Заметив, что Артур поглядел в ее сторону, дама слегка кивнула ему. Он не был в этом уверен, так как стоявшие в проходе между скамьями прихожане как раз поднимались с колен и заслонили незнакомку.

Артур вдруг заволновался. Не столько от вида или внимания роскошной дамы, а от мысли, что она могла его узнать. Сердце его забилось, он опустил голову на сложенные руки, заставил себя вслушаться в голос запевавшего очередной псалом певчего.

Монахи на хорах пели:

— Gloria Patri et Filio et Spiritui Sanctо… [56]

Артур, почти не вникая, заученно твердил ответ:

— Sicut erat in principio et nunc et semper et in saecula saeculorum. Amen! [57]

Незнакомка тоже молилась, склонив голову в большом лисьем капюшоне, но потом снова повернулась к Артуру. Ему показалось, что она улыбнулась. И от этого вдруг пришла неожиданная мысль: как же давно он не был с женщиной! В Доме тамплиеров о таком запрещалось даже думать, а плотские желания подавлялись постом, молитвой и многочисленными упражнениями, от которых к вечеру ощущалась ломота во всем теле. Возможно, поэтому братьев и не выпускали за пределы прецептории, дабы они избегали соблазнов. Но вот он тут, и… Артур понял, что соблазн перед ним прямо во плоти. Ибо едва служба окончилась и прихожане направились к выходу, как незнакомка, отослав своих спутниц, направилась к нему.

Высокая, двигавшаяся с некой волнительной грацией, какую не скрывали складки ее широкого плаща, с прекрасным смуглым лицом. Из-под меховой опушки капюшона на ее чело спадали звенья красиво поблескивающих золотом подвесок, да и глаза под черными бровями были цвета золота — прозрачные, желтовато-карие, опушенные невероятно длинными ресницами. Артур с волнением смотрел на ее пухлые губы, которые улыбались и казались такими ласковыми… манящими.

— Здравствуй, Артур, — сказала она, приблизившись к нему.

— Слава Иисусу Христу, миледи, — растерянно отозвался Артур заученным за месяцы среди храмовников приветствием.

На лице незнакомки промелькнуло изумление, да и ее ответное «во веки веков» прозвучало так, словно дама растерялась или не знала, как теперь поступить. И вдруг она обратилась по-валлийски:

— Это ведь ты? Ты узнаешь меня?

Артур давно понял, что владеет валлийским языком, поэтому смог ответить, что он действительно Артур, но вот ее не может вспомнить. Но отнюдь не из грубости или непочтения. Просто он пережил тяжелое ранение, после которого в его памяти имелись пробелы. Поэтому он будет очень признателен, если прекрасная дама напомнит свое имя, а также скажет, где и при каких обстоятельствах они встречались.

Будь на ее месте кто-нибудь иной, Артур и не подумал бы вот так сразу выкладывать свою подноготную. Но дама смотрела на него с такой теплотой, что было ясно: она не враг ему. И теперь он с волнением ждал ответа, ибо впервые перед ним был человек, который знал его прошлое и мог отдернуть ту завесу забытья, в котором он запутался и не видел выхода.

Красавица продолжала его разглядывать, но теперь в ее глазах появился особый интерес.

— Да, это точно ты, — сказала она после паузы. — Твой голос, твоя осанка, твои глаза. Потерял ты память или нет, узнаешь меня или забыл, но я безмерно рада встрече с тобой.

И прежде чем Артур опомнился, она прильнула к нему и поцеловала.

Мир Артура пошатнулся. Та жизнь, какую он вел в последнее время, совсем отвлекла его от женщин. У него был иной круг знакомых, иные устремления, он жил между обычными для рыцарей-монахов мечтаниями о Святой земле и уже проникся духом сурового братства, где храмовникам не дозволялось поцеловать даже сестру или мать. А тут он словно оказался в плену плоти, близкой и горячей, его дыхание сбилось, едва он ощутил этот влажный требовательный поцелуй, вмиг покоривший его, спутавший мысли. Он упивался этой сладостью, на которую его тело отозвалось, как после вековечного голода, напряглось и задрожало. И самое удивительное, что он ответил властному нажиму ее губ, словно всегда знал, как это делается. Это было восхитительно!

Когда незнакомка отстранилась, он какое-то время не мог ничего сообразить. Но они были в храме Божьем, и гасившие неподалеку свечи монахи стали шумно возмущаться их поведением. Дама поспешила взять Артура за руку и увлекла его к выходу.

