Глава 21

Их ночной разговор с приором не занял много времени, и вскоре посланцев графа Честера провели внутренними переходами аббатства, показав, как можно выйти через часовню к монастырскому кладбищу. С ними Сент-Эдмундс покинули несколько монахов, которым поручили оповестить жителей Бери-Сент о намерениях принца относительно мощей, а также разнести эту весть по всем близлежащим манорам и усадьбам. Еще они условились, что наутро, до того как рассветет, Артур и его люди вернутся этим же путем, минуя кладбище, причем будут во всеоружии и, когда придет время, постараются захватить и пленить Юстаса.

Этот план, несколько сумбурный, предложил сам приор Огдинг. Прихожане и окрестные жители явятся в обитель, чтобы помешать увезти святого, а если к их просьбам не прислушаются, то наступит черед вмешаться отряду Артура. Приор все же надеялся, что до столкновения не дойдет и Юстас не осмелится пойти против воли верующих, но Метью, Рис и Артур при этом только переглянулись, и их взгляды выражали сомнение. Уж лучше бы Огдинг не мешал им самим проникнуть в обитель и захватить пьяного принца. Однако приор упорствовал, и они вынуждены были принять его план. В конце концов, если что-то не сладится, им себя не придется винить. А пока что до самого рассвета они обговаривали со своими воинами предстоящую схватку, потом вместе с монахами ходили по темным улочкам города и объясняли верующим, как важно собраться в нужное время во дворе перед собором и не позволить увезти мощи святого Эдмунда.

Город Бери-Сент-Эдмундс насчитывал несколько тысяч жителей, но народу здесь всегда было больше из-за постоянного притока паломников. И хотя после беспорядков, учиненных людьми принца, многие предпочли уехать, все же тут оставалось еще достаточно искренне верующих, и они согласились прийти в аббатство после службы шестого часа [93]. Приор Огдинг справедливо заметил, что после устроенной в аббатстве шумной пирушки вояки Юстаса вряд ли будут в состоянии тронуться с мощами в путь раньше, а без них принц не решится переправлять столь ценную реликвию. Другое дело, что многие из приспешников принца расположились на постоялых дворах вокруг аббатства, и это волновало Огдинга, поэтому он предупредил своих людей, чтобы они действовали осторожно и не приближались к ним. Бери-Сент-Эдмундс был типичным средневековым городом, здесь не было старой, еще римской планировки улиц, как в Винчестере или Глочестере, но для данного дела это оказалось даже удобно: посланцы приора тайно сновали в ночи среди лабиринта улочек и переулков, стараясь не приближаться к занимавшему центральную часть города аббатству с собором, и успели управиться до того, как рассвело. Они же проводили воинов Артура де Шампера обратно в монастырь кружным путем.

Когда стало светать и в соборе запели полагающийся утренний канун, вооруженные люди Артура уже находились в аббатстве, дожидаясь условленного часа в дальних строениях монастыря — лазарете, кухне, часовнях, куда обычно мирянам был запрещен доступ и куда не заходили вояки Юстаса. Здесь воины могли позволить себе отдохнуть, что большинство и сделало, многие даже заснули, накрывшись плащами. Артур же не мог спать. Он все еще был под впечатлением встречи с Милдрэд, испытывал лихорадочное напряжение, поэтому, оставив своих людей, отправился в малый клуатр [94], где уселся в нише окружавшей дворик галереи и глубоко задумался.

Он вновь и вновь вспоминал, как Милдрэд вошла в пиршественный зал, как холодно и отчужденно держалась с Юстасом. Такое поведение вселяло в Артура надежду. Но Генрих сказал, что Милдрэд требовала у Юстаса развода, чтобы самой стать супругой наследника трона. Метью и Рис уверяли, что она жила в лондонском Тауэре в роскоши и почете и даже завела любовную интрижку со вдовым королем. Как же все это не походило на ту ясную, исполненную достоинства и веры в людей девушку, какую он некогда знал! Но вчера он увидел, как она совершенно спокойно смотрела на полупьяных людей Юстаса, как позволяла принцу нашептывать себе на ушко любезности, как терпела это…

И все же Артур не хотел думать, что Милдрэд стала корыстной и расчетливой интриганкой. Что ей Юстас? И почему она покинула пир, едва узнала Артура? Почему не подождала, когда он кинулся за ней? Не пожелала общаться? Но и не выдала его. Хотя… Она ведь ничего не знает о нем. Или знает?

