Бросив быстрый взгляд на гостя, она ещё больше смутившись, кивнула.

— Вот сколько вас знаю, всегда поражаюсь вашим отношениям. Всю жизнь точно молодожёны.

— Так и есть, — засмеялся Рутковский, пряча её маленькое тельце в своих больших руках. — У нас каждый день медовый месяц.

— Остаётся завидовать. Вам досталась лучшая из женщин. Я и через пятьдесят лет вас представляю только любящими и вдвоём.

— Это так, — сказал Рутковский тоном мечтателя и нежно посмотрел на жену.

Люлю в счастливом смущении зарыла лицо у него на груди и, проскользнув пальчиками под китель, поскреблась. Он понял её предупреждение и перестал смущать. Освещая светом фар, подошла машина. Мужчины обнялись. Оба знали — прощались. Он на самом переднем рубеже. Ему первому принимать бой. Да и Костя не за тридевять земель от рубежа… Увидятся ли ещё. Вновь заработал мотор и машина, освещая и так уже проглядывающую сквозь рассвет дорогу, ушла. Они стояли на крыльце, спать не хотелось. Люлю не торопила, сонно моргая в его объятиях. Голова разрывалась от тревожных мыслей. Сердце беспорядочно стучало. Это заметила даже Юлия.

— Костя, ты расстроился? — прощебетала она.

— Есть немного. Ты не пугайся, но может так статься, что война стучится в дверь. Мы непременно остановим их и выдворим прочь. Однако придётся потерпеть.

Такая сказочная ночь… Какая война… И тем не менее: не зная своей судьбы, они стояли в тот вечер у кровавого порога войны. Пройдёт месяц и жизнь вместе с мечтами полетит кувырком. Время расколется: до войны и после.

У Люлю дрогнули плечики. Он крепче прижал её к себе. Осторожно коснулся губами виска. Подумал: "Удивительно, как в этой маленькой женщине уживаются вместе, не мешая друг другу, сила и слабость". Разнежившись, вдруг предложил:

— А пойдём, погуляем. Как тогда в вашем городке, а?

Скорее всего, это предложение последовало не вдруг. Чувствовала, ему нужно было расслабиться. Стараясь быть игривее и беспечнее: она улыбнулась. Мол, а что, гулять, так гулять. Взяла его за руку и они, точно те молодята, рванули под дурман акаций. Какой это был рассвет! Сказка! Он потом остыв, огляделся и, усмехаясь прикинул:- "Хорошо, что никто не видел, а то б народ обалдел. Комкор, на старости лет с ума сошёл, жену в цветах купает". Крепко сцепив ей ноги узлом своих рук, он подбросил жёнушку, как можно выше в белое облако любви и чуда. Для него не напряг, а малышке радость.

— Костик, это всё моё? — шептали её маленькие губки.

— А чьё же ещё, радость моя. Только твоё! — деловито объяснял он.

— Милый, это такой райский подарок, я сгорю от счастья.

Прищурив синие глаза, так что те превратились в щёлочки, задорно, но с перебарывающей нежностью, сказал:

— Я буду любить тебя даже головёшкой.

— Пересмешник, — шутливо замахала она руками.

— Только твой, моя принцесса, — уточнил он.

— Чем я могу отблагодарить? — звенел её голосочек, словно колокольчик в цветах.

— Можешь, — тихо посмеивался он, — вернёмся домой и отблагодаришь. А начать можешь прямо сейчас.

— Но это безрассудство, — сказала она шёпотом, оказавшись вновь на уровне его лица.

— Давай будем безрассудными, — ответил он ей поцелуем.

Они целовались, до тех пор, пока не закипела кровь. Её не оторвала от него, даже задеревеневшая от закинутой назад головы, шея, но против огня она бессильна. Торопливо сорвав, дурманящую весной и любовью, гроздь акации и подхватив жену на руки, он рванул в дом. А с утра вновь служба. Надо спешить, успеть сделать как можно больше. В этом их спасение. Уже дошли слухи, что немцы назначили своих губернаторов и комендантов на приграничные города.


Утром, выходя из подъезда, он бросил взгляд на акации, вокруг цветов жужжали пчёлы. Сами цветы блистая царственными гроздями распространяли сладковатый запах. Улыбнулся. Потом новым мыслям нахмурился: "На какой чёрт нам война?! От гражданской ещё не отошли. Полегло несчитано. Люди не успели посвятить себя чему-то важному в жизни. Разве плохо жить спокойно? А есть ещё и любовь…"