Однако на паперти путь им преградили несколько броско одетых и промокших на дожде женщин. Причем они перво-наперво обратились к спутнице Артура:

— Госпожа, мы пришли, как и обещали. И согласны принять ваши условия.

Артур несколько опешил. Пусть он и потерял память, но все же распознал, что это гулящие уличные девки, какие обычно и шагнуть не смеют к благородным леди. А тут едва ли не за полы плаща ее хватали. Артур резко загородил ее собой:

— А ну прочь! Посторонитесь.

Да и незнакомка сделала резкий взмах рукой, отстраняя их. Они прошли мимо, но те что-то кричали вслед, мол, сама же позвала, а теперь, стоило ей подхватить подходящего красавчика… Чем она лучше их?

Это было возмутительно. Артур хотел даже вернуться, но прекрасная спутница удержала его и стала увлекать к ожидавшему ее неподалеку портшезу. В такой дождь знатные дамы обычно предпочитают поберечь свои нарядные одежды, вот и она сразу скрылась в носилках. Портшез был рассчитан только на одного человека, его несли двое дюжих слуг, и Артуру пришлось идти рядом, в то время как ручка в алой шелковой перчатке ни на миг не выпускала его запястье. Ее спутницы поспешали сзади, набросив на головы капюшоны, но златоглазая леди не обращала на них внимания, смотрела только на Артура и говорила, что живет она неподалеку и что им надо переговорить. Разумеется, Артура интересовало, что она ему поведает, но куда больше он думал о том, чтобы остаться с ней наедине, быть к ней ближе, целовать эти пухлые, взволнованно шептавшие ему губы. И еще… много больше поцелуев…

Незнакомка и впрямь жила недалеко. А может, Артур просто не заметил дороги. Лишь когда носильщики опустили портшез перед добротным деревянным домом, он огляделся и понял, что они оказались недалеко от ворот Мургейт, чья мощная зубчатая башенка находилась совсем рядом, возвышаясь над стеной старого Сити. Это был дорогой район, и Артур не удивился, что его таинственная и прелестная незнакомка проживает тут.

Она прошла в полутемную прихожую и с милой улыбкой попросила Артура подняться наверх и немного обождать ее. Сама же скрылась за узкой боковой дверью.

Артур медленно взошел по навощенным до блеска деревянным ступеням, огляделся, и у него создалось впечатление, что этот дом или недавно был приобретен, или сдавался внаем. Было заметно, что стены тут старые и с потеками, однако их занавесили яркими гобеленами с весьма вольными сценами на ветхозаветные сюжеты из Библии: Давид, наблюдающий за купающейся Вирсавией, Соломея, пляшущая нагой перед царем Иродом. В этом полутемном покое чувствовалось нечто волнующее, от чего Артур совершенно отвык в суровой жизни Темпла: мягкие подушечки на скамьях вдоль стен, стол, покрытый алой, с длинной бахромой скатертью, небольшое окно, затянутое промасленной бумагой, раскрашенной в яркие цвета. В углу на небольшом подиуме стояла узорчатая жаровня с чеканной крышкой, испускавшая тепло и сладкий аромат благовоний, от которого у Артура даже закружилась голова. Все было слишком уютно, слишком изнеженно, слишком по-женски… Ковер на дубовых половицах был с таким пушистым ворсом, что Артуру стало неловко, оттого что он ступил на него своими мокрыми сапогами.

В конце концов он опустился на одну из скамей, где на подушке покоилась большая рыжая кошка, притянул ее к себе на колени, стал гладить, гадая, как скоро придет его прекрасная незнакомка.

Но пришла не она, а ее служанка, поставила на стол поднос с горячими булочками, беконом и подогретым, приправленным пряностями вином и предложила рыцарю угощаться, пока хозяйка улаживает кое-какие дела. Служанка действовала расторопно и умело, но при этом смотрела на гостя так игриво и вызывающе, что он даже поперхнулся вином. Все же среди тамплиеров он совершенно отвык от женского общества.

А сама хозяйка в этот миг стояла за стенкой, наблюдая за гостем в глазок, просверленный в стене и в гобелене, среди вышитой листвы над купающейся Вирсавией.