Артур чувствовал, что при мысли о саксонке его сердце словно резали ножом. Ему было больно и плохо. Он терялся в догадках. Нужен ли он Милдрэд? Он ведь рисковал, открывшись ей, и рассчитывал хоть на какой-то отклик в ее глазах. Милдрэд должна понять, что он рядом, что он не оставит ее. Артур и на похищение принца решился только потому, что надеялся освободить свою кошечку. И он это сделает! Вот тогда он и поговорит с Милдрэд, заставит ее признаться, как вышло, что она отказалась от их прошлого, забыла его и стала жить с убийцей своей родни, родила ему сына. Ибо что бы ни говорили ему о Милдрэд Гронвудской, Артур продолжал надеяться, что она жертва. И если она по-прежнему испытывает какие-то чувства к нему, они будут вместе вопреки всем королям и принцам, вопреки всем законам — божеским и человеческим. Он не позволит им больше расстаться!

Со стороны собора доносилось пение Agnus Dei [95]. Уже совсем рассвело, а значит, шла служба третьего часа [96]. Артур под эти звуки начал даже подремывать. Он почти заснул, но очнулся, услышав рядом шлепанье сандалий по плитам. Это оказался один из послушников, принесший Артуру ломоть свежего хлеба и пиво. В аббатстве Святого Эдмунда варили прославленное на всю Восточную Англию темное пиво, но Артур отказался от него. Им предстояла схватка, а в таком случае лучше оставаться голодным. И куда больше его заинтересовали сведения послушника, что люди Юстаса приходят в себя с трудом, и, возможно, их ожидание будет долгим, хотя принц уже побывал в крипте, оглядел ковчег с мощами и даже забрал с хозяйственного двора подводу, на которой намеревается вести ценный груз.

Артуру опять пришлось ждать. Порой мимо проходили монахи, они выглядели озабоченными, на Артура поглядывали почти с мольбой, благословляли его. Потом они уходили, и он вновь сидел в тишине, думал о том, что их ждет, размышлял о Милдрэд.

В какой-то миг он заметил ребенка. Тот появился из внутренних помещений, совсем кроха, но в длинном одеянии монастырского воспитанника и босой. Артур некогда сам воспитывался в обители и сейчас, глядя, как ребенок семенит босыми ножками по плитам галереи, невольно умилился. Мальчик приближался, не замечая наблюдавшего за ним из стенной ниши рыцаря. Рыжеватые волосы ребенка были растрепаны, он смотрел под ноги и бежал так уверенно, будто точно знал, куда направляется. Но, видимо, это было не так, малыш остановился, стал растерянно озираться, пока не засмотрелся на колонны галереи. Они были разной формы — витые, как свечи, в виде черепицы, прорезанные продольными выемками или зубцами. Их капители украшала резьба в виде парящих, раскинувших крылья птиц, а цоколи имели самую разнообразную, порой просто фантастическую форму. Это была мáстерская резьба по камню, но, на взгляд Артура, несколько перегружавшая строгий ряд колонн и даже аляповатая. А вот малышу это, похоже, нравилось, он разглядывал каменные изваяния, переходя от одной колонны к другой, пока не замер. Вероятно, его что-то напугало, глаза его расширились, он отступил, прижал маленькие ручки к лицу и заплакал.

Артур, помедлив, подошел к нему. Ребенок никак не отреагировал на его появление, продолжал глядеть на цоколь колонны и всхлипывать, заливаясь слезами. Когда Артур посмотрел, что его напугало, он только покачал головой. Ибо цоколь был выполнен в виде оскаленного волка с острыми зубами и выпученными глазами, а у его расставленных лап была изображена отрубленная голова в короне. Местный резчик по камню старательно выполнил изваяние, и в тени под сводом галереи волк и впрямь напоминал страшное чудовище. И это, судя по всему, напугало малыша больше, чем отсеченная голова короля-мученика.

— Эй, парень, перестань. — Артур опустился подле ребенка на корточки. — Я ведь с тобой. А волки всегда пугаются, когда появляется рыцарь с мечом.

Малыш перестал всхлипывать и повернулся к Артуру. Он был большеголовый и круглолицый, с серыми глазами, слегка оттянутыми к вискам, и широким, чуть заостряющимся книзу подбородком. Странно, но Артуру показалось нечто знакомое в его облике. Однако он не стал раздумывать на этот счет и принялся объяснять ребенку, что на вид этот волк, конечно, страшный, но на самом деле он очень добрый. Есть старая сказка, как этот волк нашел голову убитого злыми людьми короля и оберегал ее. Поэтому он и скалится, чтобы никто не забрал у него находку. Но когда придут монахи, он уйдет и позволит им ее забрать. Так что бояться не нужно. Да и вообще, этот волк с огромными зубами каменный. Поэтому его можно даже погладить, вот тут, по животику. Что Артур и сделал.

Ребенок слушал, потом улыбнулся и тоже погладил каменное изваяние. У него была такая улыбка… Тут Артур и сам засмеялся, когда малыш вскарабкался ему на колено. Как же доверчивы дети! Но на покрытом кольчугой колене малышу, наверное, неудобно, подумалось Артуру, и он поднял его на руки, стал внимательно рассматривать.

— Тебя как зовут?

— Принц Вилли. Я искал маму.

Артур вздрогнул. Но тут в галерее появился худой длиннолицый монах и поспешил к ним.

— Ох, Вилли… — Он протянул руки к мальчику, но малыш не хотел отпускать рыцаря и даже надул губки, когда монах его забрал. — Беда с этим ребенком. Он все время пытается сбежать и ищет матушку. Но что мы можем поделать, если она сама отказалась от него, отдав нам. И, прости Господи, может, эта леди и права, если учитывать, какой безбожник его отец.

— Вы говорите о принце Юстасе и… — Артур набрал в грудь воздуха, — и о Милдрэд Гронвудской?

— О них, сэр. Миледи мало интересовалась этим ребенком, он вечно жил на попечении нянек, но теперь, когда Юстас привез Вилли сюда, в ней, похоже, проснулись материнские чувства. Но, судя по всему, ненадолго, если она предпочла, чтобы ее сына воспитывали монахи нашей обители.

— Так она не любит этого славного малыша?

— Как вам сказать. Я видел, как она смотрит на него, — в этом взгляде были любовь и забота. Но я же сказал, что его отец — чудовище, и мальчику воистину лучше будет у нас. Идем, Вилли.

Он уже развернулся, когда Артур неожиданно заградил им путь. Смотрел на мальчика, потом протянул к нему руки.

— Пойдешь ко мне, Вилли?

Тот сразу протянул ручонки, просиял. А Артур едва не выронил его, когда брал. Смотрел на ребенка не отрываясь.

Улыбка мальчика… Она так меняла его, и он становился неимоверно похож на… Генриха Плантагенета. Как такое возможно? Какие-то дальние родственные связи потомков Вильгельма Завоевателя? Мать Генриха была внучкой короля Вильгельма и кузиной короля Стефана, тоже внука Завоевателя по женской линии. Так что Генрих и Юстас были троюродными братьями. И все же такое сходство?..

Малыш продолжал улыбаться, и Артур вдруг понял, кого он ему напоминает. Императрицу Матильду, которую тоже так меняла улыбка. Он был похож на мать Генриха Плантагенета… и мать самого Артура!

Молодой человек с трудом проглотил ком в горле.

— Сколько ему лет? Когда он родился?

— О, это мне доподлинно известно. Леди Милдрэд говорила, что Вилли родился в день памяти блаженного Папы Римского Аникета, семнадцатого апреля два года назад. А еще она сказала, что он родился недоношенным, но вполне крупным, чтобы…

Но Артур уже не слушал. Его поразила собственная догадка, и он стал подсчитывать в уме, потом даже принялся загибать пальцы. О, он хорошо помнил, когда в Гронвуд-Кастле была большая ярмарка и они с Милдрэд уехали в Тауэр-Вейк, а оттуда поплыли на празднование дня Тела Господня в монастырь Святой Хильды, — это было восемнадцатого июля. Но прибыли они туда только под вечер, а весь тот дождливый и сияющий день провели в охотничьем домике в фенах. Это было одно из самых сладких воспоминаний Артура, ибо там Милдрэд стала его женщиной. А через девять месяцев родила сына, который поразительно похож на мать Артура Матильду Анжуйскую!

Артуру вдруг захотелось кричать, но вместо этого он высоко поднял Вилли и несколько раз подкинул. Малыш пришел в восторг и радостно засмеялся. Господи, как же он был похож на Матильду! Артур тоже засмеялся, потом схватил сына — в этом он уже не сомневался! — обнял, прижал к себе и пошел не ведая куда. Монах сзади окликнул их, но Артур шагал по галерее не останавливаясь, свернул на углу и, продолжая двигаться, пересек по периметру весь дворик и все с той же ошалело счастливой улыбкой вышел к растерянно ожидавшему монаху.

— Сэр, что с вами? Вы добрый человек, раз так радуетесь ребенку, но смею напомнить…

О да, Артуру надо взять себя в руки, вспомнить, что ему предстоит, но радость его была так огромна, что он несколько минут просто стоял, закрыв глаза и прижимая к себе Вилли. Своего сына! И пусть кто-то при нем еще посмеет сказать, что этот чудесный малыш — порождение чудовищного Юстаса!