До обеда они катались на снегоходе. Паша гонял на запредельной скорости по таежным горкам, буеракам и логам, выписывал крутые вензеля на полянах. Причем проделывал это стоя, отклоняясь на крутых поворотах корпусом то вправо, то влево. Даша держала его за талию. Душа ее пела от беспредельного счастья и восторга. Ее любил красивый, сильный, до чертиков смелый мужчина. Она купалась в его любви, и ей до жути нравилось мчаться вместе с ним сквозь утонувший в сугробах лес. Езда на снегоходе напоминала ей катание на горных лыжах. Здесь тоже надо вовремя успеть вписаться в поворот, уметь полностью владеть своим телом и всеми четырьмя конечностями. Мышцы ее ног и спины гудели от напряжения не меньше, чем тогда, когда она прошла первый раз в сезоне сложнейшую трехкилометровую трассу.

На поворотах снег веером вылетал из-под гусениц «Таймыра». За снегоходом оставался широкий гладкий след, и Паша, повернув к ней разгоряченное лицо, прокричал, что они непременно покатаются после обеда на лыжах.

Затем он дал «порулить» Даше. Но она, не рассчитав, так придавила ручку газа, что «Таймыр» почти взлетел над глубокой ложбиной, а после и вовсе ушел в пике…

Их с Пашей разбросало в разные стороны. «Таймыр» увяз носом в снегу, гусеницы крутились в воздухе. Даша барахталась метрах в трех от снегохода и не могла достать ногами до земли, настолько глубоки оказались сугробы. Паше было легче. Он скорее обрел точку опоры и перекинул Даше свой шарф. Цепляясь за него, она добралась до своего спасителя и теперь утонула уже в его объятиях.

— Дуреха! — смеялся Павел. — Чего лихачишь? Здесь тебе не «Формула-1»!

— Я нечаянно, — винилась она. — Я ведь никогда не ездила на мотоциклах.

Они вернулись в гостиницу к двум часам дня. И только теперь Паша познакомил ее с «хозяевами» — семейной парой, почти безвылазно жившей в этих безлюдных местах и следившей за порядком в доме и на прилегающей к нему территории.

Андрей, бывший офицер-подводник, был несказанно рад, что бог сподобил его поселиться здесь. Охота, рыбалка, и гости не слишком часто бывают. На пару с женой Галиной, бывшей учительницей математики, они не только управлялись с хозяйством, но еще занимались заготовками кедровых орехов, грибов и ягод для детей и родственников, а весной хотели попробовать себя на папоротнике-орляке. Об этом Даше быстро поведала Галина, пока накрывала им стол к обеду. Андрей возился в сауне, там полетел один из тэнов, а Паша заказал на вечер баню…

Обед был просто замечательный, на завтра Андрей пообещал бешбармак и шашлыки на выбор, они выбрали и то, и другое.

После обеда они ушли к себе и очень быстро заснули, утомленные не только ночными забавами, но и обилием свежего воздуха, по-весеннему ярким солнцем и сверкающей до боли в глазах снежной белизной.

Даша проснулась первой. Паша лежал рядом на спине, закинув руку за голову. Она долго вглядывалась в его лицо, прислушивалась к его ровному дыханию и все пыталась понять, почему так долго не могла переступить тот невысокий, отнюдь не непреодолимый для нее барьер? Что ей мешало стать счастливой? Что ее сдерживало, не позволяло подойти к Паше, взять его за руку и просто посмотреть ему в глаза? Или, как тогда в кабинете, первой поцеловать его? Этого было бы достаточно! Но нет! Она рвала жилы, терзала душу и сердце, отдавала себя всю без остатка подонку, которому ее любовь была нужна, как рыбке памперсы. Она вдруг вспомнила то, что приходило ей в голову в пору горьких раздумий, неудач и даже поражений. Стихи Анны Ахматовой…


Кое-как удалось разлучиться

И постылый огонь потушить.

Враг мой вечный, пора научиться

Вам кого-нибудь вправду любить.


Я-то вольная. Все мне забава, —

Ночью Муза слетит утешать,

А наутро притащится слава

Погремушкой над ухом трещать.


Обо мне и молиться не стоит

И, уйдя, оглянуться назад…

Черный ветер меня успокоит,

Веселит золотой листопад.


Как подарок приму я разлуку

И забвение, как благодать.

Но, скажи мне, на крестную муку

Ты другую посмеешь послать?


— Ты другую посмеешь послать? — повторила она едва слышно.

Паша тотчас открыл глаза и взглянул на часы.