Он стоял у карты развешанной на стене и смотрел на чёрные стрелки подошедшие к самой границе и это не за тысячу вёрст, а рядом, рукой подать. Фашизм у границ, а страна не готова к отражению. Нет техники и обученных кадров. Он закурил и прошёлся по кабинету. Скрип собственных сапог раздражал. Он перенёс пепельницу на подоконник, присел сам. Против воли прислушался к себе. Сердце застыло, как перед бедой. Была самая обыкновенная суббота. Юлия просила прийти пораньше, но не получилось. "Ничего, завтра воскресенье и я проведу его вместе с ней. — Оправдывался Рутковский перед самим собой. — По метеосводкам обещают отличный день. Буду весь выходной на её глазках". Покурив и посмотрев в окно, он решает устроить вылазку на рыбалку силами командного состава с семьями. "А что? По-моему ничего. Посидеть с удочкой на берегу речки, сплошное удовольствие и Юлия рядом. Адуся навряд ли пойдёт, уже большая и вечно в общественных делах". Тут же позвонил Люлю, предупредил. Весь вечер пришлось потратить на обстоятельный разбор вчерашних полевых учений. Собрался выходить из штаба домой, столкнулся с озабоченным начальником штаба. Это удивило его больше всего. Он плохо себя чувствовал и ушёл домой пораньше и вдруг опять тут… Тот с ходу доложил. Телефонограммой предупреждают, что перешёл границу перебежчик и утверждает, что немцы начнут войну рано утром в воскресенье 22 июня. Может провокация, а возможно, что и нет. 22 — е то завтра. О возможной войне не говорили, хотя и чувствовали приближение. Рутковский возвращается в кабинет. Звонит командирам частей, отменяет рыбалку и рассказывает о перебежчике. Жене просто даёт отбой, она волнуется:- "В чём дело?" Рутковский успокаивает:- "Не волнуйся. Люлю, я вечером тебе всё объясню". До ночи просидели в штабе. Подумал: билеты Люлю в кино накрылись. После его возвращения из "крестов" они, заполняя образовавшийся пробел, не пропускали ни одной картины. Смотрели запоем: "Весёлые ребята", "Цирк", "Волга- Волга", "Светлый путь". Одна она, естественно, не пойдёт. Он уже и не предлагал ей этого, зная, что откажется. Подруг близких у неё нет, дружит ровно со всеми. Получается со всеми и ни с кем особо. Это его командировка в "кресты" и плавающее отношение людей к ним тогда повлияли так на неё. Они очень дружны с Адусей, как две сестрички. Кто не знал, так попадал в щекотливое положение, восторженно спрашивая:

— Константин Константинович, это ваши дочери?

— Это мои женщины! — поглядывая на смущённых Аду и Юлию посмеивался он.

Адуся умудрилась вобрать в себя сибирскую красоту своей матери. И у Люлю, и у Ады были тёмные волосы, и их сходство усиливал блеск глаз, правда был сделан реверанс и его польскому роду. Вулкан, а не барышня. Хотя любила побыть иногда и кокеткой, часами смотрелась в зеркало.

Улыбаясь воспоминаниям, он возвращался из штаба домой. После нелёгкого дня захотелось пройтись. Тревоги, донесения и тёплая романтическая ночь не торопили шаг. "Неужели война? Такая мирная ночь. Звёзды, луна всё: как всегда. Не верится, не может быть. Я солдат, а как же Юлия, Ада? Просить, выехать на время, пустое дело. Ни за что не уедет. Только заикнусь, упрётся рогом. Принципиально будет рядом со мной. Лучше молчать и придумать какую-то хитрость, отправив её к родне в Москву". — Он волновался не зря. Баграмян, учившейся с Жуковым и им на курсах и служивший сейчас в Киеве в оперативном штабе, отправив свою семью, намекнул и ему, мол, не тяни и сделай то же самое. Он попробовал, но Юлия наотрез отказалась. Сказала, что если суждено ему встретить врага, то она будет с ним рядом… Прерывая его мысли, обгоняя и звонко смеясь, прошла стайка молодых людей. — "Должно быть, с фильма возвращаются. Подвёл я Люлю. А с войной? Может, пронесёт хотя бы до осени. Ну её к лешему".

