Но вот ее драгоценная подруга, Света, перестала приходить к нам. Съехала с квартиры Васи и где сейчас жила — неизвестно. Хотя несколько раз я видела, как она приходила к Йорику и оставалась у него на ночь. Наверное, они оба лгали о той мифической искре и все обстояло куда серьезней.

Я посмотрела на друга. Он пил кофе, сосредоточив все внимание на нем. Вид у Ярослава был совершенно потерянный. Он заблудился в собственных чувствах, грехах и вине. А последняя несомненно была, потому что я лично и неоднократно слышала от него: «Это я виноват! Я мог бы его спасти! Надо было задержать его!..»

Сидя в гараже, мне хотелось оглянуться и увидеть среди нас Васю… А его не было… От этого сердце становилось тяжелым, как камень. Дыхание сбивалось и я просто таки нуждалась в ингаляторе. После произошедшего у меня не ладилось со здоровьем: простуды, астма, кровотечения… И я никому не говорила о проблемах, предпочитая нести этот груз в одиночку. Да и чем бы мне помогли братья или подруги? Посочувствовали? К сожалению, сочувствие никогда не котировалось в качестве чудодейственного лекарства.

— Сдурела! — разозлился Йорик. — Тебе же уже чуть-чуть осталось! Ты что зря четыре года отпахала? Выбросишь столько денег на ветер? Посчитай, сколько за это время ты уже в институт отдала!

Лёва мигом назвал сумму, быстро подсчитав в уме.

— Она так решила, потому что от нас требуют оплатить три месяца учебы. — Пожаловалась Оля, раз уж разговор зашел о деньгах.

Лысый вскочил с пыльного гаражного дивана, схватил меня, поднял над землей и начал трясти, как куклу.

— Я вытрушу из тебя эту дурь! — говорил он.

— Ты из меня обед вытрусишь! — мотыляла ногами я и цеплялась в его руки.

— Пусти ее, Глеб! — потребовал Лев, тоном военачальника, которого ослушаться смерти подобно.

Он странно смотрел на меня в последнее время. В его взгляде было столько необъяснимого и совершенно непонятного для меня: чрезмерно много грусти, боли, жалости, тоски, печали и недосказанности. Я старалась избегать столкновения взглядов. Мне сразу становилось неуютно и больно, когда мы смотрели друг другу в глаза. С недавних пор между нами выросла огромная пропасть, над которой завывал леденящий ветер. Мы практически не разговаривали тет-а-тет, только в компании. По крайней мере, с Аллой я общалась больше, чем с ее парнем.

— Кис, какая сумма нужна? — спросил он.

Я назвала шикарную цифру.

— Завтра пойдем и оплатим! — пообещал Лысый, объяснив. — Я скопил немного на ремонт Ижика, ему мотор нужен, но твоя учеба важнее!

Попытавшись отказаться от такой милости, я едва ли не оказалась забитой в угол. Лысый опять угрожал ремнем. Шумиха стихла, как только Ярослав внезапно озвучил:

— Он мне снился.

Тут Лысый опустил карающий ремень, отцепился от меня и переключился на друга. Все смотрели на парня, пьющего горячий кофе из пластикового стаканчика.

— Он жаловался, что ему холодно и одиноко. — Продолжил Йорик. — А еще, что голова болит постоянно.

Я сразу припомнила насколько пострадал череп и лицо погибшего во время обвала кирпичей, и едва не захлебнулась горем. Олька тут же сжала мою руку, заметив, как быстро я побледнела.

Мерзкая пауза. Ребята молчали, ожидая продолжения. Почему-то абсолютно все опустили глаза.

— Надо съездить. Помянуть. — Брякнула Оля.

Ехать на кладбище в деревню я боялась. Но ребята поддержали идею и через три дня, на выходных мы снова оказались в деревне.

Научиться жить заново

По сути, кладбище — самое тихое и спокойное, святое место на свете. Наверное, из суеверий и из-за многочисленных ужастиков, просмотренных в детстве, мы боимся этого участка земли. Но что здесь есть настолько пугающее? Кресты? Да, их много. И с каждого надгробия на тебя с упреком смотрят чьи-то глаза: «Ты жив, а я гнию в земле!». Трупы? На самом деле после многочисленных войн, кости можно найти даже под обычной многоэтажкой. Нашими телами пропитана земля. Мы ее сначала топчем, а потом собой удобряем. В последнее время мне слишком часто снится собственная смерть, будто меня хоронят заживо. Потому идти на кладбище трудно. Я чувствовала, как ноги наливались свинцом при каждом шаге в направлении ворот. Зато Ярослав шел к кладбищенской ограде самый первый. Словно рвался поведать друга. В какой-то момент, у входа он замер и улыбнулся настолько жуткой улыбкой, что мы остановились и я лично, пыталась вспомнить, далеко ли положила так полюбившийся «Барбовал».