— Ого! — весело сказал он. — Уже четыре. — И, прищурившись, посмотрел на нее: — Чего ты тут бормочешь? Привораживаешь?

— А ты как думаешь? — С видом опытного провокатора она потянулась к нему и захватила губами мочку его уха.

— Дашка, не искушай! — завопил Павел и стал отбиваться от нее, но сам распалился гораздо сильнее. Поэтому, когда они вышли из спальни, было уже семнадцать ноль-ноль местного времени, как очень учтиво сообщил им «Маяк».

До захода солнца оставалось совсем немного, и Паша предложил спуститься в тир, где стал учить ее стрелять из пистолета. Теперь она знала, что такое целик и как правильно совмещать с ним мушку. И загонять патрон в патронник научилась, и вставлять магазин. Герои ее романов после этих уроков не станут нажимать на курок вместо спускового крючка и будут знать, что в магазине только восемь патронов и не стоит пулять их в белый свет, как в копеечку…

Не сразу у нее это получилось, отчего Паша в сердцах обозвал ее косорукой, а Даша обиделась. Он долго умолял ее снова взять в руки пистолет, заглядывал в глаза, гладил по голове, а она куражилась, отталкивала его, потом не выдержала, расхохоталась. Паша просиял глазами и улыбкой. После этого обучение пошло вперед семимильными шагами. Даша стреляла с одной и обеих рук стоя, лежа и с колена. Паша проверял мишени и в удивлении качал головой. Потом не выдержал:

— Дашка, ты зачем мне уши кетчупом поливаешь? Ты ведь как киллер стреляешь! Из пятидесяти очков сорок шесть выбила!

— Паша, — улыбнулась она, — я только из воздушки в детстве по банкам стреляла, и все. Отродясь в руках оружие не держала!

— Ладно тебе, — махнул Паша рукой, — что, скажешь, Макаров не учил тебя стрелять?

— Нет, даже не предлагал. — Даша пожала плечами. — Жадничал, видно. Казенные патроны берег. — И не выдержала, поинтересовалась: — Это важно для тебя, Свиридовский?

— Нет, не важно! — Он посмотрел на нее и отвел глаза. — Только не вспоминай о нем, ладно?

— Ладно, — она подошла сзади и обняла его за плечи, — давай вместе не будем вспоминать, согласен?

— Согласен, — Павел полез в карман и достал черную бархатную коробочку. — Смотри, это я давно купил, еще к твоему дню рождения. В сейфе хранил, а вот сейчас хочу попросить: надень это кольцо. Даже если не захочешь остаться со мной, носи его, мне теплее будет и спокойнее. — И, не дожидаясь ее согласия, надел ей на безымянный палец правой руки тонкое золотое кольцо с тремя крошечными бриллиантиками. — Носи, Даша, — сказал он тихо, но спазмы сдавили его горло, и Паша отвернулся.

— Прелесть. — Она провела пальцем по трем искоркам холодного огня, прижалась к ним губами.

Паша смотрел на нее покрасневшими, как после долгого плача, глазами.

— Я люблю тебя, — сказал он и прижал Дашу к груди. — Пока ты рядом, мне ничего не страшно! Скажи, и я для тебя Ледовитый океан ладонями вычерпаю, льды зубами грызть буду, если потребуется.

— Не потребуется, — засмеялась она, — прибереги зубы для конкурентов.

Паша скривился, хотел что-то сказать, но тут в подвал спустился Андрей и доложил, что сауна готова.

До поздней ночи они парились в бане, плавали в бассейне, до одурения хлестали друг друга вениками, несколько раз выскакивали голышом в снег под огромные звезды и черную лайку неба. А после пили холодное пиво и любили друг друга на деревянной лавке, которая оказалась ничуть не хуже, чем сиденья автомобиля, ковер в прихожей или их кровать в спальне. Справедливости ради следует заметить, что Паша просто не позволял Даше заметить разницу, а она тотчас забывала обо всем на свете, стоило его рукам стать чуть настойчивее и смелее… Слишком быстро забывала…

Глава 14

А потом была еще одна счастливая ночь, и наступило не менее счастливое утро. Даша проснулась, как всегда, с восходом солнца. Но вставать не хотелось. Закинув руки, с которых еще не сошел летний загар, за голову, она долго лежала рядом с Пашей, иногда поглядывала на него и улыбалась. В окно бил яркий солнечный луч. Паша морщился во сне и пытался отвернуть от него лицо. Даше он тоже мешал, но ей не хотелось отодвигаться от Паши, чтобы спрятать голову в тень спинки кровати. Все тело сковало дремотно-сладкой истомой.

