— Что вы хотите? — пролепетала она, обретя дар речи.

— Смотрите-ка кто у нас тут, — просвистел сквозь щель в зубах один.

— Птенчик остроносенький, а ну чирикни, — гаркнул над самым ухом второй.

Юлия напоминала попавшего в свет фонаря зайца. Он как сумасшедший бежит по этому коридору приближая свою погибель: ни тебе вправо, ни тебе влево. Так и она, пхни и беги, нет стоит плечи втянула и моргает. В голове крутится одна мысль: "Костя заругается".

Рутковский появился неожиданно. Спрыгнув с коня, неторопливо подошёл. Оценив ситуацию с усмешкой спросил:

— Учиться просятся, похвально.

Спиртные пары бушевали и они не оценив рост и богатырское телосложение военного заржали на три голоса, гадко для порядка ругаясь принялись демонстрировать свою мощь. Костя поняв, что миром не кончится шагнул к жене. Оборвав смех, тот что постарше не бритый с торчащими в разные стороны нечёсанными волосами, вытянул из кармана нож. Рутковский раскурив папиросу с издёвкой бросил:

— Надо же какой зуб и ты умеешь им жевать?

Тот с ножом бросился на Костю. Рутковский прикрыв жену, перехватил руку нападавшего и резко рванул вверх. — "Сукин ты сын!" Раздался треск ломающейся кости. Юлия вскрикнула и тут её выхватил из-за спины мужа второй — коренастый с большими губами и свинячьими глазами, рванув к себе, а третий — длинный и худой, узколицый и белобрысый, метнулся к Косте. Сапог Рутковского описав дугу достал нападавшего и тот кулем свалился ему под ноги. — "Щенок", — выдохнул Рутковский. Развернувшись к мужику держащему жену, он выхватил из-под полы браунинг. Наставив на второго и держа на мушке корчившегося третьего, он жёстко приказал:

— Оружие, какое есть на землю. Быстро. Руки разжал, недоносок. Девушку отпустил. — Только сейчас он с самого своего приезда перевёл взгляд на неё. — Юлия, иди к лошади. Не бойся, детка. Всё будет хорошо!

Собрав брошенные ножи, он точным ударом в солнечное сплетение отбил подальше третьего и сплюнув потухший окурок, отправился к обмирающей от страха жене. Шпана постояв с поднятыми руками, полежав скорчившись крючком и поняв что их не собираются конвоировать, бросились наутёк.

Юлия была ни жива ни мертва. Она с трудом сдерживалась, чтоб не упасть в обморок. Объятия мужа вернули её к жизни. Прижимаясь к его груди, она страшась того что делает, спросила:

— Что они хотели?

— Найти приключений, — без проявлений каких либо эмоций буркнул он.

Юлия понимала: скрутить рога этим трём для него не составляло труда к тому же не в новинку и всё равно было страшно за мужа.

А его бил страх за неё. Ему хотелось сказать ей какие-то добрые, ободряющие слова, но он боялся даже разжимать рот, у него почти стучали зубы. Что бы с ней было не подоспей он… Чтоб не говорить он прижимал её к груди и не жалея гнал коня. В голове шумело. Хотелось страшно курить, а для этого он должен быстрее доехать. Она что-то шептала, но он почти не слышал её.

Больше Юлия одна не возвращалась. На этот счёт он был очень внимателен и строг. Он мог мчать на всех парах, находясь от неё за десятки вёрст, чтоб успеть приехать встретить её. Не мог сам, её встречали его подчинённые.

Юлия не против, его приезды ей в радость. Но мучило одно — отрывает такое нужное ему время от армии и тратит на неё. Наверное, это неправильно и она вздыхая говорит:

— Ты не обязан…, не должен тратить столько время на меня… У тебя серьёзная профессия. На твоих плечах тяжёлый груз ответственности.

Её сейчас напрягает двоякое чувство: ей хочется помочь ему, освободив время для дел и иметь каждый день Рыцаря рядом, чувствуя себя безопасной в его объятиях. Ах, если б он всё-таки принял второе решение… Конечно она эгоистка, но как и все женщины.

— Обязан и должен, ты моя жена, — поцелуем перебил он её бестолковую и путанную речь. — Я в ответе за тебя перед твоими родными.

Душа Юлии порхала, а сердце ликовало. Ещё бы! Семья у него на первом месте. Армия, конечно ж, на главном, но Юлия на первом. В этом он принципиален.

Она с нетерпением ждала той минуты, когда он на своём красавце коне появится во дворе школы. Её косые поглядывания в окно не остались не замеченными. Коллеги постарше, догадываясь о причине таких упражнений с глазами, посмеивались. Высмотрев мужа, она, забыв про солидность, неслась на всех парах к нему. Одевалась, естественно, на ходу. За что получала нагоняй от Кости. Муж насчёт одежды был внимателен и строг. Как у ребёнка проверял в чём она отправилась, по погоде или вздумала форсить. С особым пристрастием контролировал: одела или нет тёплые штанишки. Она не понимала хорошо это или плохо, но ей нравилось проявление к ней с его стороны отцовских качеств. Пусть подольше считает её ребёнком и заботится. Вот такое её мнение на этот счёт. Завидев её, он спрыгивал с коня. Помогал ей застегнуть пуговицы. Чмокал в нос и, подняв на руки, прижимал на какую-то минуту к себе. Вот за эту минуту она готова была умереть. В этот миг происходил обмен их сердцами. Её сердце, побившись в груди упорхнув от неё, летело к нему, а к ней на освободившееся место влетало его. Он сажал её перед собой, и они не спеша, отправлялись домой. Немного отъехав, он расстёгивал свой овчинный армейский полушубок, прижимал Юлию к груди и укутывал им. Находясь в таком тёплом гнёздышке, она млела от счастья и желала одного, чтоб та дорога не кончалась. А ещё ей хотелось, чтоб он целовал её и непременно много, много раз. Юлия снимала варежку, проводила шаловливо пальчиком по его губам. Он тут же ловил её на шкоде, резко наклонялся, беря в плен розовые от холода губы.

Жизнь шла своим чередом. Зима была ужас какой морозной. Полк передислоцировали в другое более лесистое место. Сопки, ветры и каменистая степь остались сбоку. При желании и хорошей погоде на них можно было полюбоваться издалека. Костя часто выезжал в командировки. Это он так говорил Юлии. Но она знала — ушли на ликвидацию банды. В такие дни, часы, минуты — время для неё останавливалось. Хуже этих походов, она не любила только его охоту. Ей рассказывали, что его чуть не поломал медведь. Это её приводило в ужас. Но у неё не было выбора, как принимать и любить его со всем тем, что в нём есть. Без него не сидела сложа руки. По-прежнему вела курсы для безграмотных. Подготавливала для бойцов полка поэтические вечера. Организовывала в школе с ребятами кружок художественной самодеятельности и привозила их в полк. И бойцам и школьникам приятно. Костя хвалил, а ей большего-то счастья и не надо, как быть ему полезной. Как то в выходной вздумал учить её игре в шахматы. Она посомневавшись осилит ли согласилась. Когда получилось обыграть его ликовала, а Костик пробурчав: "Называется научил на свою голову", — побежал курить. Юлия поняла: "Он не любит проигрывать и это не только в шахматах, но по-видимому и во всём другом тоже".

Однажды произошёл случай из всех случаев случай. Юлия словила приключение просто на лету. А всё потому что совершенно неудачный выпал день. Причём такое невезение происходило с ней со вчерашнего утра. Костика вызвали в бригаду. Он ускакал с группой сопровождения. Юлия примерно догадывалась о причине вызова- либо банды, либо… селяне. То было не простое время. Суровое. В сёлах шли схватки с кулаком. Стоял вопрос: кто кого? На подмогу в сёла шёл партийно — комсомольский десант. Но дела ухудшались. Армию привлекали не к свойственным в мирное время функциям. Так как это была рабоче-крестьянская армия, она занималась всем. Бойцов снаряжали сопровождать активистов и уполномоченных по хлебозаготовкам. Народ зверел, были случаи нападения на военных. Юлия волновалась. Просто измаялась ждать. Ложиться в прохладную постель не могла. Так укутанная и сидела до рассвета у окна, прислушиваясь к завыванию ветра под крышей. Она вчера выходила встречать его на дорогу и сегодня тоже. Шла и шла. Кубарем через дорогу перекатился заяц. Напугал. Враз поёжилась. Задумалась, увлеклась и зашла далековато. Небо неожиданно погасло и вечер, наполненный тишиной и звёздами, вступил в свои права. В этих местах так бывает: рассвет и ночь приходят резко. Была ночь и раз-солнце выскочило и покатилось по небу. С ночью та же история. Светло и раз — резко темнота слепит глаза, как будто мешок на голову накинули. Она подняла голову к небу, звёзды вспыхивая одна за одной перемигивались. Засмотрелась. Опомнившись Юля, волнуясь и оглядываясь, заспешила обратно. Показалось, мелькнули огоньки волчьих глаз. За спиной ей послышался топот. "Многовато". Он то затихал, то нарастал. Юлия прибавила шаг. "Не иначе стая". Тот, кто преследовал её, тоже. Она побежала. Ноги подкашивались. Справа потянулся длинный забор. Она метнулась в его тень. В висках стучала кровь. Топот приближался. "Что делать? Что делать?" Сорвала с ног валенки, перекинула их через забор, подпрыгнула, подтянулась и перемахнула через него. Миг и она летит в темноту. Ткнулась в сугроб — на четвереньках. Руки по локоть в снегу, колени там же, на лице снежная маска. "Надо выползать". Хлопнувшись на попу в снег, принялась искать валенки не идти же в шерстяных носках. Один нашла. Где же второй? И тут… Её больно кто-то ущипнул за макушку. Она ойкнула и подняла голову. Тёмная фигура всадника на коне появилась рядом, словно из-под земли. Она протёрла залепленные снегом глаза. Её платок пытался сжевать заиндевевшая морда лошади, а с неё на Юлию свесившись с изумлением смотрел Костя. Юлия всхлипнула, а он кубарем скатился к ней. Поднял, встряхнул и, подсадив на коня, принялся искать второй валенок.

