Артур и впрямь сражался так, что смог потеснить нападавших. Крикнул кому-то из последних защитников, чтобы уходили, чтобы спасались… если такое возможно. Да и не очень удобно было сражаться скопом в узком проходе лестницы. Как и положено, лестница была устроена так, чтобы оборонявшимся было удобнее рубить того, кто пытался подняться. И Артур сумел воспользовался этим преимуществом. Он подобрал чей-то меч, и теперь у него было два клинка: одним он работал как щитом, отводя выпады, другим, длинным мечом, доставшимся ему от госпитальера, разил ловко и уверенно. Артур сейчас не помнил, когда перенял у Гая эту манеру сражаться двумя руками, но бился он так, что наступавшие падали, катились вниз по ступенькам, мешая подниматься следующим. В какой-то момент Артур вдруг отметил, что враги больше не спешат напасть, они отступили, и теперь ему приходилось шагать по телам, чтобы достать их.

И тогда он остановился, посмотрел на них сверху вниз. Окровавленные мечи угрожающе подрагивали в его руках. И еще он увидел страх в глазах своих врагов.

— Уходим! — крикнул один из них. — Замок уже наш, а этого черта пусть убьет кто-нибудь другой.

Они попятились, исчезли за поворотом стояка, который обвивала лестница. Какое-то время были слышны их торопливые шаги, сопение, бряцание металла. Потом стало тихо.

Артур устало прислонился к стене, прижался к ее шероховатой поверхности лицом. Где-то сбоку горел факел, но света было так мало, что Артур только теперь отметил, что они, по сути, сражались в темноте. А еще подумал о том, что на нем только кольчуга госпитальера, а подкольчужницы нет, и хотя ее звенья выдержали удары, там, где его все же задели, они впечатались в тело и жгли, как огнем. Тем не менее он остался невредим, только очень устал. Артур вдруг вспомнил, что эту кольчугу успел притащить ему Рис до того, как все началось, и он надел ее почти машинально. Проклятие, а где же, во имя Неба, сам Недоразумение Господне? Артур смутно припомнил, что вроде бы раненого приятеля унесли наверх женщины.

Еще он подумал о Милдрэд. Как хорошо, что Эдгар поторопился ее услать… или спрятать. Значит, она в безопасности. А вот сам барон попал в руки людей Юстаса. Хочется верить, что безбожный принц все же не тронет давнего союзника своего отца. Хотя… Артур почувствовал, что боится продолжать думать об этом. Как и страшится думать о судьбе леди Гиты. Все, что он сейчас мог, это поспешить к Гаю. Тот ранен, и Артуру следует попытаться помочь ему.

Черного Волка он обнаружил там же, где и оставил, — в нише стены, в какой обычно хранят подставки для светильников. Артур присел подле Гая на корточки. Тут было темно и можно было не опасаться, что их обнаружат.

— Волк, ты слышишь меня? — шепнул он, нащупывая в темноте его руку. Но наткнулся на острие болта в теле друга и похолодел: после таких ран не выживают. Да и жив ли Гай?

— Волк, ответь мне во имя Господа!

— Ты пришел, мой мальчик, — слабо прошептал Гай, и Артур с ужасом уловил в его горле глухое клокотание. Потом Гай закашлялся, сплюнул кровь. Артур заговорил:

— Ты потерпи немного, старина, сейчас я что-нибудь придумаю. Найду кого-нибудь, тебя перевяжут и…

— Погоди, Артур. Мне надо успеть сказать тебе… Хорошо, что тут темно, иначе бы мне стыдно было смотреть тебе в глаза. Ибо я виноват перед тобой. Я не признавал тебя, а ведь ты мой сын. Слышишь, чертенок, я твой отец, я породил тебя, но так долго не знал об этом… Это все Риган, моя сестра. Она все выяснила и сообщила мне доказательства. А еще раньше… почувствовала своим сердцем. Она у тебя хорошая тетка, Артур. А я… — Глухой удушающий кашель не давал ему говорить. — Я стыжусь, что отрекался от тебя. Сможешь ли ты простить меня, сын?

Артур, казалось, онемел. Отец? Почему-то он подумал, что так оно и должно было быть. Да, Гай отталкивал его. Но сколько же он для него сделал!

— Артур, ты прощаешь меня? Ты принимаешь такого отца, как я? Ты станешь Артуром де Шампер?

— Да, — только и смог выдавить из себя юноша.

— Слава Богу! — вздохнул рыцарь. — Я люблю тебя, сынок… Мой сын.

Он в темноте нашарил руку юноши и сжал ее. Опять зашелся кашлем, захрипел. Артур прижал Гая к себе, ощущая, какой тот тяжелый и холодный. И неподвижный. Только сильно вздрогнул в последний раз и затих.

