— Мне хотелось бы вас чем-то одарить, мессир Артур де Шампер, — сказала Матильда, и молодой человек вздрогнул, сообразив, что, называя его так, она дает понять, что отныне он законный владелец земель Гая в Англии. Это был подарок, признание его знатного происхождения. Но все это обретет силу лишь в случае победы Генриха в Англии.

А еще Матильда протянула Артуру массивный золотой перстень с красивой печаткой в виде головы волка.

— Вы сказали, что рыцаря Гая называли Черным Волком. Поэтому я специально заказала для вас этот перстень с печаткой. Волк — сильное, ловкое и свободное животное. Это будет хорошим знаком для вашего герба.

Она сама надела перстень на его палец и задержала на миг его руку в своей.

Все. Матильда повернулась и ушла. А Артур уехал в Руан в самых смешанных чувствах. Хотя на что он надеялся? Что эта гордая женщина будет рисковать своей высокой репутацией и проявит к нему расположение настолько, что это вызовет слухи и догадки? Вон даже Генрих, как бы он ни относился к Артуру, все же предпочел, чтобы тот был в окружении Честера, а не подле него. Когда Генрих не знал, что Артур его брат, он держался с ним куда более открыто и свободно. Но есть законы высокой чести, и тут действуют куда более строгие ограничения.

С такими мыслями Артур прибыл ко двору герцогини Элеоноры, передал ей послание от Матильды. Золотая Орлица внимательно его прочитала и торопливо бросила в огонь. Только после этого она повернулась, и на лице ее заиграла самая обворожительная и приветливая улыбка. И Артур восхищенно преклонил перед ней колена, едва она протянула ему для поцелуя руку.

О, в Руане Артура ждал совсем иной прием. И три недели, проведенные там, он был постоянно в центре внимания. Элеонора уделяла ему немало времени, расспрашивая о Генрихе, о войне в Англии. Причем порой она делала такие тонкие замечания, что Артур только дивился, как эта беременная дама, нарядная и веселая, как юная девушка, умеет предугадывать те или иные действия далеких от нее людей, какие выводы делает, как смело рассуждает о возможностях того или иного политического шага. По крайней мере, она первая сказала, что если оба войска сойдутся под Уоллингфордом, то либо произойдет кровопролитное сражение… либо Генрих сможет настоять на своем и договорится со Стефаном миром, но непременно на своих условиях. И хорошо бы, чтобы в роли третейского судьи выступила Церковь. Поэтому ей имеет смысл написать архиепископу Теобальду в Кентербери.

Артур встрепенулся при этих ее словах.

— Надеюсь, я заслужил ваше расположение, благородная дама, и вы видите именно меня этим гонцом…

Элеонора поглядела на него с легким удивлением и рассмеялась звонким девчоночьим смехом.

— О, как вам не терпится поскорее оставить нас! Но ведь вы еще не спели нам все ваши дивные песни, не натешили двор своими волшебными легендами о короле Артуре и необычной любви королевы Гвиневеры к благородному Ланселоту. О нет, мессир, я пока не намерена отпускать вас.

Артур стал догадываться, что обе женщины — и Матильда, и герцогиня Элеонора — стремятся отложить его отъезд, исходя из приказа самого Генриха. Вероятно, Плантагенет хотел удержать брата от опасной авантюры с леди Милдрэд. Ладно, это можно было бы понять, если бы сердце Артура не ныло в тревоге за любимую. Кто ее защитит? Юстас? Этот убийца ее родни? Нет, Артур верил, что его кошечка в беде. И пусть при руанском дворе его окружали самые красивые и изысканные дамы, пусть он был в центре внимания, обласканный и одаренный сверх всех ожиданий, его тоска по голубоглазой саксонке не проходила и он словно задыхался вдали от нее… Будто на него надели поводок и он рвался на привязи, сдавливая себе горло…

Ему помогло одно событие: второй брат Генриха Жоффруа, вопреки всем требованиям, все-таки вышел из-под контроля, сбежав из Анжу. Он вторгся в Бретань, где при поддержке местного населения был провозглашен графом Нанта. Таким образом, он становился независим и силен и, учитывая его нерасположение к старшему брату, мог наделать Генриху немало неприятностей.

Когда пришли эти новости, Элеонора изменилась в лице. Она была на седьмом месяце беременности и не могла выступить против Жоффруа, но обязана была сообщить обо всем супругу. Артур же был готов благодарить своего неизвестного брата Жоффруа за то, что из-за его выходки мог отправиться к Генриху. Ибо именно Артура видела Элеонора тем гонцом, которому она могла доверить подобное сообщение.

