А за окном мелькают километры. Позади остался табун… С боку неслась серая в яблочко лошадь. Он вздрогнул. Сейчас прошлое вытолкнуло то, что старался забыть. За годы службы ему пришлось сменить много лошадей он и клички-то их не все помнит и только Ласточка, спасшая ему жизнь, осталась в памяти навсегда. С боями отходили по реке. Колчаковцы висели на хвосте. Не крепкий лёд треснул. Бойцы начали тонуть. Кто мог, помогал. Он тоже. Но сам оказался там же, в ледяной воде. Ласточка, ринувшаяся за ним в полынью, спасла, подставив свою спину и шею. Он выбрался, она утонула. Тогда не мало отвалялся по госпиталям… С преданностью и самопожертвованием животного в нём что-то ушло… И опять он удивился. Юлия, словно почувствовав его душевную боль, погладила по руке. Взяв его большую ладонь в свои игрушечные пальчики, поднесла к губам. Кто его знает, что за определитель заставляет людей угадывать друг друга? Но безумно рад, что в нём этот прибор не ошибся и выбрал правильную половинку.

Он наклонился к ней:

— Люлю, чаю хочешь?

Юлия кивнула. Да она хотела и не только чая, а ещё бы и расспросить о его жизни до неё… Но он молчит. А сама она не могла лезть ему в душу. Надо подождать.

Костя вышел в коридор. Он был почти пуст. Через стеклянную дверь было видно, как проводник крутится у самовара, наливая Костику кипяток. Сколько уже лет прошло с их роковой встречи. Новые места, новые люди. Пронеслась целая вереница дней не похожих один на другой. А он всё такой же: безумно смелый, но сдержанный, предупредительный и милый. "Мама не права, у военных не жестокие сердца. У них просто жёсткая профессия".

Они пили чай с печеньем, Ходили в шумный, немного грязноватый ресторан обедать и гуляли на остановках по перрону вдоль состава, играли в карты. Но Юлия жульничала и игра долго не длилась. И опять мелькали полустанки, редкие огоньки домов, и тянулась бесконечной плотной стеной тайга. Остаются позади чужие дома, как в памяти прошедшие ими гарнизоны. Она мысленно представила себе людей, сидевших в кругу своих близких и вздохнула. А её дом — это не стена или стол, а Костя и всё, что связано с ним.

Костик задремал. Она натянула на него сползшую простыню и вышла в коридор. В окнах застыла непроницаемая ночь. Казалось, что вагон покачивается на одном месте. Из темноты навстречу выплывали редкие, неяркие мигающие огни и, пролетев мимо, пропадали. Так вот и их жизнь. Степь сменяла вековая тайга, тайгу вновь степь. Вообще-то тайга Юлию не пугала. Ей нравились высоченные стройные деревья, богатый растительный мир, много птиц и зверья. Хотя привыкшей к достатку барышни, почти девочке не просто было освоиться с гарнизонной жизнью. Снег вместо воды топили и одним тулупом, прижавшись, друг к дружке укрывались. Она не в обиде. Даже интересно. Он каждый раз с таким жаром старался её согреть, что она как из парной пыталась выползти из-под его тулупа. А Костик скоренько заталкивал её брыкающиеся конечности обратно. Ей было трудно привыкнуть топить печку дровами, но она справилась с этим. Таскать воду из колодца или проруби было тоже непросто с её росточком и силёнками. Правда, Костя помогал, но не всегда же. Но Юлия не в претензии, ради бога, с ним она согласна на что угодно. Даже на большие лишения и трудности пошла бы не задумываясь, лишь бы рядом. Какие нежные, красивые слова он шептал ей на ушко. А какие писал письма, даже из коротеньких командировок… В нем угадывался литературный талант. Это тоже сыграло не последнюю роль в её влюблённости к нему. Ей почему-то казалось тогда, что если б не карьера военного, он непременно стал бы писателем. Его душа постоянно тянулась к хрупкому и нежному. Она каждую минуту думала о человеке, которого любила и рядом с которым готова была провести всю жизнь… Вспомнилось знакомство с Костей. Прогулки по городку. Потом объяснения и свадьба. Это не могло не вызвать счастливой улыбки и она улыбалась. Поезд качнуло. Проводник, неловко толкнув её, посоветовал лечь спать. Юлия кивнула и вернулась в купе. Но сна не получилось. Перекинув подушку от окна к двери, так видно окно, принялась смотреть в этот меняющий краски квадрат. Окно из чёрного становится серым. Звёзды как бы отъезжают вбок, притухают… Смотрела, смотрела и всё-таки уснула.

