Так, бормоча и отступая к двери, Метью ретировался. Словно струсил. Но он и впрямь струсил. Этот здоровенный детина, способный пробить голову какому-нибудь проходимцу, становился мягок и нерешителен, если приходилось делать больно близким. А Артур был ему близок. И позже Метью долго молился, прося Всевышнего и Его Пречистую Матерь быть милостивее к парню, который совсем не плох. Даже хорош. И которого Метью любил как родного.

Когда утром Артур проснулся, то первой, кого он увидел рядом, была мать Бенедикта.

Настоятельница сидела подле его постели, и лицо ее было заплаканным. Однако она сразу заулыбалась, когда юноша открыл глаза и поглядел на нее.

— Мальчик мой! Мой рыцарь! Мне уже все поведали о тебе.

Артур приподнялся, сонно протирая глаза.

— И кто это пустил вас, преподобная Бенедикта, в покой к молодому мужчине?

Она засмеялась, все еще вытирая слезы кончиком головного покрывала. А он вдруг потянулся к ней, приник головой к ее плечу, и она обняла его, несколько минут покачивала, словно баюкала, как маленького. Как когда-то в детстве, когда он плакал, разбив коленку или получив нагоняй от наставника монастырских учеников.

У Артура тоже навернулись слезы на глаза. Подумалось: а есть ли у него кто-то ближе, чем эта строгая, властная женщина, столько сделавшая для него? И которая его ждала — в этом Артур не сомневался. Мужчине всегда спокойнее, когда его ждет женщина.

— Нам надо поговорить, матушка Бенедикта.

— Конечно, надо.

При этих словах лицо ее стало несколько напряженным. Ибо брат Метью уже рассказал ей, что приключилось с Артуром, сообщил о его недуге. Что ж, похоже, о самом тяжелом придется поведать именно ей. Но в одном Бенедикта была полностью согласна с Метью: парню пока не стоит ничего знать про Милдрэд. Ведь теперь, когда он стал рыцарем и наследником Гая де Шампера, ему не нужно отвлекаться на прошлое. У него теперь все будет по-другому, его ждут совсем иные заботы, а не тревога о саксонке.

Поэтому аббатиса сказала, что им действительно есть о чем поговорить, однако чуть позже. Она лишь недавно вернулась в Шрусбери, и попечитель странноприимного дома сделал ей одолжение, пропустив к Артуру. Так что пусть Артур приводит себя в порядок, а потом придет к ней.

Когда Артур явился в аббатство Святой Марии, его сразу же проводили к настоятельнице. Сидевшая за столом Бенедикта была уже не в дорожной накидке, а в строгом черном одеянии аббатисы и белом апостольнике, который аккуратно обрамлял ее лицо. Она полностью успокоилась и довольно смотрела на невозмутимо сидевшего перед ней красивого рыцаря. Ей было приятно видеть его в нарядной светло-коричневой тунике, перетянутой сверкающим широким поясом, с которого свешивался украшенный янтарем богатый кинжал, но не было меча, ибо Артур не посмел явиться в ее покои вооруженным. Он и походил и не походил на себя прежнего: возмужал, в его лице стало меньше былой беспечности, однако теперь он казался ей более привлекательным и значительным. Аббатиса слушала его рассказ о том, как он пришел в себя в комтурии Колчестера, как потом стал служить в ордене Храма, поехал в Палестину, где носил плащ храмовника, пока не снял его совсем недавно, дабы приехать сюда и самому во всем разобраться.

Бенедикте хотелось задать ему массу вопросов, ей было интересно абсолютно все, каждая деталь. Но еще больше ее интересовали его планы на будущее. Однако почему-то она все оттягивала этот разговор. Сообщила о кончине леди Кристины, поведала о новшествах в своем монастыре, о том, сколько раз уже пожалела, что приняла в обитель столь непокорную и вздорную женщину, как сестра Аха, которая почему-то возомнила, что она в любимицах у Бенедикты, и ведет себя своевольно и дерзко.

— Матушка, а почему вы ничего не говорите мне о Черном Волке, вашем брате?

Бенедикта глубоко вздохнула.

— Его могила не здесь. Но я денно и нощно молюсь о его душе.

Она смотрела на Артура, видела, как под его смуглой кожей проступает бледность, как опустились его неправдоподобно длинные для столь мужественного лица ресницы, между бровей залегла борозда. Лишь через миг он сказал:

— Я видел это во снах. Теперь понимаю… это были не сны.