— Не ушиблась?

Юлия то всхлипывала, то хихикала и выплёвывая снег, забивший рот, бормотала что-то невнятное. Она понимала как всё это глупо и смешно. Но это, если с Костиком, а нарвись она на кого-то другого, могло плохо кончиться. Виновата тоска, она совсем потеряла голову без него.

Похоже он сам растерялся, оттого бестолково и объяснялся:

— Еду, курю. Смотрю, привидение бродит. Думали кулачьё балуется. Прибавили ходу. Мать честная, оно на забор полезло. А если б стрельнули?… Малышка, ты чего припустила, напугалась?

Она усмехнулась:

— Слишком долго рассказывать…

— Так в чём дело?

— Трудно сказать…,- тянула она надеясь обойтись без объяснений.

— Расшифруй, — упорствовал он.

— Во мне, — сдалась она.

Костя хмыкнув с усердием искал пропажу. "Мудрит девочка!"

— Где же второй-то…

— У меня и варежки в сугробе остались. Руки стынут. — В подтверждении своих слов она принялась потирать их стараясь согреть.

— Ты что тут на четырёх лапах бегала?

— А на сколько лап по твоему можно через забор перелететь.

Костя, подув на её примёрзшие ручонки и погрев их дыханием, натянул на жену свои рукавицы утопившие её руки до локтя в тепле, и принялся с хохотом искать дальше валенок. У Юлии с руками разогрелось до неприличных размеров сердце. Вот — вот взорвётся. Да и как от такой заботы и такого голоса: глубокого, мягкого, неповторимого тембра не разжариться. "Ах, какая я счастливая!"

Юлия, сидя на терпеливо ожидавшем окончания их возни коне, следила за следопытской работой мужа и думала над тем, как он так быстро сюда проник, да ещё с конём. Не прыгали же они вдвоём через такую махину. И только выезжая со двора и увидев открытые ворота она сообразила в чём был фокус. Догадалась, что за горящие огнём глаза волка, она приняла папиросу мужа. А Костя, спрятав её в полах своего полушубка, ворчал:

— Люлюсик, как ты могла пойти одна так далеко и поздно гулять?

— Я тебя встречала, — пролепетала счастливо она на его груди. — Я больше не могла без тебя.

— Милая, но это опасно. Здесь окраина.

— Я виновата…

— А, если б мы другой дорогой возвращались?

— Я б тебе поехала! — чмокнула она его в губы.

Он не упустил момент продлив поцелуй. А потом насмешливо спросил:

— Чудачка, зачем на забор полезла, там же ворота?

— Я забыла про них, — выпалила она, постучав пальцем в варежке по голове.

Наполненные тревогой глаза были рядом. Он быстро наклоняется и целует её в надутые губки.

Стало смешно и хорошо. Она бы и ещё десять раз пережила всё это. Подумаешь!

Он ссадил её у дома и подтолкнул к крыльцу. Сам же отправился в казармы. Когда вернулся она стояла прилепленная к печке и грелась. Он рассердился:

— С ума сошла, а ну быстрее раздевайся и полезай наверх. Разомлевшая Юлия нехотя принялась стягивать с себя одежду. Он помог с валенками и шубейкой, а вот как она ловким гибкими движениями снимает с себя платье, он страх как любил смотреть сам. Причём от её движения бёдрами и грудью, хочется подбросить её на руках, как мячик, а потом прижимать, прижимать к себе…

Измучившись, забыла расстегнуть сзади пуговку, она шипит:

— Помоги…

Он с неохотой прекращает гляделки и помогает ей выпутаться из одежды. Ух! Перед ним стоял растрёпанный сердитый цыплёнок.