— Наверное, я просто не должна была появляться на свет, — горько заметила Мара, поднимаясь со скамейки. Она поняла, что злоупотреблять дальше добротой и чуткостью Евдокии Ивановны не стоит. Это выглядело бы неблагодарностью. Снова повязав платок, она взяла узелок в руку. — Совсем недавно я думала иначе, а теперь я уверена, что нельзя обманываться. Зачем-то я родилась рыжей уродиной, судьба которой предопределена, и нечего пыжиться… И день рождения — не всегда праздник.

— Не нужно так, девочка. — Евдокия Ивановна взяла Мару за руку, сдерживая ее. — Кстати, а когда у тебя день рождения?

— Завтра… Завтра мне семнадцать. — Мара вспомнила, как в прошлом году в этот день мать в который раз назвала ее появление на свет своей самой большой ошибкой.

— Если бы не ты, Миша был бы сейчас жив… У меня был бы сын, мой мальчик. — Она едва говорила заплетающимся языком, а глаза ее, как всегда, когда она обращалась к Маре, зло сверкали.

Мара поежилась, снова переживая всю горечь, которую испытала тогда, и, взглянув на Евдокию Ивановну, поспешила добавить:

— Извините, что я столько времени у вас отняла.

— Если бы я не захотела этого сама…

— Вы очень хорошая, — искренне сказала Мара. — Спасибо. Даже если у меня здесь ничего не получится, я буду помнить вас всю жизнь.

— Ты, никак, прощаешься? — Евдокия Ивановна медленно поднялась и поправила тонкую рыжую прядь, выбившуюся из-под платка Мары. Та в ответ пожала плечами, закусила губу, чтобы не разреветься. — Так не пойдет… Вот что, не могу я тебя вот так отпустить. Не могу, и все тут. Живу я одна. Мужа похоронила давно, сына — год назад. Ни внуков, ни родных, ни подруг сердечных. Поехали ко мне, Мара. Поживешь, пока что-то устроится.

— Я… Я…

— Не говори сейчас ничего. Просто поверь, что так бывает, что мы встретились не случайно. И я не буду утверждать, что помогаю тебе бескорыстно. Может быть, общение с тобой и есть моя самая большая выгода… — Евдокия Ивановна крепче сжала руку Мары. — Поехали?

Мара кивнула. Она словно онемела, понимая, что не найдет слов, чтобы высказать всю свою признательность. Словно в бреду, шла она рядом с Евдокией Ивановной, то и дело поглядывая на нее. Мара боялась, что все это — продолжение ее сна. Сейчас вагон качнется, она проснется и…

— Зови меня тетей Дусей, хорошо? — попросила Евдокия Ивановна.

— Хорошо.

— А теперь тебе предстоит экскурсия по нашему метро. В метро не была, небось?

— Не была, — испуганно ответила Мара.

— Значит, загадывай желание. То, что происходит с тобой впервые, всегда способствует его исполнению. Загадала?

— Нет, не могу. Ничего в голову не идет.

— Ну, здесь я тебе не советчица, — улыбнулась Евдокия Ивановна. — Хотя в канун дня рождения оно обязательно должно быть.

— Я придумаю, — пообещала Мара и стала спускаться вслед за своей спутницей по ступенькам перехода метро.

— Готовься: впереди тебя ожидает столько нового, что на все твои мечты хватит, только успевай загадывать!

Мара только улыбнулась в ответ. Она была готова верить каждому слову этой удивительной женщины. Мара смотрела на нее с благодарностью, на ходу фантазируя о том, что она — Золушка, а тетя Дуся — настоящая фея, которая выполнит любое ее желание. От этого на душе Мары стало так легко, так светло. Жизнь только начинается, все будет хорошо, не стоит планировать, загадывать наперед. Все обязательно сложится так, как должно. Мара взяла Евдокию Ивановну за руку, слегка сжала ее.

— Держись за меня, девочка, держись, — ласково произнесла Евдокия Ивановна, помогая Маре ступить на лестницу эскалатора. Увидев восторженные глаза Мары, добавила: — Добро пожаловать в новую жизнь!

