Ее рука начала дрожать.

— Шейн, что это? — тихо спросила она.

— Эм… — он с шумом выпустил воздух, — это не окончательный вариант.

— А в окончательном варианте это есть?

Он молчал.

— Шейн?

— Есть, — выдавил Шейн, запуская руку в волосы.

— Когда ты собирался мне сказать?

Снова молчание.

— Ты не собирался, да? — Мира потрясено села на кровать. — Ты все это время следил за мной, записывал каждое мое слово и не собирался мне говорить?

— Эм, все не так. Я не собирался записывать твои слова…

— Ты вытягивал из меня информацию, а потом уходил к себе и все записывал! — голос Мистраль стал срываться на крик. — Я была интересным объектом исследования?!

— Не говори так, — Шейн сморщился, как от боли. — Я просто стал описывать Корнуолл, Монк-Бэй, свою жизнь… и сам не заметил, как моей соседке в этом рассказе стало уделяться все больше места…

— И ты решил, почему бы не раскрутить эту историю? Это же так забавно! Непонятная девчонка, немая, прячется в корнуолльской деревушке!

— Эм, не надо…

Но Мира уже не могла остановить свои мысли. Они, как шестеренки, завертелись у нее в мозгу.

— Ты мне врал! Ты все это время мне врал!

— Я тебе не врал! — голос Шейна тоже стал подниматься.

Мира встала напротив него и ткнула пальцем в книгу.

— А как это называется?

— Я просто не рассказывал тебе всего! По сути, это единственное, что я утаил!

— Ты утаил то единственное, что было по-настоящему важно! Ты пытаешься нажиться на моем несчастье! Тебя поджал твой издатель, ты увидел во мне интригу и стал рассматривать, как жука под микроскопом! А было ли у нас вообще что-то настоящее, или это все твоя разведывательная кампания?

— Не было никакой кампании! — воскликнул Шейн, и, пытаясь как-то спастись, заявил: — Ты мне тоже не все сказала! Как насчет того, что я до сих пор не знаю, как тебя зовут? Ты не захотела сказать, я не стал давить. Но моя родня уже спрашивала о тебе, мне пришлось уйти от темы. Что я скажу? Что тебя зовут Эм? Это сокращенно от Эммы? Нет, это тринадцатая буква алфавита! Потому что я не знаю, как зовут мою девушку, она назвалась Миледи!

Наступила гнетущая тишина. Где-то на задворках сознания у Миры мелькнула мысль, что Шейн прав, но мысль была настолько далекая и так сильно глушилась эмоциями, что Мистраль проигнорировала ее.

Они стояли и долго смотрели друг другу в глаза.

— Я избавлю тебя от этого щекотливого вопроса, — наконец тихо проговорила Мистраль. — Тебе не придется никому ничего рассказывать.

Она вылетела из спальни, схватила куртку и исчезла за дверью.

Шейн словно прирос к месту. До него медленно доходил смысл ее последних слов, а когда он осознал весь масштаб катастрофы, бросился вслед за нею. Но опоздал. Такси с Миледи на заднем сиденье уже отъезжало от дома.

_________________

13. Камдэн Пассаж — пешеходная улица в Ислингтоне, по средам и пятницам становится рынком антиквариата.

14. Матильда и Леон — персонажи французского фильма Люка Бессона «Леон»

15. Бинди — точка, которую замужние индианки рисуют на лбу.

_________________

ГЛАВА 12

Шейн звонил. Много и часто. Но Эм ни разу не сняла трубку. Скорее всего, его номер уже был в черном списке. Ни одно его сообщение не было прочитано, в какой бы мессенджер он ни написал. А писал он много и во все известные ему мессенджеры. Дверь квартиры ему никто не открывал ни утром, ни днем, ни вечером. Она исчезла, это она умела делать на профессиональном уровне.

Шейна с самого начала терзало чувство вины. Он знал, что не пишет ничего плохого, он был уверен в своей книге. Шейн не сомневался, что она будет хорошей еще с первых страниц. Но ему все время казалось, что он поступает не честно. Надо было спросить разрешения, намекнуть, дать почитать черновик. Но ему было страшно. Взаимопонимание между ними было чем-то очень ценным, Шейну не хотелось его нарушать. Он боялся, что она не поймет. Он успел узнать ее, понять ее импульсивность.

И поэтому ничего ей не сказал. Шейн хотел, чтобы она увидела настоящую книгу, в обложке, а не этот черновик, который к тому же подвергался исправлениям. И как же он ошибся. Если бы он сказал ей раньше, мягко, аккуратно, то возможно все обошлось бы. А сейчас было поздно. И самое ужасное в этом всем то, что он начал считать Эм своей. По правде говоря, он уже давно считал ее своей. В глубине души он понял это, когда всю ночь ехал из Корнуолла в Лондон, у Шейна было шесть часов ночной дороги для размышления. Он анализировал свою реакцию на ее отъезд и глупый порыв, заставивший собрать чемоданы и броситься следом. Уже тогда эта девчонка с длинными вьющимися волосами успела хорошенько обосноваться в его жизни.

А теперь она ушла. Насовсем. Если бы можно было и в этот раз сесть в машину и проехать триста миль ради нее, Шейн сделал бы это. И даже тысячу миль, и две тысячи. Но сейчас их разделяло всего полторы, и они были целой пропастью.

Шейн очень хотел перестать бриться и выходить из дома, но эта злосчастная книга должна была выйти со дня на день, и у него была куча обязательств. Он уже потерял одну часть своей жизни, терять доброе отношение Майкла желания не было. Шейн каждый вечер стал наведываться в «Мистраль» в надежде хоть издалека увидеть Эм, но и там ее не было. По крайней мере, на сцену она не выходила. Подслушав разговоры завсегдатаев, Шейн узнал, что Миледи, которая раньше очень часто либо пела, либо участвовала в танцевальных постановках, как-то вдруг перестала радовать поклонников своим талантом. Одни говорили, что у нее появился бойфренд, другие возражали первым, что бойфренд ее наоборот бросил. Обычно, возвращаясь из клуба, Шейн приносил домой дешевое вино в пакете, выпивал и падал в кровать. А наутро собирал себя по кускам.

В таком ритме прошла неделя. В один из пасмурных декабрьских дней взгляд Шейна случайно упал на столик возле входной двери. Там все еще стояли бумажные пакеты с подарками, купленными в то злосчастное утро. Шейн так и не удосужился их убрать. Взяв пакеты в руки, он хотел бросить их на диван, но что-то его остановило. Насколько Шейн помнил, с рынка он выносил четыре пакета и Эм на своем плече. Сейчас пакетов было пять.

Шейн сел на диван и стал по очереди вытряхивать подарки. Сначала ничего нового он не увидел, но вот взгляд его упал на угол незнакомой коробочки, выглядывающей из-под яркого розового шарфа, который Эм купила для матери. Точно, она забыла свои покупки, когда убегала от него, и, видимо, не вспомнила о них. Шейн взял коробочку, покрутил ее в руках, предметы в ней стукнулись друг об друга и издали звон. Шейн не должен был открывать чужой подарок, но раз Миледи за ним не вернулась, значит, он был ей не нужен.

Он открыл коробочку и вытряхнул содержимое. У него на коленях оказалась маленькая старинная чернильница с серебреным покрытием и такая же старинная перьевая ручка. Шейн несколько раз моргнул. Он не помнил, чтобы она такое покупала. Это был очень хороший подарок, очень личный, выбранный с мыслями о получателе. Такой подарок не купишь кому попало, он нес определенный смысл. Шейн смотрел на письменные принадлежности и аккуратно водил пальцем по узору на чернильнице. Он мог придумать несколько вариантов, кому Эм купила такое. Но ему не хотелось. Вместо этого Шейн прошел в спальню и одним быстрым движением сбросил с прикроватной тумбы все, что на ней было. На центр тумбы, как на постамент, он поставил чернильницу, воткнул в нее ручку.

Сидя на кровати Шейн долго смотрел на композицию, упершись руками в колени, после чего устало уронил голову в ладони.

Мира проживала дни на автопилоте. Такое с ней уже было, только тогда все осложнялось неспособностью говорить. Сейчас с голосом было все в порядке, но внутри у нее все выгорело. Шок от случившегося сковал все эмоции и не давал расклеиться. Поймав себя на такой мысли, Мистраль с головой ушла в работу, чтобы не развалиться на части, когда шок пройдет. Она проводила все дни в клубе. Даже когда заканчивалась репетиция, а все расходились по домам перед вечерним выступлением, Мира находила себе занятие. Когда к открытию появлялся Рэннальф, она скрывалась в своем кабинете-гримерке, и выходила оттуда с появлением танцовщиц. Она помогала им искать костюмы в ворохе одежды, накладывать макияж, курировала из-за кулис все выступления, и уходила домой поздно ночью.

Ральф ее не трогал. Мира его избегала, так же как избегала Гаррета, который часто находился здесь же, в своем офисе на втором этаже здания. Но она могла не стараться так сильно, Ральф успел заметить, что что-то не так и не пытался навязать себя. Что касается Рета, тот не лез в ее дела вовсе. Гаррет обладал мистической способностью знать все. Этот человек с глазами-льдинками и лицом, лишенным эмоций, как всевидящее око, каким-то образом узнавал все, что происходит с его близкими. И тогда он сам решал, стоит ему вмешиваться на правах главы семьи, или эти дела его не касаются.

Когда у Миры все-таки выпадали свободные минуты, и она начинала думать, первое что приходило в голову, это афония. Неужели предательство Джареда было намного серьезнее и потрясло ее больше, раз она лишилась голоса в тот раз? Сейчас ей казалось, что Джаред в ее жизни был ничего не значащим заезжим гастролером, не стоящим ни одной потерянной нервной клетки. Шейн же со своей способностью молчать, слушать и не обращать внимания на явные дефекты Миры, смог стать очень важным. Пусть они были настоящей парой совсем недолго, но до этого они стали хорошими друзьями. И как же его теперь не хватало!

Все ее защита рухнула в один вечер. Мистраль сновала по клубу, заполненному людьми, с рацией в руках и давала указания осветителю и диджею, когда ее взгляд различил в темноте знакомую фигуру. Шейн сидел на диване, скрестив руки на груди, забросив ногу на ногу, внимательно глядя на сцену. Взгляд его неотрывно следил за девушками, так маньяк высматривает жертву из своего укрытия. Увидев Шейна, Мира остановилась как вкопанная. Было темно, он ее, конечно, не заметил, и она стала медленно пятиться назад, спиной натыкаясь на людей. Оказавшись на безопасном расстоянии, Мира развернулась и бросилась за кулисы, в свой кабинет. Схватив куртку и шапку, она дала последние распоряжения по рации, предупредила, чтобы дальше все делали без нее, и выбежала из клуба.

Мира не знала, куда идти. Она так старалась держаться! Как разбитая ваза, собранная по частям и обмотанная скотчем. Но одного взгляда хватило, чтобы весь ее самоконтроль вылетел в трубу. Сейчас Мира быстро шагала по раскрашенным в граффити улицам Шордича, не задумываясь куда идет. Ноги принесли ее сначала в супермаркет, а потом к станции Олд-Стрит. Мистраль спустилась в подземку.

Через час она стояла у хорошо знакомой двери и звонила в звонок. Звонить пришлось довольно долго, но она не думала уходить. Он должен быть дома. Если его нет, Мира сядет прямо здесь и будет ждать столько, сколько потребуется. Но вскоре она все-таки расслышала тяжелые шаги за дверью, замок щелкнул, и злые серые глаза уставились на нее.

— Какого черта, Мира?! Я недавно вернулся со смены и уже спал! У тебя нет телефона?

Мистраль не отвечала, а просто молча смотрела на человека в дверях. Он смерил ее недовольным взглядом, задержавшись на пакете из супермаркета, и очень-очень тяжело вздохнул.

— Я, наверное, страшно согрешил в прошлой жизни и в этой был награжден тобой. Проходи. Но даже не думай приближаться к шкафу с моей одеждой.

Вечером следующего дня, когда Шейн собирался снова идти в «Мистраль», к нему в дверь постучали. Он никого не ждал. Более того, к нему никто никогда не заглядывал, кроме службы доставки и нанятой горничной по вторникам. Но тем не менее Шейн, даже не подумав посмотреть в глазок, открыл дверь. Последнее, что мелькнуло у него перед глазами, был чей-то кулак. А дальше наступила темнота.

Сознание возвращалось медленно. Первым делом воспаленный мозг отметил горизонтальное положение тела, потом пришло ощущение чего-то очень холодного на левой нижней части лица. Шейн открыл глаза и несколько раз медленно моргнул. Он лежал на своем диване, огромная, татуированная до локтя рука прижимала к его лицу жестяную банку с консервированным супом. Шейн снова моргнул, пока силуэт человека, сидящего на краю дивана, не приобрел четкие очертания.

В его гостиной, на его диване сидел очень высокий, очень крепкий мужчина лет тридцати, в клетчатой распахнутой рубашке с закатанными до локтя рукавами. Под рубашкой была футболка, из ее ворота выползали татуировки, уходящие вниз на тело. Мужчина не смотрел на Шейна, а изучал журнал, лежащий у него на колене. Его греческий профиль был смутно знаком, скулы потемнели от пробивавшейся щетины. Волосы темные, вьющиеся, выстриженые на висках, а оставшиеся связаны в пучок на затылке. В той руке, которая не прижимала к Шейну ледяную жестянку, была открытая бутылка пива, сама рука была татуирована до локтя так же, как и другая.