— Да что ты! — почти весело говорил Херефорд. — Что дрожишь, как монастырская воспитанница. Не видела раньше поединков?

— Такого, насмерть, когда один — мой муж, не видела. — Она крепче прижалась, Херефорд поморщился.

— Потише, кость сместится, а поставить ее не так просто. — Она отпрянула, он, засмеявшись, привлек ее снова. — Убегать от меня тоже не надо. Только не висни на шее. А вместе теплее, ведь ночью холодно.

Элизабет с готовностью примостилась рядом с ним. Но от его объятий ей не делалось легче: чем нежнее к ней был Роджер, тем страшнее ей казался ее проступок. Чувство вины буквально раздавило ее, ей хотелось как-то облегчить эту тяжесть.

— Роджер, что ты сделаешь со мной за все это?

Он покачал головой и усмехнулся. Он любил ее, но она обошлась ему в семьдесят человек, один из которых был дороже брата.

— Надо бы отхлестать тебя пряжкой ремня, сколько хватит сил, но сделать это сейчас я не в состоянии. Мне будет больнее, чем тебе, правда? Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я же люблю тебя. Даже сердиться на тебя больше не могу.

Элизабет не успокаивалась и снова просила:

— Роджер, пожалуйста! Я столько натворила. Я должна быть наказана!

«Ты уже наказана за все, — думал Херефорд, разглядывая ее. — Возможно, я даже поступаю жестоко, оставляя тебя безнаказанной». А вслух сказал:

— Мне не заставить себя сделать тебе больно. Тем более когда мы должны расстаться, не зная, что нас ждет впереди. Завтра ты едешь в Херефорд, я — встречать войско короля.

— Завтра? Не могу ли я поехать с тобой на юг?

— Это рискованно, — сказал он, думая, нет ли какой возможности взять ее с собой или самому поехать домой, но чувство долга быстро расставило все по местам. Доспехов на нем не было, и он чувствовал теплое мягкое тело Элизабет, думая в то же время о том, что подготовка восстания подходит к концу, наступает время сражений. Потеря Алана, непредсказуемость поведения Вальтера только усиливали и без того нарастающее предчувствие недоброго, и Херефорд подумал, что, может быть, он больше живым и не увидит Элизабет. Это чувство, что у него, возможно, сегодня последний шанс насладиться Элизабет, сделало ее для него бесконечно желанной. Его охватила легкая дрожь, бледное лицо порозовело, а глаза стали ярко-синими.

— Элизабет, — тихо проговорил он совсем изменившимся голосом, склонив свою светлую голову к ее темным волосам, — ты зажигаешь мою кровь. Придешь ко мне ночью?

Это потрясло ее. Она никак не ожидала такого, но тут же поняла логичность его просьбы. Он говорил, что любит ее, но она понимала: ни доверять ей, ни уважать ее после всего он уже не мог. На что еще она годилась Роджеру? Она заслужила, заслужила это! Хотя бы этим она могла кое-что сделать для него, безоговорочно, даже с охотой. Может быть, отдавая себя целиком, безо всякого сопротивления, какое она обычно оказывала, она хоть чуточку загладит свою вину перед ним. Любовь для Роджера, она знала, была важна. Она обратила уста ему навстречу.

— Да, с радостью, только…

Он ей улыбнулся, но лицо стало жестким, страсть и возбуждение его нарастали.

— Не беспокойся, — проговорил он сквозь стиснутые зубы, прочитав ее мысли, — я покажу тебе способ, какой не повредит мне. Я много способов знаю, Элизабет…

* * *

Утром они нежно простились, но глаза их были полны печали. После сладкого ночного забытья груз тревог навалился с утра на Херефорда, а Элизабет, вспоминая каждое слово и нежное движение Роджера ночью, просто не могла дышать под гнетом своей вины. Она оставалась в худшем положении. Обязанности и военные тревоги скоро сотрут в памяти Херефорда эти горести, оставив лишь слабые воспоминания. А Элизабет вернется к домашним делам, текущим размеренно и не требующим большого внимания, встретится со своей свекровью, которая ее не любит и от которой из-за своей гордости и честности она не посмеет утаить свой ужасный поступок. Ее ждут дни, недели и, очевидно, месяцы полной праздности, когда у нее не будет иного занятия, кроме раздумий о своем скверном характере и беспечности, обернувшимися таким злом.