Юноше стало так больно, что он не смог сдержать слез. Сидел, прижимая к себе тело своего друга… самого лучшего друга, своего отца. Которого он только что приобрел. И потерял. Безвозвратно.

Артур кусал губы, давясь рыданием, но слезы все текли и текли, а он покачивался, будто от непосильной ноши, и, казалось, баюкал своего отца. Он вспоминал его таким, каким знал всегда. Когда только приехал к нему в Уэльс и Гай угощал его валлийскими оладьями, расспрашивал, как там поживает его сестра аббатиса; вспомнил, как Гай впервые дал ему в руки оружие, наставлял, учил отводить удар, делать выпад; вспомнил, как заступился за него, когда Артур обесчестил дочь какого-то валлийского землевладельца, а затем спрятал его у себя, взявшись замять это дело. Сколько же раз он помогал ему! Артур всегда находил у него приют и кров, однако и злился на Гая, когда тот насмешничал над ним, опровергая, что он его отец. А теперь Гай попросил прощения за то свое отчуждение. Но именно он сделал из Артура рыцаря.

— Отец, — прошептал Артур. И вдруг спросил у него, у мертвого: — Отец, а кто же моя мама?

Спросил и забыл о своем вопросе. Потому что сейчас для него это не имело значения. У него был только отец. Был… Однако Гай успел передать ему свое имя, и отныне он не был безродным подкидышем, он мог называться Артуром де Шампером, лордом Круэльским, владельцем д’Орнейля, хозяином Тавистока. Недаром Гай настаивал, чтобы Артур выучил все дающие ему имя маноры.

Артур не помнил, сколько просидел так, обнимая тело мертвого отца. И даже не пошевелился, когда мимо него кто-то прошел в темноте. Это были люди Юстаса, которые, рыская в потемках, ворчали, что зря не захватили с собой огня. Ибо все еще была ночь. Самая страшная ночь в жизни Артура. И в этой ночи ему еще нужно было разыскать свою невесту.

Мысль о девушке заставила его собраться. Он осторожно разнял обнимавшие Гая руки.

— Прощай, отец. — И поцеловал его холодеющее чело.

Оставляя тело Гая, Артур надеялся, что вскоре вернется, ведь ему еще предстояло позаботиться о погребении отца, отдать последний сыновний долг. Так он думал, покидая свое темное убежище.

Снизу, из зала, долетали гомон и шум. Артур осторожно спускался, держа оружие наизготовку, однако никого не встретил. Он знал, что наверх ведут две лестницы и люди принца наверняка уже нашли второй проход, не столь загроможденный трупами. Что они уже там, можно было не сомневаться: с верхних этажей доносились крики, что-то грохотало, где-то истошно визжала женщина. Артур на миг замер, но потом все же продолжил спуск.

Когда в пролившемся из зала свете юноша увидел заваленные телами ступени и остановился, он услышал голос Юстаса, который почти кричал:

— Я не верю, что Милдрэд уехала из Гронвуда! Она носит траур, а в такое время никто не ездит на гулянья. Ты пытаешься меня обмануть, Эдгар.

— О, я не посмел бы солгать своему принцу.

Артур почувствовал облегчение, услышав голос барона. Даже уловил нечто похожее на иронию в его интонации.

Сбоку от места, где затаился Артур, был малозаметный проем; в конце его находилась дверь, выводившая на небольшую галерейку над залом, на которой обычно играли музыканты. Юноша осторожно протиснулся к ней, отворил узкую створку и прямо перед собой увидел разрисованный под звездное небо свод зала. Быстро пригнувшись, он выбрался на галерею и спрятался за перилами. Доски в них не были прибиты плотно, и он мог глядеть в щель.

В зале сейчас находилось не так уж много людей, они стояли небольшими группами, несколько человек все еще удерживали леди Гиту. Со своего места Артур видел, как в разбитую дверь в зал вошли какие-то гогочущие воины, но на них прикрикнули, и они поспешили ретироваться. И сейчас тут в основном находились ближайшие приспешники принца. Затем Артур увидел и самого Юстаса. Запахнувшись в свой черный плащ и надвинув на лицо капюшон, он сидел на возвышении, где обычно восседал в кресле барон Эдгар. Сейчас же хозяин замка в изорванном и забрызганном кровью одеянии, удерживаемый двумя дюжими охранниками, стоял перед принцем в качестве допрашиваемого. И все же, несмотря на свой истерзанный вид и положение пленника, Эдгар держался с достоинством: гордо вскинутая голова, холодное надменное лицо, высокомерный взгляд. Он понимал, что все происходящее — подлость, и своей несгибаемостью выражал презрение к победителям.