— И передайте на словах, чтобы Генрих поскорее решил проблемы, касающиеся его английского наследства, — добавила она. — Пусть поторопится, пока его мятежный брат не нашел себе сильных союзников на континенте.

Теперь ее голос был начисто лишен обычной игривости, а светлые зеленые глаза сверкнули, как у кошки перед прыжком. Она даже стала выглядеть старше, и за ее природной красотой и шармом проступил такой опыт и знание жизни, что можно было поклясться: эта женщина сумеет повлиять на своего супруга даже на расстоянии.

Вот с таким посланием и прибыл Артур в Англию, об этом думал среди ночи. Он понимал, что если Генрих опять покинет остров из-за семейных дрязг, то Стефан и Юстас удержат свои позиции, Милдрэд останется с ними, а сам он потеряет нынешнее положение и не сможет помочь своей кошечке. Если она еще нуждается в его помощи, как уже не единожды намекали ему.

Артуру казалось, что волнение не позволит ему до утра и глаз сомкнуть, но сам не заметил, как заснул. Вот только что он ворочался под навесом, кутаясь в плащ от ночной сырости, а очнулся… было уже утро. Слышался людской гомон, ревели трубы, ржали лошади.

Артуру следовало передать Плантагенету послание, но вышло так, что в тот день это было невозможно. Неугомонный Генрих то находился в Уоллингфорде, то проносился через весь лагерь и скрывался со своими военачальниками в большом шатре на совет, то к нему являлись герольды от короля Стефана. Артур пытался пробиться к герцогу, но ему велели ждать, и он просто сел на коня и поехал к берегу реки, где сейчас было особенно многолюдно. Все говорили, что встреча представителя короля и Плантагенета, похоже, состоится, а потом появился и сам Генрих, перешел брод под защитой большого отряда копейщиков и остановился на другом берегу, где его ожидал подле своих носилок епископ Генри. Они отошли в сторону и долго о чем-то разговаривали.

Стефан и его сын Юстас сидели поодаль верхом. Они были вместе, но друг на друга не смотрели. Возле короля крутился его большой дог Фальк, потом, устав ждать, затрусил туда, где беседовали епископ и Плантагенет. И Генрих даже потрепал по голове огромного пса, а тот вилял длинным хвостом, нимало не беспокоясь, что позволяет ласкать себя главному врагу своего хозяина.

— Эта собака — просто исчадие ада, — процедил сквозь зубы Юстас.

Стефан молчал. После того что произошло в Тауэре из-за саксонки, их отношения с сыном оставались натянутыми до предела. Вражда с Генрихом принуждала отца и сына держаться рядом, но они даже свои шатры поставили в разных концах лагеря, а небольшой, расположенный на подступах к Уоллингфорду замок Кронмарш, ранее подготовленный для их резиденции, теперь был отведен епископу Винчестерскому, где кроме достойного прелата расположился и неожиданно прибывший с континента младший сын Стефана Вильям Булонский.

Юстаса приезд брата держал в напряжении. С одной стороны, он был доволен, что его сонный, нерешительный красавчик брат наконец-то соизволил принять хоть какое-то участие в делах отца и даже привел с собой значительный отряд булонских рыцарей. Однако Юстас всегда ревновал Стефана к Вильяму Душке. Ему казалось, что отец больше печется о правах недалекого Душки, в то время как Юстас вынужден всего добиваться самостоятельно. Душка же просто отсиживался в своем крошечном графстве и только изредка присылал королю рождественские поздравления и подарки. Именно он подарил Стефану этого глупого дога, это вместилище скверны, какое сейчас, обласканное рукой проклятого Плантагенета, трусило сюда, высунув язык и будто довольно ухмыляясь.

Но когда Юстас тронул шенкелем коня и хотел поехать навстречу возвращавшемуся с переговоров епископу Генри, пес остановился, оскалился и глухо зарычал. Принц сделал вид, что не заметил озлобленности пса.

— Кто это там смотрит на нас с барбакана Уоллингфорда? — спросил он, ни к кому особо не обращаясь.

Ему ответил восседавший рядом седой барон де Траси:

— Если вы имеете в виду рыцаря в шлеме с павлиньим пером, то это и есть сам Бриан Фиц Каунт, верный союзник Анжу.

— У него неприятный взгляд, — заметил Юстас.

— Кто бы это говорил, — услышал он веселый голос младшего брата. Но едва Юстас повернулся к нему, как Душка сразу перестал улыбаться.

Зато заговорил Стефан:

— Этого сэра Бриана Господь наказал за его измену своему королю ради кичливой Матильды. Ибо оба сына владельца Уоллингфорда, живущие в замкнутом мирке крепости, каким-то образом заболели проказой и, как поговаривают, ныне и на людей не сильно походят. Болезнь просто сожрала их. Вот сэр Бриан и смотрит на вас, Юстас, ибо не может понять, как мой сын, слывущий прокаженным, так долго жив и даже водит армии.

— Я не прокаженный! — гневно закричал принц. Грудь его бурно вздымалась, глаза под звеньями кольчужного капюшона казались черными от ярости. — Хотя вам бы, отец, хотелось, чтобы это было так. Тогда бы вы могли, невзирая на ваши преклонные лета, забирать у меня женщин.

Стефан посмотрел на сына. Тот выглядел ужасно, несмотря на свою воинскую выправку и облегавшую его крепкий торс сверкающую кольчугу. А вот его лицо… Юстас в последнее время совсем перестал следить за собой, его некогда аккуратная, холеная борода отросла какими-то серыми клочьями, но даже это не скрывало язвочек и струпьев, какие вновь воспалились, когда принц отказался от лечения. И этот его тяжелый, буравящий взгляд, исполненный ненависти. А ведь Стефан, по сути, старается для него. Ибо Вильям, даже прибыв помочь королю и брату, опять решительно отрекся от прав на английскую корону.

— Я несчастный отец, — медленно произнес Стефан, думая об обоих сыновьях.

Но Юстас принял это только на свой счет.

— Несчастный отец — это Бриан Фиц Каунт. А вы просто готовы подавить своих сыновей, унизить… убить. Забрать их жен. Эй, Вильям, наш престарелый негодник отец еще не заглядывал под юбку твоей Изабеллы? Тогда не спускай с нее глаз, если не хочешь, чтобы Стефан Блуаский утешился в ее постели, хотя он всем и каждому говорит, будто скорбит по почившей супруге. Но, видит Бог, хорошо, что мать не дожила до этих дней, и…

— Замолчи, Юстас!

Все же сыну удалось вывести его из равновесия. Стефан даже стал наезжать на него конем, и тот попятился, хотя все же закончил фразу:

— Хорошо, что Мод умерла до того, как узнала, что ее супруг стал прелюбодеем и сошелся с матерью своего внука!

Он выкрикнул это громко, и тут же между ним и королем с громким лаем метнулся дог Стефана. Лошадь Юстаса взвилась на дыбы, и ему пришлось натянуть поводья, сдерживая ее. И вдруг он повернулся к одному из стоявших в охране копейщиков, вырвал у него пику и с размаху метнул ее в собаку. Крики собравшихся смешались с воем пронзенного острием дога, с его затихающим жалобным поскуливанием.

Король с высоты седла смотрел на своего четвероногого любимца. Пожалуй, после того как его Фальк невзлюбил Юстаса, что-то подобное и должно было случиться. Юстас не оставлял в живых тех, кто ему мешал.

— Вы дурак, Юстас, — кричал старшему брату рассерженный Душка. — Отец единственный, кто пока поддерживает вас, а вы делаете все, чтобы разгневать его.

«Даже мой слывущий дурачком Вильям это понял, — грустно отметил король. — О Пречистая Дева, что же мне делать? Мой старший сын умен, но порочен, а младший недалек и робок, хотя и добросердечен. И один Господь ведает, что ждет Англию, когда меня не станет».

При этом он посмотрел туда, где, переправляясь через брод, на него оглядывался Плантагенет. А еще Стефану было горько видеть жалость в глазах своего циничного брата, епископа Генри.

А Юстас, отведя душу, даже повеселел. Он отъехал с Геривеем Бритто в сторону и указал на гарцевавшего на прекрасном, сером в яблоках коне рыцаря на другом берегу.

— Кто сей щеголь, у которого столь великолепный скакун?

Геривей насупился. Ему неприятно было узнать в рыцаре того наглеца, который вынудил его сдать Малмсбери. И он лишь проворчал, что это человек из свиты Херефорда.

— Разве? А я вижу на его алой накидке белого вздыбленного льва, герб Честера. Кстати, Геривей, что там слышно об отъезде Ранульфа на валлийскую границу? Неужели смелый северный граф так запуган коротышкой Плантагенетом, что позволит диким валлийцам завладеть своими землями? Насколько я знаю, Генрих довольно скуп, когда дело касается раздачи земельных владений. Вон и наш дядюшка Генри заметил, что переговоры затягиваются, ибо Генрих требует, чтобы были упразднены все созданные за годы правления Стефана замки, а их владельцы изгнаны. Кстати, надо сделать так, чтобы об этом узнало побольше людей, и тогда поглядим, кто из союзников Плантагенета станет за него сражаться, если их лишат захваченных ранее владений.