Симона Вилар - Рыцарь света

Он запнулся, увидев, как Милдрэд склонилась и что-то нашептывает на ухо его отцу.

— Проклятие!.. Что тут происходит, ради всего святого?!

— Мы внимательно слушаем вас, Юстас, — отозвался король и поднялся, отошел от Милдрэд.

В зале было немало присутствующих, но стояла полная тишина. Может, поэтому, когда Милдрэд рассмеялась, ее смех показался резким и наглым. И, все так же смеясь, она прошествовала через зал и вышла вон.

Рябое лицо Юстаса нервно подергивалось. Он посмотрел ей вслед, а затем бросил пронзительный взгляд на короля. Хорошо, что вмешался епископ Генри, велел принести карты, чтобы они могли обсудить диспозицию войск неприятеля. Стефан поддержал его и, казалось, почувствовал облегчение. Он подозвал Арундела, кликнул графов Бэдфорда и Линкольна, жестом велел приблизиться Хорсе. Юстас тоже подошел, взглянул на разложенные карты. Он уже взял себя в руки и мог говорить спокойно. Да, сейчас войска Плантагенета в центральной Англии, но вот тут, — он ткнул пальцем, — в землях короля, остается верный анжуйцам замок Уоллингфорд, который сейчас, по сути, остался без поддержки. И… Его мысли все же были далеко, и он с трудом следил за тем, что говорили окружающие. Ах да, они думают воспользоваться удобным моментом и захватить эту твердыню. Ну да, он это и подразумевал.

Король чувствовал взгляд сына, давящий, тяжелый, холодный. Стефан знал эту манеру принца смотреть так, что любой собеседник начинал смущаться и ощущать неуверенность в себе. Это всегда его раздражало, но он не должен был поддаваться ему. Ибо выказать неловкость сейчас — значит признать свою вину. А этого король не желал. Ведь они с Юстасом были основные союзники, главное для них — сохранить за родом Стефана трон, уберечь его для Юстаса.

Святые угодники! Как же так вышло, что он попался на уловку леди Милдрэд? Зачем? Неужели он так ослабел, что позволил первой же распутной красотке поймать себя, как птицу в силки?

И, поднимая страдающие, больные глаза на Юстаса, видя его застывшее, как рябая маска, лицо, король искренне надеялся, что больше ничего подобного не повторится. Милдрэд — женщина его сына, Стефан не желает больше встревать между ними. Поэтому, если понадобится, он даже солжет. Будет уверять, что просто сблизился с Милдрэд, так как она почти его невестка, почти семья и к тому же родила ему единственного внука.

Но это не входило в планы самой Милдрэд. Она не боялась гнева Юстаса — в ней кипело торжество отчаяния, когда уже нечего больше терять. И, покинув зал, она вызвала Джун и Джил, сказала, чтобы они не таились от Юстаса и поведали все как есть. Это ее приказ! Сама же Милдрэд направилась в покои короля. Отстранила стражника у входа, вошла, села на королевское ложе и стала ждать.

Однако никто не появлялся, и Милдрэд стало казаться, что ее усилия были тщетны. Неужели никто не сообщит Юстасу? Неужели побоятся?

Потом она совсем недалеко услышала голос Юстаса — раздраженный и гневный. Ах, ах, как неожиданно! Когда это Юстас был в хорошем настроении? Особенно в последнее время. Интересно, знает ли уже Юстас? И где, черт возьми, Стефан?

Голос Юстаса стал удаляться. И одновременно с этим Милдрэд различила шум во дворе Тауэра. Подошла к окну и увидела, что Стефан стоит на крыльце и ждет, когда ему подведут коня.

И тогда она громко окликнула короля по имени. Мало кто мог так обращаться к его величеству. Да еще из его личных покоев. И при этом махать ему рукой.

Стефан замер. К нему уже вели через двор жеребца, а Милдрэд все звала его и жестом просила вернуться.

Но ее услышал не только Стефан. Дверь резко распахнулась, и на пороге появился принц.

— Что ты тут делаешь? Я искал тебя.

— А разве никто не сказал грозному принцу, что я могу быть только здесь?

— И кто мне мог сказать? — Голос Юстаса стал вкрадчивым, глаза сузились.

Он хотел войти, но, казалось, не решался. Смотрел на стоявшую в полутемном покое Милдрэд, нервно теребил у горла бархатное оплечье. Он так и не отделался от этой привычки, хотя знал, что его возлюбленную это раздражает и она всегда гневается, когда он то натягивает, то опускает складки капюшона.

У Милдрэд было такое ощущение, что она смотрит на свою смерть, но, тем не менее, она произнесла:

— Об этом мог сказать кто угодно. Если бы вы удосужились спросить. Или вы побоялись узнать, что я нашла Стефана куда более приятным, чем его сын?

Принц остался на месте. Он отказывался верить в ее слова.