Разбудил резкий гудок паровоза. Долго не могла понять, почему шиворот навыворот лежит. Поболтала головой. Вспомнила. Мелькнули столбы. Поезд подошёл к станции. Юлия, потягиваясь, зажав пальчиками шторку, выглянула в окно. Напротив неказистое здание вокзала. Люди с узлами и сумками бегали вдоль состава. Искали свои вагоны. Костя улыбнулся и, поймав её руку, пожал пальчики. — С добрым утром, радость моя. Юлия улыбнулась в ответ. Непривычно спать без его объятий. Он отодвигается к стене и резко перетягивает её к себе. Она думая, какое это блаженство держать каждую минуту птицу счастья в своих руках, тает в его глазах… Но вот послышались дребезжание станционного колокола, ему ответил протяжный гудок паровоза. Вагон нетерпеливо дёрнулся. Станция поплыла мимо. Их долгая дорога продолжалась… Умывались. Пили чай. Обедали, гуляли. Главное рядом, вместе, она готова так ехать с ним не просто далеко-далеко, а до самого конца жизни.

Костик опять ушёл курить. С шумом задвинулась дверь. Юлия отложила не читающуюся никак книгу и посмотрела ему в след. "Если б можно было проникнуть ему в душу. О чём-то он думает? Что-то же вспоминает? Ни с чего лицо не может меняться каждые десять минут…" Но пока он её в ту свою жизнь не пускает. Надо подождать.

Костя вышел в тамбур перекурить. Курил не спеша. Поезд мчался, ритмично постукивая на рельсах. Выбросив окурок, прошёл в вагон. Приоткрыл окно. Свежий резвый ветерок, напоенный запахами леса или полей, шустро ворвался в него. С такой ласкою прошёлся шалун по лицу, как будто ладошка Юленьки понежила. Он оглянулся на купе. Читает, пусть читает… Дорога длинная можно перемотать километры воспоминаний. Бои, бои, бои… тяжёлые годы. Надеялся, что Юлия не заметила его состояния. Прошедшей проводник гнусаво объявил: — Иркутск. Да, так и есть, на пути Иркутск, станцию Зима уже проехали. Весь этот путь следования поезда, он прошёл с боями. Острый ум, наверное, всё же призвание его быть военным и боевое счастье провели его по этому пути оставив жизнь. Ведь столько полегло людей…столько… Усмехнулся:- Вот воспоминания его и подловили, опять потекли, торопясь и обгоняя друг друга. Перед глазами вновь встала давно ушедшая в прошлое жизнь и отгремевшие бои. Вспомнились "красные казармы". В 20 году его перевели сюда, в Иркутск. Здесь он сосватал и женил своего влюблённого зама на замечательной девушке. Он принял вверенный ему полк, и с ходу включился в работу. Двадцатый не восемнадцатый, решил он, взявшись делать из полупартизанского отряда, вооружённое подразделение красной армии. Задача предстояла нелёгкая, и он с жаром взялся за её выполнение. Время на подготовку и обучение было мало и уже в марте он получил приказ выдвинуться к Монгольской границе, чтоб противостоять вторжению дивизий барона Унгерна… Сказано, сделано. Полк, имея базу в станице Желтуринской, контролировал участок советско-монгольской границы. Кругом степи. Днём в них жарко, ночью холодно. Там постоянно совершал набеги, захватывая лошадей и скот, бывший атаман этой станицы. Силами его 35 ковполка эти банды были отогнаны вглубь Монголии. В тот же год была налажена связь с отрядами Сухэ-Батора. Получаемые от них сведения помогали качественнее контролировать ситуацию. Тогда же им стало известно, что из глубины Монголии в сторону советской границы идут двумя направлениями крупные конные белогвардейские силы. На Кяхту вёл отряды сам барон, а на Желтуринскую станицу генерал Разухин. Тогда полк Рутковского отрезал ему все попытки проникнуть в станицу. Кавалеристов сменил пехотный полк, а они были выведены в резерв, но ненадолго. Стрелковый полк был смят, подошедшими новыми силами атамановцев и артиллерией противника. Пехота пала духом, нужно было ей помогать. Получив сведения, Костя вновь вывел свой полк на поле боя. С ходу он не успел развернуться и осаждал одним крылом. Чтоб развернуть другое крыло вперёд и прикрыть пехоту, они с комиссаром выехали перед строем кавалеристов и дали шпоры. По копытному гулу, Костя чувствовал, что конники мчатся следом. Лошади неслись во весь опор. Атаковали во фланг увлечённую преследованием конницу "белых". Казаки мчались с гиканьем и свистом, свесившись набок с лошадей и выставив пики. Был жаркий бой. Рутковский нёсся стреляя на ходу из нагана, увёртываясь от нацеленных на него казачьих пик. Один из проносившихся мимо казаков успел рвануть из-за спины карабин и почти в упор выстрелил. Он почувствовал, как обожгло голень. Ещё выстрел и рухнул конь подмяв под себя его.

