такой вид, будто он с радостью добавил бы к вину добрую порцию яда. Фредигунда согнала стайку малышей со скамьи у окна, и они сели рядом. Она продолжала держать его за руку. Роберт слонялся вокруг, и вид у него был такой, будто он решился на убийство, пока Фредигунда не напомнила ему о вине.

Маленькие мальчики собрались вокруг Магнуса, прося его обнажить свой огромный меч и дать им поглядеть. Фредигунда сидела совсем близко от Магнуса, и ее пальчик нежно гладил шрам на его запястье. Магнус наблюдал за братом, пересекавшим в это время комнату с чашами вина. Помолвка, думал Магнус, все равно что брак. Он знал, что его мать очень хотела бы, чтобы они теперь же и здесь, в Честере, принесли необходимые обеты. В военное время все происходило быстро.

Магнус не мог избавиться от тоскливою чувства. Он не был уверен, что сможет поклясться в верности одной девушке, в то время как сердце его принадлежало другой. Но не только это его сдерживало. Он уже понял, что если женится на Фредигунде, то его браг Роберт навсегда возненавидит его.

Магнус принял чашу вина из слегка дрожащей руки Роберта. Роберту исполнилось семнадцать, и он был почти так же высок, как Магнус. В ближайшую неделю король Генрих посвятит его в рыцари. Магнус отпил из чаши большой глоток вина. Если он сейчас не сделает что-нибудь, то и оглянуться не успеет, как станет женихом.

После того как колокола отбили полночь, пиршественный зал начал понемногу пустеть. Дворяне расходились в апартаменты в башнях, где остановились их семьи, или в свои шатры в лагере на соседних полях.

Идэйн стояла у окна башни, прислушиваясь и наблюдая. Ночь была темной и безлунной, но двор замка был ярко освещен факелами, предназначенными для конюхов, уборщиков и ночной стражи, стоящей на часах у ворот и на стенах. В пиршественном зале звуки не умолкали, пока там находился король.

Слышались и другие звуки: в самой башне кто-то постоянно уходил, возвращался, прибывали новые гости. Их устраивали на ночлег. Но ничьи шаги не доходили до верхнего этажа, где располагались Идэйн и леди Друсилла. Так продолжалось до тех пор, пока не послышались очень тяжелые шаги. Они прозвучала на лестнице очень поздно.

Задолго до того, как их услышала леди Друсилла, Икэйн была уже у двери, ожидая, когда ночной страж впустит гостей.

Шатаясь, в комнату вошел крепкого сложения широкоплечий человек. Он нес подмышкой шахматную доску. Не вызывало сомнений, что человек этот был слегка навеселе. За ним следовал тамплиер Асгард де ля Герш.

– Наконец-то мы встретились, мадемуазель, – сказал король Англии Генрих Плантагенет.

19

– Стол! – потребовал король.

Асгард де ля Герш послушно устремился вперед и смел с одного из столов, стоявших в комнате, подсвечник и чашу, потом огляделся по сторонам в поисках места, куда бы положить эти вещи, и поставил их на буфет.

Идэйн следила за тамплиером с изумлением и радостью. Асгард был здесь, в этой самой комнате! Она не видела его уже несколько месяцев, если не считать тех случаев, когда следила за ним, пересекающим двор замка, из своего окна. Теперь, вблизи, он выглядел сильным и вполне оправившимся от раны. Он был таким, каким ей запомнился: в доспехах, белом плаще с красным крестом, высоким и прекрасным, как ангел.

Она сейчас готова была бы отдать что угодно за возможность поговорить с ним, чтобы узнать, что случилось с тех пор, как они прибыли сюда. И в самом деле, почему он все еще был здесь? Но Идэйн знала, что не посмеет задавать ему эти вопросы в присутствии короля Генриха.

Кроме того, думала Идэйн, покусывая губу, она не знала, какие опасности могут их здесь окружать. И даже смогут ли они разговаривать свободно, если им представится такая возможность.