— Тебе так хочется сделать мне больно?

— Нет, мне просто хотелось испытать хоть немного наслаждения с мужчиной. А твой отец… Он лучше тебя.

Юстас пошатнулся, как будто готов был упасть. И вдруг взревел:

— На колени, тварь!

Она без малейшего колебания подчинилась, но когда он подошел и хотел поднять ее лицо, впилась зубами в его пальцы.

И тогда Юстас ударил ее, сильно, наотмашь.

Милдрэд будто оглохла на какой-то миг, но уже через мгновение вскочила и успела отбежать за королевское ложе. Из ее разбитого носа текла кровь. Много крови, она испачкала платье и белую вуаль, которой Милдрэд хотела вытереться, капала на золотистое покрывало на постели короля.

— Ну же! Убей меня! Ты убивал меня день за днем, миг за мигом. Покончи же со мной! Дай освободиться от тебя, пока я не упала в ноги твоему отцу и не стала просить казнить меня, только бы не оставаться опять с тобой!

Юстас стоял, закрыв лицо руками и покачиваясь. Негромко стонал. И так же, не глядя на нее, сказал:

— Я всегда любил и прощал тебя. Ты нужна мне!

— Да, как яство, какое ты поедаешь по кусочку. Я больше не могу этого выносить!

— Придется, — глухо ответил принц и бросил на нее полубезумный взгляд. — Никуда ты от меня не денешься. И так будет всегда.

Для Милдрэд это было страшнее всего.

Юстас видел на ее лице оторопь, наступившую после отчаянного торжества. Видел, как она пытается остановить кровь, и почувствовал прилив похоти. Плоть его возбудилась, воскрешая животное чувство сладострастного насыщения, какое он испытывал всякий раз, когда насиловал ее.

Ему было не привыкать, что она отбивается, рвется и кричит под ним. Но на этот раз Милдрэд была словно сама не своя. Он прыгнул на нее, подмял под себя, стал слизывать с нее кровь, то ли целуя, то ли кусая, и при этом разрывал на ней одежду. Звук разрываемой ткани еще больше усилил его вожделение. А удары, какие он обрушивал на свою жертву, принуждали ее сдаться, покориться… Нет, она все же только его, он ее не отпустит!

Но тут неожиданно схватили его самого, рванули, почти отбросив. В ярости Юстас закричал, резко повернулся…

Отец.

На него в гневе смотрел король Стефан.

— Убирайся! — произнес Стефан сквозь сжатые зубы.

Милдрэд, почти раздетая, залитая кровью, отползала, пытаясь прикрыться остатками одежды. Снизу вверх глядя на них, она невольно закричала, когда Юстас вдруг кинулся на короля.

Благородные люди так не дерутся. Это удел простонародья. Но, видимо, Юстас совсем потерял голову, раз вцепился руками в горло отца и стал его душить. Но Стефан был не только рыцарем, обученным сражаться с мечом, — он был сильным мужчиной. Поэтому резкими ударами под ребра король заставил сына ослабить хватку и, в свою очередь, ударил его кулаком в лицо. И началось…

Милдрэд все же успела увернуться, когда они упали на пол и стали кататься по нему, сминая ковры и налетая на мебель. Молодая женщина смотрела на них расширенными глазами, не понимая, почему она не испытывает торжества… почему ее обуревают лишь страх и омерзение.

Из-за двери доносился шум, но никто не смел войти. Было слышно, как кто-то велел позвать епископа Генри. Но успеет ли он, ибо Юстас уже подмял под себя короля и сильно бил его по голове, по груди, а затем опять стал душить.

Дверь все же распахнулась, и в покой вбежал черный дог Стефана. Он зашелся лаем, который стих, переходя на глухое рычание, когда он схватил Юстаса сзади за шею. Принц закричал, упал на отца, и тот стал из-под него выбираться.

— Назад, Фальк, назад!

Но в комнату уже вбежали стражники, оттащили собаку. Вместе со всеми вошел, прихрамывая, и Хорса, помог Юстасу встать.

Король тоже поднялся, стоял, тяжело дыша и приглаживая растрепанные волосы, одергивал разорванное оплечье камзола. Он первый взял себя в руки, и, когда заговорил, голос его звучал уже спокойно:

— Никому ни слова о том, что видели. Эй, отведите его высочество в колокольную башню. Пусть побудет там некоторое время, пока я решу, как быть. О, и наш дражайший братец Генри прибыл! Что ж, думаю, когда Юстас успокоится, вам следует прочитать ему проповедь о смирении.

— Ко всем чертям! — рванувшись, заорал Юстас, но Хорса все же смог удержать его.

Когда Юстаса выводили, Хорса тоже хотел выйти, но король остановил его.