Костя был ранен в правую ногу при падении с переломом берцовой кости, а конь под ним убит. Атамановцев в тот раз отбросили, но Унгерн, совершив удачный манёвр, двинул к Байкалу, создавая угрозу перехвата основной железнодорожной магистрали. Он рвался к станции Мысовой. Там была база тыла, обеспечивающая все войска сражающиеся против Унгерна. Там же был и госпиталь в котором находился Рутковский после ранения. Обстановка диктовала единственный выход: мобилизовать всех способных носить оружие. Что он и сделал. Получился отряд из выздоравливающих, охранников и начальников складов, медработников, сапожников, портных, поваров и много ещё кого… Разъезды унгерновцев подходили к Мысовой. Костю возили в телеге, около него неотлучно находился ординарец и медсестра. Лицо его от боли было белее снега, но глаза горели азартом борьбы. Правда пулемёт, карабины и наганы были при нём. Если доведётся отбиваться, то до последнего патрона. Отряд принял первый бой, а потом отодвигая опасность от Мысовой, завязал бой и с крупными силами противника. Угроза нависшая над базой была ликвидирована…

Воспоминания растревожили. Тогда армия для него была семьёй. Потому и держит то непростое время железной хваткой, не отпускает. Наверное, сколько раз выпадет на его долю проезжать по этим местам, столько память и будет выталкивать ту боль и трёхжильный бег вперёд. Он жадно затянулся… Надо же, кажется, это было тысячу лет назад, а ведь прошло только самая малость. На каких неземных скоростях мчалось время. Нечеловеческие моторы стучали в груди. Безумством светлого будущего горели глаза, и разгорячённые головы были нацелены на победу. В спорах кипели горячие чувства и вела вера в будущее. Но это всё позади. На сегодняшний день России нужна профессиональная армия. И её надо делать по кирпичику. Опыт и пройденные курсы его научили класть эти кирпичики. Вот этим он и займётся. Костя ехал принимать полк.

Лязгнули буфера. Поезд тормозил. Остановка. Он вышел, купил Люлю кедровые орешки. Она их так любит. С первых же дней их знакомства у него появилась потребность заботиться о ней, беречь и делать жёнушке только приятное. Чувствовал огромную ответственность за её будущее, ведь эта маленькая девочка всегда дарила ему своё тепло и верила в него больше чем в себя. Да и грех было бы разочаровывать этого ребёнка. Вспомнив жену, улыбнулся. Из Люлюсика получилась не глупая женщина. Он и думать не мог, а она очень по — женски мудро обвела его вокруг пальца: пол года делая вид, что слушает его с открытым ртом. Потом потихоньку, по фразе, по крошечному действию, начала убеждать в том, что она существует, не глупа и к ней тоже надо прислушиваться, а ещё лучше брать в расчёт. И убедила. Но был поражён, откуда у девочки такая премудрость. Он очень любил её. Старался подарить ей весь мир. Нёс цветы. Всё что цвело, рвал для неё. Безумно хотелось увидеть, как вспыхнут под вспорхнувшими ресницами её глаза. Как тонкие руки обовьют шею… А розовые губки прошелестят: — "Костик, миленький, спасибо!"

