— Тебе хоть понравилось? — озаботился Глеб.

— Ну, да, — шаркнула ножкой я, стараясь не смотреть на Льва. Признаюсь, после того поцелуя, я всех сравнивала с ним. Как выяснилось, почти никто не целуется так же. И долгое время с теми, кого я выбирала для себя, не целовалась — не хотела разочарования.

— Так. А теперь слушай сюда! — отважился Вася. — Когда парень и девушка достаточно долго встречаются…

— Не ври, это бывает и на третий день, и на первом свиданье, и по пьяне. — Влез Фима.

— Это тебе девки неправильные попадались! Киса у нас другая. Правда, Киса? — на всякий случай уточнил он. Я кивнула. — Киса, хорошая! — погладил меня по голове друг. — Запомни, Киса, приличные девочки встречаются с приличными мальчиками. С более тесными отношениями, типа тех, о которых я тебе расскажу, ждут до…

— Свадьбы, — брякнул Глеб, получил барабанной палочкой по темечку.

— До гроба, — поправил его Фима и тоже получил свой пендель.

— Как минимум до третьего свидания. А лучше два месяца! — наставлял Вася.

— Ты сам то столько вытерпеть можешь? — поставил под сомнения его слова Лёва.

— Не обо мне сейчас! — отмахнулся друг. — Киса, ты меня слушаешь?

Я кивнула. Чем больше он говорил, тем глаза мои округлялись.

— … А потом, они раздеваются, и ложатся в кровать. Поглаживают друг друга, целуются… — Подходил к самому интересному Вася, другие почтительно молчали и слушали его, как великого сказочника. — Потом у парня возникает э… Как бы тебе объяснить? Ну, есть у нас одна штука. Называется она ч…

Посмотрел на меня и прикусил губу. Парни заржали.

— Ё-моё. Я не могу сказать это при тебе. — Вымучено признался Василий.

— Давай я, — взял ответственную миссию на себя Йорик. — Эта штука называется ч… то есть пе… То есть, — он тоже сдался. — И я не могу!

— …! — Фима ни капли не стеснялся, поэтому сказал, как есть, и добавил пару синонимов. — Только при матери не вздумай такое сказать.

Теперь у меня еще и челюсть сползала вниз.

— Так вот это, — снова принялся поучать Вася. — Он набухает, выравнивается…

Парень взял карандаш и на его примере пытался показать странный предмет, который есть у всех, кроме меня, и о нем обязательно нужно знать. Я слушала. Но ничего не понимала. Вскоре Василий и Йорик стукнулись лбами об небольшую столешницу с инструментами, сознавая, что я непроходимая тупица и реально считаю, будто у них в штанах есть по карандашу, который нужно наточить, причем еще и интересуюсь, какие они: цветные или обычные?

— Не могу. Не могу ей объяснять такие вещи, когда она на меня такими глазами наивными смотрит! — причитал один и второй его поддерживал.

— У меня есть идея! — внезапно раздался голос Глеба.

— Хочешь ей показать свой болтик? — возмутился-провыл Йорик. А я не поняла, откуда взялся болтик, если только что речь шла о карандашах!

Лысый перекрестился, а потом покрутил пальцем у виска, ставя под сомнение мыслительные способности друга.

— Свой покажи! — рявкнул Глеб. — Пошли ко мне, и ничего объяснять не надо будет.

Мы и пришли. Дома, у тогда еще не лысого, никого не было. Мы сели в его комнате перед теликом. Он поставил в проигрыватель кассету и нажал на «плей». Что творилось на экране не хочу описывать. Тогда на меня это произвело такое впечатление!.. Мы сначала крутили головами, чтобы лучше разглядеть процесс, потом парни по очереди уходили на балкон курить. Спустя десять минут я не желала даже сидеть рядом с ними на одном диване, они все представлялись мне маньяками, извращенцами и немецкими водопроводчиками! Короче мы не общались недели две, пока Лёва не пришел со мной поговорить по душам. Он успокоил меня. Сказал, что в процессе ничего отвратительного нет. Это только на экране все глупо, а в жизни иначе, особенно, если ты доверяешь себя человеку, которого любишь. Я поверила ему безоговорочно. Потом он рассказал пару анекдотов и я успокоилась. А, посмеявшись, я как-то научилась вновь флегматично реагировать на парней.