Видимо, Юстас это понял. Но его не обескуражило поведение барона, и он неожиданно стал говорить такое, что Артур опешил. Ибо Юстас заговорил о нем самом, то есть о госпитальере Артуре ле Бретоне. Он сказал, что при дворе узнали, что ранее прослывший верным сторонником дома Блуа Эдгар Гронвудский изменил своему королю, вступив в сговор с посланцем императрицы Матильды Артуром ле Бретоном. А ведь известно, что этот госпитальер послан для того, чтобы заручиться поддержкой лордов, которых не устраивает правление Стефана. И вот Эдгар принял этого шпиона как дорогого гостя. Если же присовокупить к этому то, что в последнее время Эдгар наладил отношения с мятежным Гуго Бигодом, не остается сомнений, что они готовят в Норфолке форпост для высадки войск мятежников.

Артур похолодел. Мелькнула чудовищная мысль: неужели все беды Гронвуда из-за него? Ведь он знал, с какой целью прибыл в Англию госпитальер, и все же поступил беспечно, сочтя возможным воспользоваться его именем. И ему сейчас нужно не таиться, а выйти к Юстасу, признаться, что он всего лишь самозванец, но никак не посланец Плантагенетов. Не важно, поверят ему или нет, но только так он сможет отвести подозрение в измене от Эдгара и его семейства.

Юноша уже стал подниматься, когда заметил сбежавшего по лестнице из внутренних покоев Хорсу, который на ходу выкрикнул, что они обыскали весь замок, но Милдрэд Гронвудской нигде нет.

И тут Эдгар расхохотался.

— Так что, милорд, кто вам более нужен — шпион Плантагенета или моя дочь?

И он стал резко бросать обвинения в лицо принца: тот поступил вопреки всем законам рыцарства, вероломно напав на людей, распахнувших перед ним ворота. И никакие намеки об измене не смогут объяснить это нападение, ибо Эдгару послужит защитой его доброе имя, а репутация Юстаса такова, что даже Церковь отказывает ему в помазании. Захват замка верного дому Блуа человека заставит многих сторонников короля задуматься, какая награда их ждет, если они не обратят свои взоры к Плантагенету. А упования принца, что ему достанется первая красавица в Англии, столь же беспочвенны, как и его надежды, что она проявит благосклонность к подобному чудовищу…

Внезапно Юстас сорвался с места и с размаху ударил барона кулаком в лицо. Эдгар не упал лишь потому, что его держали стражники. Однако при этом испуганно закричала леди Гита, и Юстас резко повернулся к ней:

— Вам страшно, сударыня? Вы боитесь, что такое чудовище, как я, поднял руку на вашего супруга? А ведь вам бояться надо совсем иного. О, меня не тронут ваши слезы и мольбы, когда я велю пытать вас. И это будет продолжаться до тех пор, пока Эдгар не сообщит, где вы укрыли Милдрэд.

Артур задохнулся от ужаса. Если его что-то и сдерживало от желания тотчас же кинуться на принца, так это мысль, что он должен узнать, где девушка, и постараться ее спасти. Однако сказанное Юстасом ужаснуло и его приспешников. Вперед выступил Хорса.

— Милорд, вы сказали неправду. Ни единый волос не упадет с головы Гиты Гронвудской. Ибо вы обещали ее мне.

Он произнес это столь решительно и так посмотрел на Юстаса, что никогда не отступавший принц понял: этот дикий сакс способен на что угодно. Однако ссориться с Хорсой не входило в его планы. И он деланно рассмеялся.

— Ты всегда умеешь дать хороший совет, мой верный Хорса. И ты прав: хозяйка Гронвуда, как и все тут, как и весь Гронвуд-Кастл, достанутся тебе. Я твой давний должник и передам тебе эти владения, когда твоего сводного брата казнят как изменника. А право на эти владения ты получишь вместе с рукой леди Гиты. Можешь забирать ее прямо сейчас!

С этими словами он толкнул баронессу в объятия Хорсы. И хотя она рванулась, Хорса не выпустил ее. Артур видел, как он что-то говорил ей, как удерживал, целовал. Она же билась в его руках, пытаясь высвободиться, ее волосы растрепались, упав на плечи серебристой массой, и в объятиях возвышающегося над ней Хорсы, длинного и лысого, леди Гита выглядела совсем юной девушкой.

— Нет! — кричала она. — Нет, я никогда не любила тебя! Я тебя ненавижу!

Но Хорса уже увлекал ее за собой.

— Эдгар! — звала Гита. — Эдгар, не допусти этого! Лучше смерть, но не это! Я не вынесу…