— Что такое? — встревожился Лысый, встав перед другом. Но тот отодвинул его, чтобы не заслонял вид на нечто, чего мы не заметили.

— Он встречает нас, — выдал парень, ввергнув всех в ступор. От его слов у меня мурашки по коже пробежали. Я крепче перехватила его руку, опасаясь, как бы Ярослав не двинулся умом. А он с тем же счастливым выражением лица посмотрел на меня, поцеловал в щеку и повел к тропинке, будто шел не на кладбище, не к могиле, а в гости. Друзья позади только тревожно переглядывались.


На могиле было убрано. Цветы недавно кто-то поменял. Подозреваю, утром сюда приходила мама Васи. Мы присели на скамейку у стола. Достали бутылку водки. И даже мне, непьющей, позволили выпить пятьдесят грамм. Йорик перестал скалиться, как полный придурок. Снова став мрачным и тоскливым, он смотрел на фотографию Васи. Смотрел долго, а потом вдруг запел ни с того, ни с сего:

— «Нет не так уж, плохо все у нас… Есть еще в душе надежда…» — слова принадлежали группе Чайф («Родная не плачь»). Эту песню, да и группу саму, Вася обожал при жизни. Он мне лично не раз ее пел, когда я намеревалась впасть в очередную депрессию из-за какого-нибудь парня. Мы с ребятами подарили ему полный сборник концертов в свое время, и даже всей компанией рискнули поехать в столицу на концерт.

Мы слушали, как теперь Йорик поет ему. От этого пробирало холодом до костей и, казалось, что фотография на кресте улыбалась, как-то по-другому. Пусть я не обладала певческими способностями, но поддержала песню, чтобы избавиться от страха. За мной мелодию подхватили остальные. Удивительно, но нам всем стало легче, когда песня прозвучала до конца. Захотелось смеяться и жить!

Я надеялась, что наша песня согреет, дремлющего в земле друга.

— Я хочу, чтобы меня похоронили здесь! — когда только стало свободнее дышать, Ярослав вернул цепи, удерживающие в реальности, и в очередной раз добил меня своими словами. — Рядом с ним. Я хочу лежать рядом с братом!

— Брось эти глупости! — ударила его в плечо я, но Йорик не обиделся, хотя временно оставил загробные шуточки. Он притянул меня к себе и обнял, нашептывая: «Кисонька! Кисонька наша!». Это его «наша» пугало меня до нервного тика.

— А я не хочу, чтобы меня хоронили. Я хочу, как индусы — чтоб меня сожгли на погребальном костре! — поддержал тему Лысый. — И места свободного в земле больше, и могилку никому чистить, красить постоянно не надо.

Что интересно, друзья согласились с его мудрой мыслью. И пока они доказывали друг другу прелести подобного обряда, я с опаской, пристально смотрела на Йорика. Нечто в глубине его глаз не давало мне покоя.

— Кисонька! — как пьяный приговаривал друг, стискивая меня в объятиях и раскачиваясь.

Признаюсь, с того дня, он меня пугал до чертиков. Неоднократно я улавливала этот подозрительный депрессивный блеск в глубине его глаз и не знала, чем помочь, как помочь…


Кладбище мы покидали молча и не оглядываясь. Хотя… Ярослав все-таки бросил прощальный взгляд на ограду.


Лысый примчался ко мне ранним утром, отпросившись с работы, чтобы лично сопроводить в банк, оплатить мою учебу и точно также сгонять со мной в универ и удостовериться, что моя задолженность закрыта.

— Смотри, какие купил! — похвастался он новыми кроссовками. Старые он бросил на полку в коридоре.

— Да. Прикольные. — Кивала я. — Мы, надеюсь, не едем на Ижике?

— Ты что! — успокоил меня друг. — У него давно мотор не пашет. Едем как цивильные люди.

Из глубины квартиры выглянула мама и с восторженным охом бросилась обнимать Глеба.

— Ты такой умничка! — хвалила его она. — Спасибо, что помогаешь Алисе!

— Мужик! — более коротко вознаградил похвалой его папа, положив ему руку на плечо. Парень был горд до безобразия.

— Ну так… — бормотал он, напыжившись от гордости.

— Пошли уже, герой! — вытянула друга из-под обстрела комплиментами я.


В банке нам пришлось выстоять целую очередь. Пока я мучилась, Лысый вышел на улицу и вернулся с ароматными гамбургерами. Один подсунул мне. «Съешь меня!» — играл он с едой, изображая будто бургер ко мне обращается. Мы нагло ели, пока вся толпа давилась слюнями. Некоторые не выдержали и умчались в магазин. Так очередь резко сократилась человек на пять.

— Это был стратегический ход? — уточнила я у Лысого.

Он подмигнул мне, набил щеки и скомкал пакет от бургера.

— Замри! — достав из кармана платок, он вытер уголки моих губ. И замер. В такой ситуации, не знаю, что могло бы случиться, но кассирша все нарушила:

— Вы оплачивать?

— Да, простите, — спохватился Лысый, протянув в окошко квитанцию и деньги.

Мы дождались получения кусочка бумаги, подтверждающего, что все уплачено. И поехали на другой конец города в универ. В троллейбусе людей было битком. Селедкам и то свободнее! Так еще и проводница скромных размеров (размером с мини танк) бороздила людской океан, требуя наличность. Некоторые студенты, готовясь к экзамену, в этой давке умудрялись достать конспект и, вися одной рукой на поручне, читать конспект.

Все толкались, пинали друг друга локтями. Иногда, на остановках, течением выносило пару человек на улицу, а вот с приливом возвращалось уже больше. Мы с Лысым зависли над дверями, на верхней и нижней ступеньках. Причем Глеб умудрился схватиться за поручень, для устойчивости, и вот, как Тарзан, еще и меня придерживал. В отличие от других пассажиров, я не опасалась быть задавленной толпой или выпавшей из транспорта по дороге. Я знала, что Лысый будет крепко держать меня и защитит от всего и всех. Глядя на нас, одна женщина слащаво улыбалась и, обратилась ко мне, перед тем, как мы вышли на остановке: «Тебе повезло!» — сказала она, подмигнув.

— Еще бы! — бормотала я позже. — Иметь своего личного Терминатора! Человеку из стали проехать в тралике в час пик, что спасти Сару Конор — тяжело, но выполнимо.


В универе сегодня шум стоял дикий. Производили его студенты, мечущиеся в предчувствии сессии, искали конспекты, книги, курили и т. д. Нас же ожидали госсы. А в конкретный момент — зав отделением, которой я пришла показать вторую часть квитанции.

— Вот видишь, Алиса! А говорила, что не соберешь такую сумму! — упрекала меня Евангелина Петровна. — А это кто с тобой? Твой жених?

— Спонсор! — хмыкнула я, ожидая, когда она внесет отметку в журнал. Она почему-то предпочла таращиться на Глеба.

Зав отделения выпучила глаза на лысого, бандитского вида парня, возвышающегося за моей спиной, как гора, ну или шкаф. Глеб еще мускулатурой поиграл, татуировка дракона на плече прям таки ожила в движении, и женщина хлопнулась в кресло, схватившись за сердце.

— Алиса, о тебе, конечно, разные слухи ходили… Но такого… — заикалась она.

— Евангелина Петровна, держите свою фантазию в узде и не размышляйте в меру собственной распущенности. Это спонсор моего образования, он же лучший друг — Глеб. Мы со школьных лет друг друга знаем! Вы табульку в журнале отметьте, чтоб у меня проблем не возникало! — ткнула пальцем в графу напротив своей фамилии я.

Зав отделения закивала, пропустив сквозь уши мою совершенно неуважительную речь, и поставила отметку «Оплачено. К экзаменам допустить!».

— До свидания! — развернулась на пятках я и вышла из кабинета. Универ вызывал отвращение с недавних пор. Его суета бесила настолько, что хотелось прикупить карманную ядерную бомбу и оставить ее в одной из аудиторий (студенты из любопытства сами бы на ней подорвались).

— Какие слухи? — заинтересовался Лысый, догоняя меня в коридоре. Отпущенная женщиной фраза его крайне заинтересовала. Его вообще мой имидж волновал больше, чем меня.

— Например, что мы с Олькой лесбиянки. — Флегматично отвечала на его вопросы я, спускаясь по ступенькам.

У парня глаза на лоб полезли.

— И кто эти слухи распространяет? — Лысый сразу побагровел, приготовился рвать подлецов на сувенирчики, метать гром и молнии, мел, маркеры, и все, что только попадется под руку в тех же плохих людей. Но, когда узнал зачинщиков скандала, поперхнулся.

— Да мы с Лёкой. Точнее мы болтали как-то на паре об этом, все поверили. Пойдем скорее!