День открытий

Никогда не считала себя девушкой с идеальным чувством юмора, но, по-видимому, у меня таки было небольшое зерно смешного. Пару моих неосторожно брошенных слов внесли в сценарий. Правда, направлены они были на вредную натуру Эдуарда. Он явно считал меня собственной рабыней, а себя — моим личным стилистом. Новичок требовал что-то ему подать, принести. В виду всего этого я считала себя в праве отпустить комменты по поводу его сережек в двух ушах, немытых волос и замашек диктатора. Короче, в накале эмоций, я, вспомнив детство, показала ему волшебный палец. Ну, тот, который у народа вместо GPS. Парень то ли уже бывал в краях, куда его послали, то ли попросту отдыхать там не любил, но взбесился и дернул за мой несчастный пальчик так, что чуть не вывернул. Думала, придется накладывать гипс. Короче, с Эдуардом нас больше на одну сцену, если и пускали, то по отдельности. А сегодня нам вообще сцена не светила. Так как все ребята были крайне заняты и после учебы работали, то наш капитан собрал команду в своей скромной квартире поздним вечером.

На крошечном пяточке зала, не имевшего ничего лишнего, а только диван, стол и телек, мы полтора часа выпендривались, читая реплики. Честно сказать, у меня даже щеки болели от смеха. Закончив, мы уставились на режиссера — Витю. Парень покраснел от смеха, и прежде, чем дать ответ, выдохнул.

— Не смешно!

Мы пали духом.

— Почему не смешно? Ты же чуть пузо не надорвал?! — уличила его я.

— Если смешно нам, то чаще всего другим — нет. — Объяснил парень. — Надо кое-что переделать!

Переделывать пришлось чуть ли не все! Правда сценарий переписывался уже без меня.

— Я больше не хочу! Я есть хочу! — выдала обычно свойственную Мировому Злу фразу я. Голодных оказалось много и потому ребятки быстро скинулись на продукты, отправив меня, как самую голодающую, в магазин. А со мной в качестве вспомогательной силы спровадили Эдика. Могу поспорить, что это был хитрый тактический маневр нашего капитана, решившего примирить непримиримое. Непримиримые мы дорогой держались на расстоянии. Молчали и сосредоточились на скользкой тропинке. Как назло, ближайший ночной магазин находился в квартале от дома Вити. Путь не близкий. И оба мы устали. И вдруг Эдуарду взбрело в голову завести диалог.

— Тот, на мотоцикле, — сказал он. — Твой парень?

— Это способ подкатить ко мне? — тут же нахмурилась я и чуть сама не покатилась по льду. Взмахнула руками и устояла.

— Нет. Просто мы говорили, и я обещал дать ему номер знакомого механика. Он как раз в город вернулся. — Объяснил Эдик.

— Я передам Лысому. — Кивала я.

— Лысый? Кличка. — Догадался он. — Значит, он не твой парень. Скорее друг. Вряд ли ты бы стала называть парня по кличке.

— Значит, все-таки подкатываешь! — попыталась подловить его я. — Но ты не в моем вкусе! Так что расслабься.

— Я совершенно расслаблен! А у тебя что грудь пивом полита? — вдруг спросил Эдик.

— Чего? — разозлилась я.

— Почему ты считаешь, что все мужики должны на тебя западать?

Тут я прикусила язык и гордой походкой двинулась напролом по замерзшей, скользкой дорожке к магазину. Конечно, поскользнулась, нелепо взмахнула руками и чуть не грохнулась. Но этот придурок поймал меня до того, как я повредила позвоночник или заработала растяжение мышц.

— Цела, истеричная? — спросили у меня над правым ухом.

За «истеричную» я приготовилась расцарапывать его физиономию, потому и рухнула, ударившись копчиком. Эдуард посчитал, что лицо дороже моего позвоночника, отпустив меня в свободный полет.

Одарив друг друга прозвищами из жаргонного лексикона, мы больше не говорили. Купили продукты и побрели по льду домой. Правда, я прихрамывала.

Пока мы ходили, ребята совместными усилиями переделывали сценарий, ведь до выступления оставалось меньше недели.

— Неудачно! — шепотом прокомментировал Лёня (один из моих вербовщиков), капитану и потребовал расплаты. Как выяснилось, компания сделала ставки на наше с Эдуардом перемирие. И почему меня постоянно используют в таких пари?

Но на самом деле господа-квнщики сами по себе были личностями азартными и уже спустя пять минут нашли новый повод отыграться — «Дурак под желание». Я тоже присоединилась только по той причине, что репетировать в полдевятого вечера было издевательством над моей измотанной личностью.

— Кис, — заговорил Гоша (это второй вербовщик). — А тебе идет этот бутерброд!

Я чуть не подавилась. Остальные просто ржали, не стесняясь.

— А ты умеешь делать комплименты! — хмыкнула я и отсела от этого извращенца… к другому. К Эдику. Он с деловитым видом рассматривал собственные карты. Мне стало интересно, что ж в них такого хорошего.

— Не подсматривай! — поймал меня на шпионаже он.

— А я не… — заикнулась, и тут же перевела тему разговора. На запястье парня, из-под многочисленных браслетов, виднелись шрамы. — Это что у тебя?