«Немедленно уволю эту негодницу!» — сердито подумала она, видя, как та строит Артуру глазки. Ибо обычно она набирала служанок среди бывших уличных девок. Это было удобно в ее ремесле. Эта роскошная женщина и сама была из тех, кто продавал любовь за деньги и положение. Но она была умна, сумела упрочить свое положение и имела влиятельных покровителей и поклонников. И все же в ее сердце многие годы хранилась нежность только к этому красивому пройдохе, Артуру из Шрусбери. Некогда они были любовниками, причем оба тогда скрывали, кем являются на самом деле: Артур сказал, что он человек графа Херефордского, а она представилась леди Ависой из поместья Прийс-Холл. Она и впрямь взяла себе это звучное нормандское имя, чтобы ее любовнику графу Глочестеру не пришлось ломать язык, произнося ее непривычное в Англии валлийское имя Ангхарад. Артуру же Ависа сказала, что она богатая вдова и имеет маленькую дочь. Ей тогда казалось, что Артур искренне полюбил ее. Он был такой ласковый, такой молоденький, но уже весьма умелый любовник. По роду своей деятельности Ависа знала, что есть такие прирожденные любовники, какие знают и умеют доставить женщине наслаждение, довести их до вершины блаженства. И Ависа таяла в его объятиях. Будучи старше Артура, она была еще в расцвете своей чувственной женской красоты, к тому же опытной соблазнительницей, умевшей пленить и привязать к себе мужчину. И какое-то время они были прекрасной парой… пока все не открылось.

Артур узнал, что она содержанка графа Глочестера, что ее дочь от него и что Ависа содержит самые доходные бордели в городе. А ей стало известно, что он простой проводник и бродяга, а никакой не рыцарь, но все равно вышло так, что не столько ему, сколько ей пришлось оправдываться за ложь. Ибо мир устроен мужчинами, именно они диктуют в нем свои законы. Ависа всегда это знала, но все же была смущена и подавлена, когда Артур сказал, что ловко же она прикидывалась порядочной леди, хотя на деле оказалась шлюхой. А еще сказал, что сможет любить и уважать только достойную женщину. И это он, который не имел за душой ничего, кроме своего желания бродить и служить за плату! Чем он лучше ее, если они оба были простолюдинами и зарабатывали на жизнь тем, что умели?

Тогда Ависе очень хотелось бросить все это Артуру в лицо, но она сдержалась. И добилась, что они и в дальнейшем остались друзьями. Артур порой навещал ее, всегда был приветлив и весел, один раз ей даже удалось подпоить его и снова уложить в свою постель. Но это было в последний раз. Артур ясно дал понять, что они никогда не будут парой. Позже он сам познакомил ее с претендентом на престол от дома Анжу, молодым Генрихом Плантагенетом, и был доволен, что так выгодно устроил свою подругу. Она же приобрела высокородного покровителя и даже забеременела от него. Ибо Ависа знала, от кого надо беременеть. Ее прежний любовник граф Глочестер уже заметно охладел к ней, а вот мальчишка Плантагенет был просто без ума от прекрасной валлийки. И когда в мае этого года она родила маленького Джеффри, как и просил назвать сына Генрих, она не лишилась его милости и получала ежемесячное содержание на ребенка. Так что бедной Ависа не была: поместье Прийс-Холл давало ей неплохой доход и положение землевладелицы, бывший любовник Глочестер по-прежнему ей покровительствовал, ее бордели процветали. Немудрено, что в этом году она решила расширить свое дело и приехала в Лондон, где собиралась открыть несколько публичных домов. Она всегда была очень деятельна и предприимчива. И очень одинока.

И вот неожиданная встреча с дорогим Артуром, который после ранения потерял память, забыл прошлое. О, теперь она воспользуется этим и уже не отпустит его от себя! К черту все бордели, все планы! Для Артура она будет богатой одинокой вдовой. А ведь сегодня пришедшие к собору шлюхи, с которыми она ранее договорилась, едва не испортили все, но, кажется, обошлось. Ависа привела Артура сюда, в этот снятый ею в Лондоне дом, и теперь все зависит от того, что она узнает от потерявшего память возлюбленного, как повернет дело, чтобы в его глазах вновь стать достойной дамой, которую он будет уважать и любить.

Вот какие мысли бродили в голове Ависы, пока она наблюдала за играющим с ее кошкой Артуром, и ее желтые глаза горели не менее остро, чем у расшалившейся киски.

Решив, что уже пора появиться, она торопливо поправила свои иссиня-черные косы, коснулась подвесок на золотистом головном обруче, покусала губы и пощипала щеки, чтобы ярче горели. Ресницы Ависа искусно удлиняла с помощью приспособления из паучьих лапок, а одевалась всегда роскошно и богато. И сейчас она старательно отряхнула складки своего крашенного в шафрановый цвет бархатного блио, поправила усеянный сверкающими хризолитами пояс, устроив узел немного ниже живота, так чтобы висячие концы пояса спускались почти до самой шелковистой каймы на подоле.