Длинная, бездыханная пауза. За окном звонко щебетали птицы, стеклянные шарики в переплете искрились светом, пахло пергаментами, витал легкий аромат ладана. Артур сидел не двигаясь, опустив голову на руки, а Бенедикта смотрела на него, стараясь сдержать слезы, собираясь с духом, чтобы сообщить то, что должна: Черный Волк был его отцом. О, Дева Мария, дай ей разумения так все сказать, чтобы это не привнесло в душу мальчика еще больше боли.

Но когда Артур поднял лицо, когда она увидела смятенное выражение его глаз, его бурно вздымавшуюся грудь… то поняла, что и говорить ничего не надо. Он знал, что они с Гаем одна плоть и кровь.

— Успокойся, мой мальчик. Мы все в руке Божьей, и помыслы Его неисповедимы. Рано или поздно ты бы узнал это.

— Однако он так долго отказывался от меня…

— Гай сам не ведал, что вы одна плоть и кровь. Но он любил тебя. Ты сам можешь вспомнить, как он к тебе относился… даже не признавая. А потом… Потом я выяснила кое-что, что не оставило у Гая сомнения, — ты де Шампер и его сын. И он решил сделать тебя рыцарем, стал готовить к турниру. И уж поверь мне, он постарался, чтобы тебя и здесь признали его сыном. Он написал завещание, какое подтверждает, что ты его наследник, его сын. И один свиток этого завещания хранится у меня, а второй в Уэльсе, в общинном суде кантрефа Поуис близ поселения Пул.

Все же Бенедикта была практичной женщиной, она позаботилась о том, чтобы ее племянник получил все, что надлежит ему по праву, и не оставался бродягой… пусть и с рыцарскими шпорами и мечом. Невесть сколько сейчас безземельных рыцарей мотаются по Англии, но ее Артур не таков: ему по завещанию должны перейти земли де Шамперов на валлийской границе, да и владения Черного Волка в Уэльсе, за вычетом вдовьей доли леди Гвенллиан, тоже должны достаться Артуру.

— Ты слышишь меня, мой мальчик? Ибо именно ты, прирожденный де Шампер, сын и наследник Гая, сможешь совершить обряд даданхудд — возжечь огонь в доме своего отца. В Уэльсе с этим проще, там признают права наследства незаконнорожденного сына. Что же касается английских владений Гая, то… Артур, да ты слушаешь меня?

Он не ответил. Лицо его было спокойным, но взгляд казался отсутствующим, погруженным в себя. Он вспоминал, и, как это бывало ранее, воспоминания нахлынули на него стремительно, словно прорвавшаяся сквозь плотину вода. Вот Гай гоняет его на коне, обучает биться с вращающимся на шарнирах квинтином, вот они едут в Лондон, вот Гай, такой строгий и встревоженный, печется о нем, когда им пришлось скрываться после турнира… Было и еще что-то, видения прошлого казались отрывочными, однако сейчас он отчетливо вспомнил, как у него на руках умирал Черный Волк, просил прощения, говорил о том, что Артур должен стать продолжателем рода. Род… Почему-то он вспомнил, как настойчиво Гай заставлял его заучивать имена предков. И он их помнил, эти незнакомые, ранее ни о чем ему не говорившие имена: Юон де Шампер, Тринихид верх Эйнид, Роэза Бертвелле…

Последнее имя он произнес вслух, и аббатиса вздрогнула.

— Так звали нашу с Гаем мать. Ты знаешь?

Артур повернулся к ней. И вдруг подумал, что у нее одинаковые с Гаем глаза, такие же темно-карие, почти черные. Как и у него самого.

— Тетушка, — хрипло, сквозь ком в горле произнес Артур.

Он никогда ее так ранее не называл, но всегда любил эту строгую, немного замкнутую женщину, которая, в отличие от других, верила, что они родня.

Она протянула к нему руки, и он подошел, осел у ее колен, положил на них голову. И подступили слезы. Черт! Что же это с ним? Ему надо взять себя в руки.

— Что мне теперь делать, тетушка?

Он заставил себя вникнуть в то, что она говорила ранее: оставленное на его имя завещание Гая, право даданхудд, вдовья часть Гвенллиан, которая уже в курсе, что ее муж назначил бродягу Артура из Шрусбери своим наследником. Конечно, леди Гвенллиан это не нравится, но тут не ее право решать, для этого в Уэльсе есть суд кантрефа, где рассматриваются подобные дела, и даже родство Гвенллиан с принцем Мадогом не поможет ей отсудить то, что Гай оставил в наследство родному сыну. Другое дело — английские владения де Шамперов: Орнейль, Тависток, Круэл. Ведь Гай был объявлен в Англии вне закона.

Артур негромко произнес:

— Даже если меня признают сыном Черного Волка, это не дает мне права на владения… отца. В Уэльсе это еще возможно. Но не в Англии, где эти земли скорее предпочтут отдать под власть короны или Церкви.