Вальтер громко отдавал распоряжения своим воинам и уже открыл рот, чтобы указать порядок построения колонны, задать темп и направление движения, но спохватился и пошел к брату. Он вспомнил, что теперь он на службе и такие вещи надо делать только с ведома Роджера. Тот охотно со всем согласился, но вчерашнего безразличия у него не было и в помине. Он внимательно выслушал все предложения Вальтера, надо сказать, типичные для маленького узурпатора, но менять ничего не пожелал. Вальтер с облегчением вздохнул, все складывалось не так уж и плохо.

— Единственное, что не могу сам решить, это как далеко мы сможем сегодня проехать. Не знаю, Роджер, сколько ты выдержишь в седле. Вижу, тебе пока легче не стало.

— Нет, несмотря ни на что, лучше не стало, — рассмеялся Херефорд. — И все же я смогу проехать сколько надо. Нам бы добраться только до Глостершира. Там мы в безопасности, исключая некоторые замки. Так что хорошо бы нам сегодня попасть в Челтем, дальше не надо. Признаюсь, мне хочется хотя бы ночь выспаться в нормальной постели. Завтра я спокойно доеду до Девайзиса, а потом, столько времени потеряв, день раньше, день позже — положения не меняет.

Они безо всяких помех добрались до Девайзиса, где их встретил Патрик, граф Солсбери, с плохим известием: пал Даутаун. На это Херефорд разразился долгим ругательством, едва сдержавшись, чтобы сразу же не написать Элизабет, дабы и эту потерю она отнесла на свое сумасбродство. Строго говоря, делать этого не стоило: Даутаун был давно осажден, и серьезного влияния на их положение это не оказывало. К тому же и произошло это только по его собственной вине, в чем он сам потом чистосердечно признавался Солсбери, в ярости бегая по залу, проклиная свою глупость и пытаясь придумать способ выместить свою злобу на Стефане. Но до короля было далеко. Вопреки ожиданиям он не появлялся, никаких вестей не было тоже и от Глостера. Тут Херефорд выложил в адрес Стефана и Глостера такой набор эпитетов, который просто восхитил Вальтера своей забо-ристостью и мастерским исполнением. Но забавлялся он недолго: когда брат успокоился, Вальтер увидел совсем другую сторону графа Херефорда. Сразу пять писарей строчили под диктовку Херефорда срочные грамоты-вызовы к союзникам, вассалам и предводителям наемников, которые еще не успели подойти. Потом он писал тем рыцарям, которые из соображения безопасности неделю назад разъехались по своим замкам. Диктуя, он заглядывал в большой лист пергамента, на котором было изображено расположение войск и крепостей, причем те, что принадлежали королю, изображались черным цветом, свои — красным, а нейтральные — синим или голубым, в зависимости от стороны, к которой они склонялись.

Вальтер наблюдал за ним, пораженный. Мелкие ц крупные войны велись наугад и сводились к сериям отдельных стычек, не связанных единым общим планом. Это считалось вполне естественным, поскольку целью таких действий служило истощение сил противника, после чего он либо сдавался, либо просто бежал. Херефорд не зря общался с самыми опытными военачальниками Франции, а от Генриха он научился планировать свои действия намного вперед, что было в ту пору в новинку. Он исходил из того, что силы у него и Стефана были далеко не равными, да и фактор времени тоже играл на руку Стефану. Союзники Херефорда могли быстро в нем разувериться, если он не будет демонстрировать свои успехи, тогда как Стефан при неизменности положения своих союзников не терял. Выход для себя Херефорд нашел в том, чтобы даже небольшие удачи выглядели внушительными, а поражения оставались скрытыми. Две главные задачи Херефорда состояли в том, чтобы вынудить Стефана и Юстаса покинуть Лондон, где они были недосягаемы, и не допустить их на юго-восток, куда должен приехать Генрих. Общий план действий Херефорд изложил в пространном письме Хью Бигоду, графу Норфолкскому, и, воспользовавшись этим, Вальтер внимательно рассмотрел карту брата. Глаза его загорелись, когда до него стал доходить смысл нанесенных на карту обозначений. Впервые в жизни он заинтересовался делом, выходящим за пределы добывания личных трофеев. Его совсем не занимало, кому быть королем. Собственно говоря, если бы пришлось выбирать, то он предпочел бы Стефана, потому что из услышанного о Генрихе понял, что при таком короле на его любимом занятии — грабеже будет поставлен крест. Просто его не могло не увлечь авантюрное мероприятие, предпринятое Херефордом.

— Роджер…

— Да, — Херефорд откликнулся сухо, но без раздражения.

— Я вижу помеченные крепости, но почему ты пропустил Фарингдон и Хенли? Они обе мешают тебе, как занозы в теле, и обе важны для короля.