Поезд тронулся. Вернулся в вагон. Отдал ей пакетик с орешками. Она, тут же порывисто обняв, чмокнула его в губы, на секунду прижавшись к груди. "Вот юла!" Потом, подумав, перебралась на Костины колени и принялась грызть орешки, подкармливая и его. Он как факир достал из-за спины веточку мелкой белой ромашки. "Ах!" Довольный румянец горит на щеках. В порыве нежности Люлю прилипает к его губам. И опять слетает с её губ: "Костик, миленький, спасибо!" Он счастливо смеётся: "Вот всегда так!"


По дороге решили заехать к родным Юлии. Они тоже ему стали не чужие. С ранних лет, оторванный от корней семьи, он цеплялся за родство и человеческое тепло. Встреча была бурной. Тесть увёл его подальше от родни с ходу говорить опять о политическом моменте. Его интересовало всё, что происходит в столицах. Для него их было две: белокаменная и на Неве. Его интересовало, какая там политика насчёт торговли и что от этого упадёт на головы им тут, в Сибири. Рутковский терпеливо объяснял. Тесть кивал, но вывод сделал свой. "Надо быть начеку".

Два дня отсыпались. После долгой дороги качало. Были рады небольшому дождичку. Спалось крепче. Потом Люлю захотелось опять сходить на озеро с лечебными грязями. В этот раз Костя не возражал. Плечо вновь начало крутить и он с удовольствием отправился сопровождать жену. Но хмурился: вот с чего её понесло туда, ему было непонятно. Спрашивал, где болит? Молчит или лопочет, что всё нормально. Но ведь идёт… Решил не донимать, если уж упёрлась рогом, то не скажет, а понаблюдать, что она там будет на себе той грязью мазюкать. На этот раз озеро расстилалось желто- зелёным пятном. Его цвет меняли плывущие по небу облака. Никого. Пусто. Тишина. Прошли вглубь. Устроились за кустом. Равнодушно спокойная пчела гудела над мелкими цветами. Деловито проникая то в один, то в другой цветок она не могла не заинтересовать Юлию. Та встав в траву на колени с наслаждением следила за её обсыпанными пыльцой ножками, за прозрачными с золотыми звёздочками крыльями. Неуклюже шлёпнувшись рядом он спугнул труженицу. Жена погрозив пальчиком принялась раздеваться. Костя тоже, но при этом не лишил себя удовольствие наблюдать… Её платье упало на траву. Его пульс устроил скачки. Она дотянулась до крючков лифчика, он закрутил головой. Нет ли кого поблизости. А когда присев сбросила трусики — прикрыл собой. Она входила в воду осторожненько, пугаясь и немного дрожа. Потом набрав в себя воздуха резко присела в воду. Костя хмыкнул. Юлия явно мудрила. Он не спускал с неё глаз. "Надо же, натирается от пупка и ниже до колен. Что бы это значило? Неужели малышка так хочет иметь малыша, что старается таким способом поправить дело. Да мне всё равно сможет она родить или нет, лишь бы была рядом. А с рёбёнком, если ей хочется понянчить, всегда можно что-то придумать. Найду здоровую бабу родит от меня, пусть Юленька нянчится…" Вообще-то, он даже представить не мог, как в этом маленьком и плоском животике поместится ребёнок. Смотреть, смотрел, но жену смущать не стал. Вон как пыхтит, старается… На обратной дороге взял жёнушку на руки. Пусть отдохнёт, вон сколько энергии потратила. Она краснея запрятала лицо на его плече. "Догадался или нет?" От неё пахло свежестью озера и волнением. "Этот ребёнок поймёт когда-нибудь, что она женщина и перестав смущаться, начнёт пользоваться своими прелестями на всю катушку или нет?" Он целовал её в малиновые щёчки и улыбался…