– Гм, – сказал король, прочищая горло.

Идэйн обернулась поглядеть на короля Генриха, который в этот момент ставил на стол шахматную доску и фигуры. Теперь он стоял, заложив руки за пояс, покачиваясь и разглядывая ее.

– Золото, – пробормотал король, и его выпуклые глаза блеснули. – И волосы и кожа – все золото! Замечательно! А глаза изумрудные. Бог свидетель, де ля Герш, но должен признаться, я не поверил, когда мне об этом сказали. – Его взгляд пробежал по всей фигуре Идэйн. – По крайней мере они были правы, когда сказали, что она поразительно красива.

В его взгляде было нечто такое, отчего Идэйн похолодела. Она упала на колени, широкая юбка придворного платья легла на пол, как синий цветок. Леди Друсилла распустила ее волосы и расчесала их щеткой. Она знала, что при свете свечей они похожи на золотое покрывало.

Казалось, король не мог отвести от них глаз.

– Де ля Герш говорит, что ты из Ирландии, – обратился к ней король.

– Нет, милорд.

Идэйн бросила на тамплиера изумленный взгляд. Зачем это Асгарду понадобилось сообщать об этом королю? Если только он не вздумал повторять диковинные истории, рассказанные монахом Кадди.

– Я сирота, ваше величестве, меня младенцем оставили у дверей монастыря Сен-Сюльпис. И монахини могут подтвердить вам, что я говорю святую правду. Я ничего не знаю о своих родителях и семье.

Пока девушка говорила, король описывал вокруг нее круги, оглядывая ее с ног до головы. Потом он остановился, кивнул и сказал:

– Клянусь Святым Крестом, девушка, из какой бы страны ты ни была родом, но это, должно быть, какая-то обитель фей, как утверждает деля Герш. Ни в одной стране не могло зародиться существо со столь совершенными лицом и телом. – Он подошел к ней и остановился, глядя на нее в упор. – Знаешь ли ты, благородная девица, что у тамплиеров полно предположений относительно тебя? И предположения эти такие, что они любой ценой хотели бы скрыть их от архиепископов Англии. Бедные Рыцари Храма Соломонова весьма разочарованы, что ты ускользнула из их рук. – Король улыбнулся. – Вижу, ты помнишь, как была у них в заточении.

Идэйн не могла выдержать пристального взгляда тамплиера и опустила голову.

– Асгард говорит, – продолжал король, – что Эдинбургский командор хотел послать тебя во Францию к Великому магистру, чтобы ты могла продемонстрировать перед ним свое редкое и поразительное дарование, и он подвергнет тебя тщательнейшему допросу. Но в последний момент, памятуя о данных им мне клятвах, де ля Герш помог тебе скрыться.

Идэйн не осмеливалась взглянуть на де ля Герша. Он помог ей скрыться? Она ничего не ответила, а король сел за стол, пододвинул к себе шахматную доску и вынул из нее фигуры.

– Знай, что я весьма доволен тем, – продолжал король своим высоким пронзительным голосом, – что де ля Герш с честью выполнил задание, данное ему мною в Лондоне в день Святого Мартина. А задание это было найти тебя и привезти ко мне.

Идэйн все продолжала стоять на коленях, потому что король не дал ей разрешения подняться. Лицо ее было так напряжено, что заболели мускулы на скулах. От смущения Идэйн потеряла дар речи. Но мысли ее бешено метались. Неужели Асгард мог сказать королю Генриху, что это он спас ее от тамплиеров в Эдинбурге? И если это так, то как он объяснил появление Магнуса и их побег с цыганами?

Идэйн не могла поднять голову и взглянуть де ля Гершу в лицо. Она не верила, что тамплиер мог сплести такую затейливую ложь. В конце концов их ведь нашел граф де Морлэ, отец Магнуса!