Не хотелось шевелиться, лень было даже оторвать голову от подушки. И думать тоже не хотелось, ни о плохом, ни о хорошем. Даша просто купалась в своих ощущениях, томилась от сладкого ожидания и все же не решалась будить Пашу. В отличие от нее он не хозяин своего времени и очень редко может позволить себе поваляться в постели дольше положенного.

Солнечный луч скользнул тем временем с кровати на пол и запутался в длинных кистях ковра. Паша беспокойно заерзал головой по подушке, полежал еще несколько минут неподвижно, затем, не раскрывая глаз, привычным движением протянул руку к прикроватной тумбочке, на которой лежала пачка сигарет и зажигалка. Щелкнув ею, прикурил, взглянул на Дашу и рассмеялся.

— Все лежишь да улыбаешься! Ты просто классно улыбаешься, Дашка. Скажи, о чем ты думаешь?

Даша склонила над Павлом сияющее лицо, вынула у него изо рта сигарету и затушила о дно пепельницы.

— Не кури натощак.

— Не буду, — сказал он покорно и обнял ее. — Слава богу, мы с тобой не изменились. Со вчерашнего дня.

Она поцеловала его, и слова, которые Даша таила в себе все эти дни и ночи, неожиданно полились потоком:

— Паша, радость моя, солнце ненаглядное! Почему мы так долго шли друг к другу? Почему я не понимала, что только ты мне нужен? Все искала что-то, опасалась. Думала, взрывной он, самоуверенный, грубый. Спрашивала: а мне это надо, терпеть такого самодура рядом с собой? Что мне, других забот не хватает? Тебя ведь уже не переделаешь! Но и я, какая есть, такой и принимай. Меня тоже как только не называют — и гордячкой, и нелюдимой, и капризной, и хитрой, — всяко, бывало, понужали, от обиды, может, а скорее из зависти. А с тобой я, видишь, вся тут, как на ладошке, дунь — улечу, прикроешь рукой — останусь. Ведь сердце у меня бабье. А оно у нас мягкое, от ласки тает, от холода болит, от плохого житья в клочья рвется.

Паша, молча и не отрывая глаз, слушал ее. Даша напоминала ему сейчас золотой слиток, настолько она была переполнена солнцем и счастьем. В повороте ее аккуратной головки, в изгибе высокой шеи и линии тонких плеч, в поблескивающих глазах, в каждой черточке ее лица, в каждой частичке ее тела жила необъяснимая, неотразимо притягательная сила. У Павла сжалось сердце. Как же он любит эту поразительную, очаровательную и непредсказуемую женщину! Он обожает ее каре-зеленые глаза в тени густых темных ресниц, ее красивые точеные руки с длинными сильными пальцами. Сама Даша — тоже сильная, но и нежная одновременно. У нее не по-женски острый ум и весьма ядовитый язычок. Она сводила его с ума, злила, доводила порой до приступов бешенства, но сколько в ней накопилось страсти, какой она была чувственной и податливой в минуты близости! Павел на миг закрыл глаза и тотчас открыл их, чтобы не потерять, не упустить ни одного мгновения, когда они рядом, когда они так близки друг другу. Он уже не слышал, что говорила ему Даша, и смотрел на нее как зачарованный. Смотрел долго и напряженно, до рези в глазах, до слез…

А потом они снова любили друг друга, но игристый и взрывной, как шампанское, ночной чардаш сменился поутру нежным и трепетным венским вальсом…

После завтрака они собрались ехать в Сафьяновскую. Даша выпросила у Паши пять минут и позвонила Оляле, чтобы рассказать ему о своих последних снах. Двадцать с лишним лет назад Гриша провалился на вступительных экзаменах на исторический факультет Московского университета, больше попыток не возобновлял, окончил Суриковское училище, но в своей среде числился признанным знатоком российской истории.

— Гриша, — говорила она в трубку спутниковой связи, — меня беспокоит, что эти сны имеют явную историческую окраску. Ты знаешь, я в подобные дебри не лезу и звоню тебе по той причине, что очень хочу узнать: произошло ли на самом деле покушение на жизнь Александры Федоровны в тот момент, когда она была еще женой наследника? В покушении участвовали два боевика «Народной воли» и девушка. Боевиков, это я видела во сне, казнили, а девушку помиловали, правда, после того, как ей накинули петлю на шею.

— Такие помилования за секунду до казни были в то время в моде, — отвечал Гриша. — Но что касается покушения на Александру? Нет, об этом я что-то не слышал. По-моему, это твои фантазии, Дашка. Душа, видно, просит! Пора тебе переходить на исторические романы.