* * *

Жизнь у Евдокии Ивановны была для Мары непривычной. В ней было благополучие, покой, относительный достаток. В небольшой двухкомнатной квартире с проходными комнатами было тепло и уютно. В распоряжение Мары была выделена одна из них. Это было странное ощущение, радующее Мару, вселяющее в нее веру в будущее: с первых минут пребывания у Евдокии Ивановны она почувствовала себя дома. Здесь никто на нее не кричал, никто не оскорблял, ничего не требовал. Она сама, как могла, участвовала в жизни своей новой знакомой, так вовремя протянувшей ей руку помощи. Совершенно чужой человек относился к ней радушно, тепло, со вниманием и заботой, и Мара изо всех сил старалась отвечать тем же. Она не ощущала себя лишней в доме, давшем так необходимый ей приют. И семнадцатый день рождения нежданно-негаданно прошел особенно. Получился настоящий праздник, от чего Мара успела отвыкнуть. Она ничего не ждала, но на следующий день после знакомства, вернувшись с работы, Евдокия Ивановна с порога защебетала слова поздравлений и протянула Маре большой пакет.

— Это тебе, именинница!

— Мне?! — Мара не верила своим глазам: домашний халат, ночная сорочка, комплект нижнего белья, свитерок, шерстяные брюки. Выложив все это на кровати, она подняла на Евдокию Ивановну сияющие глаза. — Спасибо вам. Это сказка. Ущипните меня, я не сплю?

— Нет, ты в прекрасном настоящем, которое мы с тобой попытаемся сделать еще лучше! — довольная тем, как Мара приняла ее подарки, ответила Евдокия Ивановна. Она не стала объяснять Маре, что в городе давно существуют магазины «Сэконд-хэнд», где она и купила этот очаровательный свитер и брюки, а вот за халатом и остальными подарками пришлось проехаться на оптовый рынок. Евдокия Ивановна с удовольствием потратила внушительную для своих доходов сумму, чтобы доставить Маре удовольствие. Эта девушка становилась ей все ближе, и на второй день знакомства Евдокии Ивановне казалось, что она знает ее с самого рождения. — Но самый главный мой подарок еще впереди.

— Еще? — Мара села на кровать и приготовилась выслушать еще одну новость.

— С понедельника у тебя есть работа. Конечно, это не директорская должность. — Евдокия Ивановна подняла указательный палец вверх. — Но и Москва не сразу строилась. К тому же без прописки устроиться практически невозможно, разве только в какую-то авантюру влезть. Работа посудомойки в ресторане нелегкая, но она даст тебе на первых порах гарантированный заработок. Я сама так начинала, а там, гляди, и дальше пойдем. Подучишься, повзрослеешь. Девушка ты видная, а хозяйка ресторана — женщина неглупая. Может, найдет для тебя со временем что-то получше.

— Я не знаю, как благодарить вас, тетя Дуся! — Мара бросилась к ней и, крепко обняв, расцеловала. — Вы меня спасли. Никогда не забуду. Я ваша должница на всю оставшуюся жизнь!

— Не нужно мне должников, милая. Я так рада помочь тебе. Не знаю, почему мне так небезразлично все, что тебя касается… — Евдокия Ивановна поцеловала Мару в ответ. — Ты мне — как внучка, честное слово.

— Для бабушки вы слишком молоды.

— Вот и я дождалась комплиментов, — засмеялась Евдокия Ивановна. — Тогда как дочка. Ну что? Давай праздновать! Сейчас приготовим такой плов!

Мара не ходила. Она летала. Быстро перемеряв подарки, она не узнавала себя: как идет ей этот свитер и как стройнят брюки. Она кажется еще выше, но почему-то теперь Мара была уверена, что это ее не портит. Евдокия Ивановна не могла на нее наглядеться.

— Красивая ты, Мара, такая красивая, что дух захватывает. — И тут же решила предостеречь: — Смотри, девка, у мужиков на такое богатство глаз тоже наметан. Не доверяйся первому впечатлению. В городе проходимцев хватает, а ресторан — тема особая. Здесь обещания и комплименты щедро раздаются. Держи себя на высоте.

— Не переживайте, тетя Дуся, — горячо заверила ее Мара. — Я вас не подведу. Все будет хорошо.

Они провели удивительный вечер за необычайно вкусным пловом со свининой и специями, запахов которых Мара раньше не знала. Быстро приготовленная шарлотка с яблоками и корицей, ароматный чай довершили праздничный стол. А потом они долго смотрели телевизор. Для Мары это было настоящим откровением — цветной телевизор, десятки программ, столько фильмов! Это был еще один плюс городской жизни. Здесь к этому привыкли, воспринимали как должное, а вот Мара смаковала и необычайно ценила полученную возможность воспользоваться плодами развития человеческой цивилизации.