Для этой лжи есть какая-то серьезная причина, говорила она себе. Сейчас она не должна разоблачать Асгарда, ведь он был тем самым человеком, за которым она так долго ухаживала. Пресвятая Матерь Божия! Они не могли не стать друзьями, раз она спасла его от этой ужасной лихорадки, когда все считали его умирающим!

Возможно, если король Генрих узнает, как мало Асгард сделал для ее спасения, он разгневается и накажет его. Идэйн не хотела, чтобы такое случилось, ведь всем были известны приступы ярости короля Генриха.

С другой стороны, она не могла забыть и слов Магнуса о том, что на Лох-Этив тамплиер прибыл с деньгами короля Уильяма, предназначенными для выкупа, но, уплатив их, он не повез ее к шотландскому королю, а поехал с ней к тамплиерам.

Идэйн подняла глаза. Асгард де ля Герш стоял – весь внимание! – перед своим сюзереном, в латах и при мече, только без шлема, и его непокрытая голова казалась ослепительной. Глядя на это прекрасное лицо, было трудно поверить, что тамплиер может не быть олицетворением самого духа рыцарской чести.

Король огляделся вокруг и посмотрел на Идэйн.

– Что ты делаешь, девушка? Поднимайся!

Он знаком приказал Асгарду принести скамеечку. Из сумерек возникла фигура леди Друсиллы с чашами и кувшином вина. Король едва слышно сказал ей что-то. Жена коменданта сделала глубокий реверанс, потом пятясь вышла из комнаты. Они слышали, как она что-то сказала рыцарю, стоявшему у дверей на страже, потом до них донесся звук удалявшихся шагов.

Идэйн села за стол перед королем. Их разделяла шахматная доска. Генрих поднял свою золотую с серебром чашу и отпил из нее. Рука его слегка дрожала. Вино проливалось из уголков рта и стекало со дна чаши. Он вытер губы тыльной стороной ладони, потом стал расставлять шахматные фигуры, изготовленные из слоновой кости и черного дерева. Только медлительность и тщательность, с которой он это проделывал, позволяла догадаться, как много он выпил.

Он поставил доску так, что фигуры из слоновой кости оказались перед Идэйн, а фигуры из черного дерева перед ним. Она уставилась на них. Все, что ей приходило в голову, – это то, что уже поздно, скорее раннее утро, чем ночь. Если не считать поварят и лакеев, ходивших по двору, весь замок был тихим и темным. Дворяне, солдаты и все остальные гости спали после роскошного королевского пира.

Теперь, когда король Генрих наконец оказался здесь, в Честере, и, более того, в ее башне, Идэйн ждала от него тех же вопросов, что ей задавали тамплиеры, она ждала, что он тоже будет требовать от нее предсказаний будущего и сотворения чудес. Вместо этого король явился с шахматной доской, как видно, желая создать у нее впечатление, что единственная его цель – поиграть с ней в шахматы.

Боже милостивый! А что, если это и вправду так? Короли могут делать, что хотят. Они привыкли потрафлять любым своим прихотям, неважно, имеют они смысл или нет.

Идэйн смотрела, как широкая и сильная веснушчатая рука, поросшая рыжими волосами, поднимает ладью и делает ход.

Король Генрих, не оборачиваясь, бросил через плечо:

– Де ля Герш, здесь был один отшельник из Линдесфарне, который мог предсказывать ходы во время игры в шахматы. Это было весьма любопытно. Я велел привести старика к себе и сказал ему, что меня интересуют непознанные созвездия божьих законов природы и что я желаю изучать их. Потом мы играли с ним в шахматы много ночей кряду. Естественно, что я ни слова не говорил об этом церковникам, опасаясь, что они разгневаются, узнав, что их государь увлекся столь еретическим развлечением, как игра в шахматы с немытым отшельником с северных островов. Мне хотелось посмотреть, как он предсказывает ходы в столь простой забаве, как шахматы. Я играл в них с этим отшельником много месяцев, но через некоторое время старец отупел и перестал соображать. И я с сожалением был вынужден отослать его восвояси.