У Херефорда не было времени читать лекцию по своей стратегии, но ему был приятен интерес Вальтера и, конечно, он не хотел его разочаровать. Он понимал также, что посвящать Вальтера во все тонкости своего дела не стоило, но, в силу обстоятельств вынужденный с ним советоваться, счел крайне важным сохранить его расположение. Вальтер его не продаст; Херефорд признался себе, что ошибался в брате, считая его способным на это, но и уверенности, что Вальтер не изменит ему сгоряча, у него также не было.

— Сейчас мы не сможем поговорить подробно, слишком много разного надо учесть и объяснить, скажу тебе кратко. Здесь помечены те крепости, которые я или мои союзники должны атаковать немедленно. Обрати внимание, что все они на дружественных землях или в окружении союзных нам замков. И в то же время все они граничат с землями сторонников Стефана. А кроме того, они не сильно укреплены и слабо защищены, поскольку не имеют особого значения.

— Тогда какой же смысл тратить на них время и силы?

Херефорд вздохнул, он терпеть не мог тратить слова на объяснение самых очевидных вещей, но продолжат:

— Смысл в том, что для не очень сведущих в истинном положении дел я выгляжу сильным. Этим я привлекаю к себе союзников, надо сказать, не очень стойких, но таких, кто побоится выступить против меня, и одновременно рассеиваю сомнения своих старых сторонников, показывая, что не сижу без дела. Кроме того, люди Стефана, видя, что творится у них под боком, будут звать его на помощь. Если он на призыв не поспешит, они будут спрашивать себя, заслуживает ли он их верности. Здесь же мы можем совершать набеги и добывать себе провиант, освобождая от поборов своих крестьян и нанося ущерб противнику.

— Это мне понятно. Но Фарингдон и Хснли, хотя они и крепки, тоже укладываются в этот план, их важность куда больше проблем с их взятием. Почему же…

— Вальтер, подумай, — Херефорд начал терять терпение, — Фарингдон и Хенли не просто крепкие опорные пункты, они изначально были нашими и отняты у нас. Их гарнизоны особенно сильны и боеспособны. Я же нападаю лишь там, где могу взять верх с наименьшими потерями сил и времени и с большими шансами на успех. — Он потер себе лоб. — Давай отложим этот разговор до обеда, прошу тебя. Неделю, что я потратил на Элизабет, я никак не мог себе позволить. Так что со временем у меня сейчас очень туго.

Херефорд направился к своему столу, но Вальтер задержат его.

— Роджер, дай мне какое-нибудь дело. Не то, знаешь, трутни горазды до плутни…

Рука Херефорда потянулась к уху — признак раздумий. Осталось недоделанным задание лорда Сторма, помощь брата тут была бы кстати. Вальтер мог хорошо справиться со снабжением, с организацией гарнизонной службы и умел ладить с людьми, но Херефорда страшно смущало непостоянство брата. Здесь колебаться было нельзя. На одно у него не было времени, на другое — это могло обидеть Вальтера. Он не мог решиться, нервно вытер губы обратной стороной руки.

— Роджер, тебе нездоровится?

— Угу. Будь у меня время, с удовольствием бы поболел. — Херефорд ухватился за предложенное братом оправдание. В конце концов это было недалеко от истины. — Трудно соображается… Ага, вот… Есть одно дело, где ты мог бы оказать мне большую услугу. В судебной палате и в подвале есть народ — несколько захваченных соглядатаев, пленные, дворовые, дезертиры из тех крепостей, которые меня интересуют. Можешь ими заняться и выведать у них все для нас полезное? Извини меня, это грязная работа, я сам собирался ею заняться, но времени решительно нет, а доверить ее больше некому. А сейчас…

— А сейчас тебя еще мутит, — засмеялся Вальтер. — Понятно. Мне все равно.

Он посмотрел вслед Роджеру, когда тот, быстро оправившись, поспешил к своим делам. Ему было тяжело видеть брата таким уставшим и больным. Долгие годы сопротивление Роджеру он строил на своей зависти. Херефорд был богат; он, если не считать милостыню брата, — беден. Херефорд красив — он нет. Более всего вызывало зависть то, что Херефорд неизменно держался уверенно и довольно, а он всегда чувствовал себя униженным и несчастным. Нынешний нездоровый вид Роджера разрушил всю конструкцию, возведенную им, чтобы избавиться от безвольного обожания. Но если его оборона рухнет, Херефорд его проглотит, как он проглотил мать и сестер, которые, кажется, даже дышать не решаются без его ведома. Может быть, Роджер вовсе не намеренно низвел их до такого жалкого положения, но его заботливая и охранительная любовь была и… удушающей.