Не пронесло. Подняли на рассвете. Услышав тревожную трель полевого телефона, вскочил моментально, не давая ему трезвонить, чтоб не поднял семью. Звонил дежурный офицер. Сообщил о депеше. Он велел принести. Натянув брюки, стал ждать. Замешкался и не успел выйти за порог, посыльный со всей силы принялся охаживать кулаком дверь. Пока выскочил, семья поднялась. Вручили телефонограмму. Всё сразу понял. Торопливо стал собираться. Под ногами металась, с сумасшедшими от страха за него глазами, только что выскользнувшая из гнёздышка их тёплой постельки, Юлия. Адка тёрла спросонья глаза и ничего пока не соображала. Он брился, мылся и одевался, а в голове колотилось: "Вот оно, дождались. Война! Хорошо, что я на свободе, а не в камере. У меня развязаны руки, и я могу бороться. К тому же успел набраться сил сам и подготовить, худо — бедно людей". Чёрт, её ждали все. Мало было военных, кто надеялся, что пронесёт и война не коснётся нас. Однако когда она шагнула к нам полыхнув, это почему-то поразило. Так видно устроен человек, возьми хоть его. Ведь знал, что будет, и не верил, что пронесёт, а где-то в глубине души всё же надеялся, доверяя Сталину, а так же на удачу. Ох, как не хотелось воевать… Юлия вцепилась кулачками в гимнастёрку, заглядывает в глаза. Его сердце холодеет. А вдруг немцы прорвутся в глубь. Это не учения, а война. Причём жестокая. Что будет с ними, узнай немцы, что они жена и дочь советского генерала… Надо что-то придумать, чтоб свернуть её упрямство… И тут в голову пришло сказать: — "Люлю, дорогая, ты отвезёшь Аду к сестре и вернёшься ко мне". Она с недоверием смотрит в его лицо. Он встряхивает её, и просит: — "Люлю, ты заберёшь Аду и сегодня же уедешь. И не мотай головой. Это приказ". Юлия непреклонна: "Нет!" "Это не обсуждается. Выполнишь беспрекословно. Я сказал", — грозно пригрозил он. Юлины глазки округлились. Она никогда, за исключением одного случая, не видела его в чрезмерном возбуждении. Он сдерживать свои чувства умел. Даже когда не выносил боли, терпел. За все годы совместной жизни, он второй раз повысил на неё голос. Значит, перешёл точку кипения и всё серьёзнее не бывает. Смотрит не мигая, губы дрожат. Он прижимает её к себе и гладит, как маленького ребёнка по голове. Сердце рвётся на куски: "Как она справится?" На спину подпрыгивает, пытаясь ухватиться за шею и обнять Ада. Он притягивает их обоих, шепчет, что всё будет хорошо. В какой-то миг, чувствует, как выпрямляется спинка у Люлю. Любящие чёрные угольки смотрят в душу:- "Костик, ты не волнуйся за нас. Мы переживём трудности с Адусей, ведь мы с ней у тебя молодцы. Три года без тебя не прошли даром, мы научились выживать, а тут какой-то месяц всего лишь и вы им покажете почём фунт лиха. Ты воюй и о нас не думай. Опять же, свет не без добрых людей".

Он смотрит и смотрит в её бледное лицо, обрамлённые тёмными от слёз ресницами глаза, стараясь рассмотреть в них золотистые искорки и не находит их. Съела тревога за него. Такого чуда, которое жило в её глазах: печаль, нежность, свет…, он больше ни у кого не встречал. Он как-то не задумывался над тем красива ли она пока они не были женаты. Ему было не до мелочей, он просто не мог жить без неё, хотел её всю. Но потом… он находил её очень красивой. Особенно глаза. Это настоящие ловушки для солнечных лучей. Поймают и искрятся драгоценными камнями. И вот в них застыли льдинки…

Он стиснул жену и дочь ещё раз в объятиях, втянул ноздрями её запах, скрутил себя в бараний рог и пошёл на выход. Кошка, наблюдая за беготнёй и словно чувствуя расставание, отправилась вместе со всеми на крыльцо. Она передала ему ключ от квартиры и сказала, что будет ждать его возвращения в ней. Он видел, как Люлю сгорбилась и, прикрыв лицо ладонями побрела в дом. Не утерпела, оглянулась и застыла с прижатой к сердцу рукой. Ему удалось ещё раз рано утром, заскочить домой буквально на минуту, прижать Люлю к сердцу, жадно поцеловать её ротик, попрощаться с застывшей от оглушившей и поломавшей её планы беды Адой и уйти. Уходил торопливо, не оглядываясь. Над городом вставало солнце. Подумал: день всё-таки будет жарким. И тут с запада нарастая, послышался гул. Неужели ж гроза? Нет. Это не гроза. Авиационные моторы. Высоко в небе летели немецкие бомбардировщики. Проплывающие бомбовозы под тяжестью смертоносного груза надрывно стонали. Они были похожи на стадо чёрных коров пасущихся на облаках и понукаемых пастухом. Он поморщился. Идут не боясь, без сопровождения. Знали сволочи пройдут беспрепятственно. Значит, наши самолёты побили все на аэродромах. Выходит, правильно он вывел из мест постоянной дислокации людей и технику на запасные позиции. Да нарушил инструкции, но спас живую силу и боевые единицы. А, если б и артиллерию не удержал, сейчас не было бы и её. Глядя, как чёрные кресты закрывают солнце, поёжился: первое утро войны. Подозвав своего адъютанта, направил его к себе на квартиру. Велел взять Юлию, если будет упираться, за шиворот, посадить в машину и отвести в Киев на вокзал. Только непременно впихнуть её в поезд, чтоб не дать ей возможность вернуться. И ещё попросил передать, чтобы взяла все деньги и не тащила за собой вещи. Не с её росточком и силёнками. Наверное, зря так приказал, уехали голыми, а войне, судя по той силище, что прёт, не светит быстрого конца.