— Я научу тебя всему, что сама знаю. — Евдокия Ивановна была счастлива, что, наконец, нашлось применение ее опыту, ее жизненным наблюдениям. Теперь снова есть смысл просыпаться каждое утро, зарабатывать деньги, ходить на рынок, чтобы побаловать себя и Мару чем-то вкусным. Эта рыжеволосая красавица с сияющими сияющими глазами открыла новый этап в жизни одинокой женщины. И то тепло, которое она чувствовала в ответ, согревало ее, возвращало молодость, дарило незабываемые минуты счастья. У Евдокии Ивановны, как и у Мары, началась необыкновенно плодотворная полоса. Ощущение счастья от того, что ты делаешь доброе дело, причем совершенно искренне, по велению сердца, придавало Евдокии Ивановне энергии, значимости, удовлетворения. Не только она сама, но и со стороны замечали, как она посвежела, помолодела, как озорно сверкали ее глаза, скользко в них было радости жизни.

Ощущения были обоюдными. Мара тоже просыпалась каждое утро счастливой. Прошлое осталось позади. Вспоминать о нем не хотелось. И уже через месяц Мара поняла, что городская жизнь постепенно высвобождает ей местечко. Она попросту не смогла противостоять стараниям тети Дуси, желанию Мары закрепиться, выжить. То, какое участие принимала в ее судьбе эта удивительная женщина, казалось Маре самой большой удачей, которая только могла выпасть на ее долю. Первое время Мара просыпалась по ночам, садилась на мягкой чистой постели и вслушивалась в окружающую тишину, в ровное дыхание Евдокии Ивановны. Это состояние покоя, благополучия казалось девушке сном. Потирая глаза, она убеждалась, что все происходило наяву, и долго еще сидела улыбаясь. Это было невероятное ощущение, когда ты живешь и ждешь от будущего только хорошего.

Евдокия Ивановна делала все, чтобы Мара поскорее вписалась в новую жизнь. То, что благодаря ее стараниям девушка имела возможность работать, гарантировало заработок, ставило их на одну ступень. Для Мары было важно вносить свой вклад в их теперь общий доход. Она сразу сказала об этом, испытывая гордость от того, что ей тоже нужно по утрам рано вставать, собираться и ехать на работу.

— Я не смогу просто сидеть на вашей шее. Это невозможно. Я привыкла трудиться и готова делать что угодно! Я ведь многое умею.

С улыбкой слушала ее Евдокия Ивановна. Наивная девочка не понимала, что найти работу в городе без прописки практически невозможно. И только в память о прошлых заслугах, в знак уважения хозяйка ресторана согласилась взять Мару посудомойкой. Евдокия Ивановна не боялась, что Мара откажется. Она действительно была готова на любую работу, трудности ее не пугали. По сравнению с тем, как она жила в поселке, самая тяжелая работа показалась бы Маре благом. Это Евдокия Ивановна сразу поняла. Что такое физическая усталость? Поспал — и снова восстановились силы, а вот моральные страдания, которых в жизни Мары было уже предостаточно, отнимали гораздо больше энергии, восстановить которую было крайне тяжело. Потому Евдокия Ивановна не переживала, что Мару отпугнет нелегкий труд на кухне. Лиха беда начало, а там видно будет. Хозяйка заметит, что девушка красивая, молодая, бог даст, возьмет да и подыщет ей местечко потеплее. Евдокия Ивановна была уверена, что долго на кухне Мара не задержится.

Работа у Мары действительно оказалась не из легких, но дни все равно пролетали быстро, не оставляя ощущения непосильного бремени, неудовлетворенности. Ее напарница, Надежда Васильевна, женщина с маленькими, глубоко посаженными глазами, в которых застыло выражение недоверия ко всему свету, поначалу настороженно приняла новую сотрудницу.

— Протеже, понимаешь, — ворчала она, когда Мара нечаянно разбила тарелку, пару бокалов. — Руки-крюки.

Но уже через неделю Надежда Васильевна сменила гнев на милость. Трудолюбие и улыбчивость Мары растопили лед. Вскоре напарница уже с удовольствием рассказывала Маре о своей нелегкой судьбе, жаловалась на то, как несправедливо обошлась она с ней.

— И что я имею, подходя к своим пятидесяти с оч-чень большим хвостиком? — прикуривая очередную сигарету, вопрошала Надежда Васильевна. Мара была единственной, кто еще не знал о ней ничего. — Пучок седых волос, крашенных хной, вставные зубы, лицо, изборожденное морщинами, как плугом. И кому я нужна? Муж — алкаш, сын — картежник, невестка два года назад померла от сердечного приступа. Представляешь, мой, гнида, каждый день домой приползает, мороз, жара — все ему нипочем, а тут врачи сказали, что сердце не вынесло резкого перепада давления. Ни хрена они, медики, не знают. Может, и погода виновата, допустим. Но главное — душа, а она у нее болела, сердечной, так болела…

Надежда Васильевна резко потушила сигарету, всхлипнула и, убедившись, что Мара ее слушает, продолжала: