— Мне твой сарказм вполне понятен, — Корнеев, кажется, рассердился, но постарался не подать виду, — ты думаешь, мы это дело спустили в глубокий-глубокий сортир? Нет, голубушка, тут ты еще глубже ошибаешься! И все поймешь, когда в двенадцать ноль-ноль явишься на рандеву к генералу и гостю из Москвы. Они много чего интересного расскажут и покажут!

— Что именно?

— А вот тайны сии я не уполномочен разглашать, — проворчал Корнеев. — Одно скажу, будь ты девица попроще, известили бы тебя повесткой, вызвали б к следаку, и вся недолга. А то заставили антимонии разводить, словно у меня других дел нет, как тебя на беседу к начальству приглашать! Тоже церемониймейстера нашли!

— Леонид, не гоношись, скажи только, в каком качестве меня приглашают на допрос?

— Не на допрос, а на беседу, дуреха!

— Но зачем? Если нельзя говорить, то намекни хотя бы!

— Оляля и его картины! — быстро сказал Корнеев. — И все! Больше ни слова!

— Неужели Лялькины картины всплыли? Ленечка, признайся, правда всплыли? Через два с половиной года?

— Ничего не знаю, — буркнул Корнеев, — детали тебе генерал изложит. И не голоси до поры до времени, а то своего благоверного разбудишь!

— Он уже не спит, на кухне с матерью разговаривает.

— Наш человек! — констатировал полковник и добавил: — За тобой генеральский лимузин пришлют. Водитель позвонит, когда подъедет.

— И на том спасибо! — съязвила Даша. — С почетом повезут… Все менты навытяжку стоять будут.

— Естественно! По заслугам и почет! — отозвался весело Корнеев. — Впрочем, тебе не привыкать в шикарных лимузинах раскатывать. Слышал, Алексею в Питере генерала присвоили?

— Присвоили, но на что ты намекаешь? — теперь обиделась Даша. — К твоему сведению, у него нет шикарного лимузина, и он не великий любитель возить жен на служебных машинах.

— А я что говорю? Наш человек, хотя и сел в важное кресло! Скажи, Сергей Кужугетович [7] не собирается земляка в Москву перетащить?

— Ему и в Питере хорошо, при том что переезд Алексея в Петербург не связан с землячеством. Будто не знаешь, что он перевелся по семейным обстоятельствам.

— Да уж, как нитка за иголкой. Такого мужика из края увела! В этом плане у тебя уникальные способности, Дарья Витальевна!

— Ты на что намекаешь? — насторожилась Даша.

— На то и намекаю, — вздохнул Корнеев, но уточнять не стал, лишь вздохнул тяжело: — Ладно, закругляюсь, а то у меня люди под дверью… Но смотри не проспи и запомни, в двенадцать ноль-ноль…

— На рандеву к Полевому, — закончила фразу Даша. — Запомню и не просплю. Все равно сон перебил!

Она надела халат и вышла из спальни. Алексей и впрямь пил чай на кухне. Но в одиночку. Правда, рядом стояла чашка с недопитым чаем.

— Где Марфа Артемьевна? — спросила Даша, усаживаясь напротив.

— Павлик заплакал, и она ринулась к нему, — улыбнулся Алексей. — Баюкала его, баюкала и сама заснула. Тоже ведь ночь не спала. Спрашивала, когда в Сафьяновскую собираемся? Не хочет она нам сына отдавать! Говорит, замучаем ребенка в суете. Не дай бог, сглазит кто!

— Так она не поедет с нами на открытие музея? — удивилась Даша. — Мира Львовна ее ждет, потом хор ветеранов… Она же поет в нем…

— Сказала, что внук дороже. А церемонию посмотрит по телевизору. И Мире Львовне уже успела позвонить, извинилась.

— Я до сих пор поражаюсь их дружбе с Мирой. Та по характеру волчица, одинокая старая волчица. Как ее Марфа Артемьевна укротила, понятия не имею?

— Ты плохо знаешь матушку. Она с кем угодно общий язык найдет. Любого интеллектуала заговорит и на лопатки положит, не смотри, что образования кот наплакал. Ты попросила ее Мире Львовне помочь, вот она и выполнила твой заказ. И надо сказать, обе старушки поработали на славу. Матушка пускай музейным делом сроду не занималась, но, как большой спец по крупнорогатому скоту, всех местных чинодралов в бараний рог скрутила. Она тут успела кое-что поведать из этой эпопеи. И как дом Арефьева пытались отобрать под нелепым предлогом, и как коммерсанты подкатывали…

— Алеша, ты забываешь, что я в курсе этих проблем. В Краснокаменске я бывала гораздо чаще, чем ты обедал дома. — Даша с обидой посмотрела на него. — Мира держала меня в курсе, и воевать приходилось не только в крае, но и в столице…

— Ладно, оставим этот разговор, — сказал Алексей миролюбиво. — Я знаю, музей — больная тема для тебя. Но все хорошо, что хорошо кончается. Завтра открытие, первые Арефьевские чтения и, дай бог, не последние. Ты созванивалась с оргкомитетом?

— С Татьяной, что ли? — вздохнула Даша. — Она еще вчера передо мной отчиталась. И хотя мероприятия проходят в рамках губернаторской программы, она знает, я не терплю халтуры и равнодушия. Конечно, если за дело берется Танька, все будет достойно, но душа волнуется: накладок, понятное дело, не избежать.

— Оставь волнения на долю оргкомитета. Ты только гость праздника! Не переживай, отдыхай и наслаждайся! Павлик останется с бабушкой, ни хлопот тебе, ни забот!

— Я так не могу, — сказала Даша упрямо. — Обязательно найдутся те, кто постарается испортить праздник: напьются или драку начнут.

— Не паникуй раньше времени. Тебе ведь атаман обещал, что порядок вместе с милицией будут обеспечивать конные казаки.

— Обещал, но где гарантия, что казаки не напьются первыми? — вздохнула Даша и посмотрела на часы. — Да, только что звонил Корнеев. Через час за мной пришлют машину. Зачем-то я понадобилась Полевому и представителю Интерпола. Леонид сквозь зубы, но сказал, что за рубежом нашлись какие-то Гришины картины. Хотят со мной побеседовать.

— Почему именно с тобой, а не с Гусевым? С Олялей работал Михаил, а не ты!

Этого я не знаю, — Даша поднялась из-за стола. — Вероятно, с Манькой они тоже встретятся. Если не встретились уже. Сколько его таскали-мытарили по поводу Гришиной смерти и в прокуратуру, и в милицию, и в налоговую. Ежели б ты его увидел сейчас, не узнал. За эти годы Гусев похудел на полцентнера. Мне его жалко, только он со мной до сих пор не разговаривает, словно я виновата в его проблемах. Пусть скажет спасибо, что за решетку не угодил со своими махинациями. Вовремя раскаялся и все долги и штрафы по налогам заплатил. — Даша усмехнулась. — Танька тоже вовремя с ним разошлась! И весьма удачно прибрала к своим рукам издательство и прочую недвижимость. Михаилу оставила галерею. А он все дела запустил, за собой не следит, вечно небритый, желчный, обрюзг…

— Но ведь он женился на своей любовнице? Говорят, очень красивая молодая женщина.

— Которая по счету? — весьма ядовито справилась Даша. — Третья, четвертая или пятая? Они от него гуляют налево и направо, а Мишка пьет запоем да поколачивает их. Поэтому дамы сердца надолго под его крылом не задерживаются. А Танька, представь себе, сейчас не страдает. Похорошела, помолодела, любовник у нее недавно объявился, лет так на пятнадцать ее младше. И что удивительно, души в ней не чает.

— Ох, смотрю, не любишь ты Михаила! — засмеялся Алексей.

— А за что мне его любить? — удивилась Даша. — Я ведь не скрывала и в глаза ему сказала, что гибель Гриши на его совести. Прямо или косвенно, он в этом деле определенно замешан! Не мне судить, в какой степени, но замешан, без всякого сомнения! Как бы он ни крутил хвостом, я стопроцентно уверена: он оттого и пьет, что совесть нечиста. И дела у него наперекосяк пошли, потому что без Лялькиных картин его галерее полнейшая труба!

— Ладно, не злись! — улыбнулся Алексей. — Давай я тебя до управления подброшу.

— Не надо. Оставайся дома и хорошенько отдохни. После обеда поедем в Сафьяновскую. Я все-таки хочу заранее все посмотреть, поговорить с Мирой, с Татьяной. Завтра вряд ли получится.

— Слушаюсь, товарищ главнокомандующий! — Алексей обнял ее и поцеловал в губы. — Только не задерживайся! А то я знаю этих ментов, на радостях банкет закатят!

— Господи, Щеглов, да ты никак ревнуешь? — Даша с веселым удивлением уставилась на мужа. — С чего бы это?

Алексей отвернулся к окну, и голос его прозвучал подчеркнуто оживленно:

— А скажи-ка, хорошо я поступил, что не продал квартиру? Теперь тебе есть где остановиться, когда приезжаешь в Краснокаменск.

— Щеглов, не переводи стрелки! — сказала Даша строго. И, обняв мужа за плечи, заставила его посмотреть ей в глаза. — Говори, что тебя мучает?

— Даша, я знаю, что ты обязательно съездишь на кладбище к Павлу и к Оляле. Но почему ты не хочешь, чтобы я поехал с тобой?

Даша отстранилась. Взгляд ее помрачнел, и она отвела его от Алексея.

— Прости, ты давал мне слово, ты обещал, что никогда и никоим образом не будешь стремиться изменить меня. Паша и Гриша — самое дорогое, что у меня было в прошлом. Любовь и дружба! Они лежат на кладбище бок о бок, придет черед, и я лягу рядом с ними. Обижайся не обижайся, но я тебе честно об этом сказала, когда ты предложил мне стать твоей женой.

— Ты так и не сумела меня полюбить, — Алексей покачал головой. — Я стараюсь, ты знаешь! Но вижу, как ты смотришь на Павлика, и мне хочется всякий раз прыгнуть в омут. И кольцо Лайнера продолжаешь носить. Ведь Свиридовский ушел из твоей жизни, он никогда не вернется. Зачем ты себя мучаешь? Нелепо страдать о мертвых, Даша! Надо думать о живых…

— Я думаю, Алеша, постоянно об этом думаю, — Даша виновато улыбнулась и, обняв Алексея, потерлась носом о щеку мужа. — Я люблю тебя, правда люблю. И очень благодарна за все, что ты сделал для меня и для Павлика. Вспомни, какое слово он произнес первым? Не «мама», не «баба», а «папа». И очень чисто, чтобы сомнения не было, кого он выделил из всего семейства.

— Скажешь тоже, — Алексей польщенно улыбнулся, — он меня видит лишь по выходным да редко по праздникам. — И погрозил ей пальцем: — Признайся наконец, кто из нас лучший мастер стрелки переводить? Знаешь ведь, на что меня легко поймать.

Прости, — Даша поцеловала его в щеку, — я исправлюсь! — И, взглянув на часы, испуганно ойкнула. — Двенадцатый час, а я еще не умывалась. — Она заспешила из кухни, но на пороге остановилась и серьезно посмотрела на мужа. — Мне с тобой хорошо, Алеша. Я тебя ни на кого не променяю, но не заставляй меня забыть Пашу. Он тебе не соперник, даже если я признаюсь, что продолжаю безумно его любить. — И вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

Глава 29

— Мы просто не в состоянии с вами расстаться, — Полевой вышел навстречу Даше в приемную и весьма галантно распахнул перед ней дверь в кабинет. — Проходите, Дарья Витальевна, надеюсь, дорога вам знакома?

— Конечно, обхожусь без путеводителя. Дежурные и те прекратили документы спрашивать. Так что ваше УВД для меня что дом родной! Если у вас не побываю, то потом места от горя не нахожу!

— Все шутите, — улыбнулся генерал, — но мы и впрямь рады видеть вас. Даже стол накрыли. Немного коньячка не помешает?

Даша с удивлением уставилась на генерала, давно уже ей не предлагали выпить в стенах этого кабинета, но сказать ничего не успела, потому что Василий Иванович представил ей невысокого крепкого человека лет пятидесяти с тяжелой нижней челюстью и тонкими, сжатыми в полоску губами. Крупный нос и серые глаза на почти квадратном лице неплохо сочетались с заработанным явно не под сибирским солнцем загаром. Даша мгновенно отметила и этот загар, и профессионально быстрый и пристальный взгляд, который прошелся по ней с ног до головы и замер на лице.

— Полковник Савельев, российское отделение Интерпола…

Вежливый кивок головой и едва заметная улыбка на губах тоже многое ей сказали. Радушие Полевого и настороженность гостя из Москвы подтверждали ее подозрения: случилось что-то из ряда вон выходящее. И вряд ли обнаруженные на Западе Гришины картины стали той причиной, по которой важный сотрудник Интерпола приехал в Сибирь. Скорее всего, картины предлог, а с ней хотят поговорить совсем по другому поводу. Возможно, они добыли новые доказательства против заказчиков Пашиного убийства? Или отыскались следы Макарова? Но как она ни ломала голову по поводу истинных интересов сыщиков, все же не смогла понять, при чем тут она? Ведь все, что она знала и о чем догадывалась, выложила сразу, в первые дни после возбуждения уголовного дела.

— Присаживайтесь, Дарья Витальевна, — Полевой подвел ее к креслу. И когда она опустилась в него, спросил: — Вина? Коньячку?

— Нет, сначала дело! — сказала она твердо. — У меня мало времени и много забот. К вечеру я должна быть в Сафьяновской. Коньяк выпьем после того, как поговорим.

— Уважаю конкретных женщин, — усмехнулся Савельев и с интересом посмотрел на нее. — Я всегда причислял писателей к богеме: вольные нравы, свобода отношений, пьянство, наркотики, словом, цыганщина.

— Спасибо за комплимент, — улыбнулась Даша, — только, чур, это не про меня! — Она перевела взгляд на хозяина кабинета и попросила: — Давайте начнем! Вы узнали что-то новое о заказчиках убийства?