— Смотря как взяться за дело, — теребя нагрудный крест, задумчиво произнесла Бенедикта. — По сути, сейчас эти земли разорены и никому не принадлежат. И если кто-то из власть имущих признает их за тобой… Такое случалось нередко, и это уже никто не сочтет чудом. Так что ты многого можешь добиться. И должен. Ибо ты последний в роду де Шамперов!

В ее голосе звучали убежденность и сила. Для нее это было очень важно, и поневоле Артур стал внимателен. Такая разумная и предприимчивая женщина, как его тетка, знала, как браться за дело и как его вести. Что с того, что Артур незаконнорожденный сын? Никто из правителей не захочет иметь еще одного ищущего легкую поживу воина, скорее пожелают, чтобы появился новый лорд, который будет владеть землей, будет ее возделывать, дабы иметь возможность содержать войско, какое сможет выставить по первому зову сюзерена. У Артура сейчас есть некие средства, чтобы прожить какое-то время. Но деньги приходят и уходят, а земля содержит человека всю жизнь, дает ему положение и почет. И Артур может добиться своего права, если поступит на службу к одному из воюющих правителей.

— Нет, — негромко произнес Артур. — Я возвращался в Англию из края, где постоянно ведется война, да и здесь, куда ни глянь, кровь и беззаконие. Я не желаю участвовать в этом.

Аббатиса слегка склонила голову, с хитрецой взглянув на племянника.

— Скажешь, ты привез с собой этот отряд из отменных воинов, чтобы тебе одному не страшно было проехать в Шрусбери?

— Мне полагалась свита по моему положению. К тому же я подумывал опять вернуться в орден.

Бенедикта поднялась так резко, что толкнула стол. Канделябры попадали, из них посыпались белые свечи.

— Ого, тетушка, я и не предполагал, что вы так сильны, — усмехнулся Артур, а в следующий миг уже отбивался от нее, когда она накинулась на него, заколотила кулаками, стала таскать за волосы.

— Негодный мальчишка! Выдумщик! Бродяга! Тебя опять куда-то несет, даже теперь, когда ты понял, чья в тебе кровь и что ты обязан сделать для своего рода! Слыханное ли дело — стать храмовником! Ты что же, хочешь лишить меня последнего шанса понянчить внуков? Хочешь, чтобы я умерла, зная, что наш род прервался?

То, как она на него набросилась, ошеломило Артура, но и вызвало неожиданное веселье. В конце концов ему удалось схватить ее и держать, чтобы она не разбила ему лицо. Ибо эта немолодая женщина была все же очень сильной. Но и он был сильным, и постепенно она затихла в его руках.

— Вас бы в Святую землю, тетя! — произнес сквозь смех Артур. — То-то бы вы навели там страху на сарацин.

— Отпусти меня, — взмолилась аббатиса.

— При условии, что вы не будете больше драться.

Она же думала, что если он не откажется от своего намерения стать храмовником, то ей придется сообщить ему о судьбе Милдрэд. Что-то подсказывало Бенедикте, что тогда мальчишка выбросит из головы мысли об ордене и станет искать саксонку. Но нет! Упаси Боже! Брат Метью был прав, настоятельно советуя ничего не говорить Артуру. Ибо за Милдрэд был сын короля. А это уже опасно.

И она заговорила о другом. Сказала, что если род де Шампер был не в чести при короле Стефане, то уж Плантагенет должен принять сына Гая де Шампера. Некогда Гай верно служил императрице Матильде, и об этом не мешало бы напомнить ее сыну.

Да, сейчас в Англии опять идет война, но, возможно, она наконец-то завершится. Люди давно решили, что Стефан не справляется, против его сына Юстаса выступает Церковь, а Генрих Плантагенет ныне один из самых богатых вельмож в Европе, у него неисчерпаемые средства для ведения войны, и он не успокоится, пока не получит своего. Об этом многие говорят. Даже этот олух, новый шериф Джоселин де Сей, и тот перестал талдычить повсюду, что город хранит верность короне, как было в прежние времена. Но Джоселин глупец, решивший, что, объявив Шрусбери вольным городом, он умудрится остаться непричастным к вновь разгоревшейся войне. Будучи новым шерифом, Джоселин вывел Шрусбери из повиновения королю Стефану, не послав в этом году воинов по его призыву, однако и не признал права Генриха Плантагенета. И однажды шрусберийцам придется расплачиваться за такое равнодушие. Ибо времена, когда можно было оставаться в стороне, уже прошли. Сейчас требуется решить, за кем встать, и это решение может многое изменить. Как в судьбе Шрусбери, так и в судьбе Артура.