— Эй, ты! Мой приказ тебе…

Тут он замолк, будто в размышлении. Стефан все еще тяжело дышал и гневно смотрел на Милдрэд. Так ей показалось. Она попятилась, стащила с постели расшитое покрывало и укуталась в него. Ибо теперь на нее было устремлено множество взглядов. Даже Юстас обернулся в дверях.

— Сэр Хорса, отвезешь леди Милдрэд Гронвудскую в аббатство Бери-Сент-Эдмундс в Восточной Англии. Думаю, там ей будет о чем подумать.

— Ты не смеешь! — Юстас хотел вернуться, но его удержали, и он лишь добавил, глядя исподлобья на отца: — Я не отдам ее!

— Я — король! — гаркнул Стефан. — Ты должен подчиняться мне! А вы все… Делайте, что я приказал!

Когда принца увели, вышла и Милдрэд. За ней, ни на шаг не отставая, прихрамывал Хорса.

— Ну, ты и тварь! — услышала она его негромкий голос. — Смогла-таки рассорить их. Ладно, поглядим, чего ты добилась!

Милдрэд незаметно улыбнулась. Все вышло так, как она задумала. А Хорса — глупец, раз не понимает, что у этих двоих больше ничего не выйдет.

Артур натянул поводья, переводя коня с рыси на шаг. Третий день в пути после высадки на южном побережье Англии, преодоленные восемьдесят миль — это хорошая пробежка для его серого, и теперь следовало поберечь силы скакуна. К тому же настала ночь, темная, безлунная августовская ночь с бесконечными яркими звездами, сверкавшими, как холодные алмазы.

Дорога шла по церковным владениям, поэтому привычной картины разорения, оставшейся после продвижения армии, тут не наблюдалось. И хотя, как стало известно Артуру, оба войска — короля и Плантагенета — ныне сошлись у Уоллингфорда, было похоже, что война претендентов на трон не сказалась на южных землях острова. Подходило время сбора урожая, и это заботило англичан куда больше, чем то, кто над ними воцарится. Главное, чтобы сражения шли в стороне и не мешали их каждодневному труду.

Однако когда Артур приблизился к Темзе, его то и дело стали останавливать дозоры. Рыцарь подъезжал с западной стороны, поэтому не опасался, что наткнется на разъезд людей короля. В темной ночи он видел огромный, с множеством башен замок, маячивший над медленно текущими водами реки, видел огни костров в лагере вокруг Уоллингфорда. И когда первый же страж преградил ему путь и с характерным чеширским выговором спросил, кто едет, Артур сразу потребовал, чтобы его препроводили к графу Честеру.

О том, что противостояние, а возможно, и решающая битва произойдут именно под Уоллингфордом, Артур узнал еще в Нормандии, куда пару месяцев назад отбыл по приказу Генриха. Он не очень обрадовался, что Плантагенет сделал его своим посланцем в Нормандию. Артур переживал за Милдрэд, рвался к ней, но это, судя по всему, не устраивало его нового сюзерена. Сначала Генрих пытался объяснить Артуру, насколько тому опасно встречаться с возлюбленной Юстаса, особенно сейчас, когда ее так стерегут и она имеет столь высокое положение. К тому же неизвестно, как сама саксонка воспримет появление Артура через столько лет. Однако тут Генрих неожиданно понял, что его незаконнорожденному брату присуще их прославленное анжуйское упрямство: Артур хотел только свою саксонку и заявил, что, пока не встретится с ней, пока не узнает, что не нужен ей, будет настаивать на встрече. Вот тогда Генрих дал Артуру задание, от которого, как он понимал, тот не сможет отказаться: он снарядил его гонцом к своей матери императрице. Матери и самого Артура. И тот согласился.

Но на поездку в Нормандию и назад он потратил более двух месяцев. За это время тревога о Милдрэд превратилась для Артура в тупую боль. Однако теперь он здесь. И надеется, что его друзья Рис и Метью выполнили то, о чем он просил их перед отъездом: выяснили все о его милой и сообщат ему обо всем, чего не знает даже Плантагенет.

Но до того как он встретится с приятелями, ему надлежало отчитаться о поездке. Конечно, к самому Генриху его так сразу не пропустят. Зато он может попасть к графу Честеру. Артур так и не знал, отчего Ранульф де Жернон, едва не кинувшийся на него при встрече, потом вдруг захотел сделать его своим приближенным. И желавший возвысить Артура Генрих пошел на это: так он мог поспособствовать карьере брата, не привлекая внимания к себе, мог избежать расспросов и сплетен, а также зависти к новому любимчику. В итоге Артур довольно быстро вошел в круг приближенных северного владыки и оставался при Честере до тех пор, пока Плантагенет не узнал, что его брат по-прежнему настаивает на отпуске, чтобы встретиться с саксонкой. Вот тогда-то Генрих и попросил Честера, чтобы его рыцаря Артура Фиц Гая назначили гонцом в Нормандию.