Он огляделся, не слышал ли кто моего вопроса, потом посмотрел на меня взглядом полным ярости. Сказал: «Это от несчастной любви…», и отвернулся. Честно — я поверила. Сразу подумалось, что и причина перевода — те страшные шрамы, скрытые браслетами и загадочная любовь. Теперь Эдуард стал для меня личностью интересной.

— Киса! — отвлек меня от разглядывания соседа Витя. — Ходи!

Я быстро вышла из игры и продолжила уминать бутерброды. Капитан и Эдик остались один на один. Долго что-то хитрили, но новичку, как выяснилось, не везло не только в любви, но и в карточных играх. Он продул под чистую.

— Я даже придумал тебе крутое желание! — приплясывал Витя.

— Выйти на балкон и прокукарекать? — сомневался в развитости фантазии нашего сценариста проигравший.

— Нет! Целуй Кису! — выдал капитан.

Я второй раз за вечер подавилась бутербродом, решив, что пора садиться на диету и есть то, что не застрянет в горле.

— Давай я прокукарекаю! — предложил Эдик, наотрез отказываясь меня целовать. Я поддерживала его в стремлении выйти на балкон, даже внесла поправку: «Пусть кукарекает голым!»

— Что вы как маленькие! Взрослые люди же. — Взывал к нашей совести Витя, остальные подначивали: «Не бойся, Киса! Давай, Эд!».

Эдуард повернулся ко мне. Поймал мой ошарашено-испуганный взгляд и замер. Мне казалось, что на меня смотрит большая змея и гипнотизирует. Вокруг все стихло. Ребята ждали. Я тоже… Ждала, когда надо будет уносить ноги. В моих планах было уползти, как только, парень сделает ко мне хоть одно телодвижение. Но когда он приблизился, я спасовала и осталась сидеть на месте, как вкопанная. Его лицо было близко, рядом с моим. Я затаила дыхание. Однако парень резко сменил курс и его мягкие, приятные и вовсе не слюнявые губы прикоснулись к моей щеке. По коже пробежал легкий холодок, а следом за ним жар. Сердце почему-то очень больно билось внутри, как язычок колокола, а звук отдавался в ушах, раздражая барабанные перепонки. И на фоне собственного сердцебиения я слышала его едва уловимое дыхание.

— Как целомудренно! — подшучивали над нами ребята.

— Ты не уточнял как мне ее целовать, — усмехнулся Эдик.

На меня никто не обращал внимание. И хорошо. Ведь я не могла прийти в себя.


Под утро мы попрощались с капитаном, оставив его одного, высыпаться перед рабочим днем. Но как можно избавиться от усталости за три часа? Я надеялась, что желающих купить нижнее белье среди зимы будет не слишком много, а значит, смогу выспаться на работе. К тому же, я рассчитывала немного подремать в трамвае… Но не судилось. Эдуард ехал со мной в одном транспорте. И сел, как назло, позади меня. Парень читал книгу. А я не могла позволить ему вот так просто наслаждаться чтением.

— Про шрамы — это правда? — не оборачиваясь, спросила я.

Его отражение в стекле выглядело уставшим и печальным. Даже мудрым в какой-то степени.

— Да. — Ответил парень. — Одна бессердечная девушка сказала, что я ей не нужен.

— И ты из-за какой-то девки резал вены? — я даже повернулась, чтобы смотреть ему в лицо.

— Нет. — Продолжил отвечать на провокации Эдик, но теперь сосредоточил взгляд на страницах книги. — Почему тебе так интересно? Ты же меня терпеть не можешь!

— А я все еще размышляю, поменять свое мнение о тебе или нет — дальше ненавидеть.

Он никак не отреагировал. Уставился в книгу.

— Не только из-за девушки. Много всего накопилось, а она… была последней каплей. — Рассказал Эдик после продолжительной паузы. Ему не особо хотелось делиться именно со мной самым сокровенным, что пряталось в темноте души. Тем не менее, он раскрылся перед истеричной однокурсницей. — Мать умерла от рака. Это была тяжелая смерть. Она болела два года. Ей сделали несколько операций и почти полностью удалили желудок. Она не ела, спала мало и быстро выматывалась. Похудела. Стала похожа на скелет, обтянутый костями. А когда хоронили, гроб оказался слишком большим. Отец сорвался. Пил. Влез в долги. Нам постоянно звонили коллекторские конторы, требовали денег, грозили отобрать дом. Иногда нечего было есть. Даже на проезд денег не было. Я учился на втором курсе тогда. Устроился на работу. Но сколько бы денег не приносил, они исчезали. Я не видел жизни. Приходил с учебы, шел на работу. С работы приходил и ложился спать. Даже если в холодильнике что-то было, я просто не мог до него дойти, чтобы поесть. Лера тогда была для меня единственным, человеком ради которого я жил. Мне было достаточно прийти к ней и уснуть рядом. Если бы не она, я бы свихнулся. Правда, когда она сказала, что больше так не может, я действительно…