Наконец возница объявил, что больше остановок не будет – скоро усадьба Хоксторна. Еще немного, и удастся размять ноги и, что еще приятнее, увидеть герцога и его сестру, которую ей следовало бы поблагодарить за эту поездку.

День выдался облачный и ветреный. Время от времени принимался моросить мелкий дождь. К полудню дороги развезло, и колеса вязли в раскисшей глине, зато было не слишком холодно к радости и кучера, и пассажиров.

Лоретта и Пакстон ехали впереди, в экипаже, запряженном шестеркой коней. Первая шестерка, присланная Хоксторном, была великолепна. Сейчас, на исходе дня, коней уже несколько раз сменили, но и эти шестеро были прекрасны: сытые, отдохнувшие, резвые. Экипаж, что прислал за ними герцог, хотя и уступал по внешним параметрам тому, что так поразил воображение миссис Хадлстон, был намного наряднее и удобнее тех, к которым привыкла Лоретта. Строгий и элегантный снаружи, изнутри он оказался божественно мягким и уютным.

Благодаря роскошным подушкам из синего бархата, набитых нежнейшим пухом, путешествие по разбитым дорогам прошло для Лоретты без тяжелых последствий в виде синяков и шишек. Окна в полированных деревянных рамах были отмыты до блеска. Приятным сюрпризом оказалась внушительных размеров корзина, доверху наполненная сыром, хлебом, сухофруктами, шоколадом для Лоретты и вином для Пакстона и, конечно, бутылками с водой.

Экипаж для слуг мало чем уступал карете для господ, и миссис Хадлстон не скрывала радости, оттого что впервые путешествовала с таким комфортом. Фарли брать с собой не собирались, но в последнюю минуту Лоретте все же удалось уговорить брата. А поскольку в гостях у герцога ухаживать за мальчиком у нее не будет ни времени, ни возможности, а Битси придется непривычно много заниматься своими прямыми обязанностями, было решено, что миссис Хадлстон поедет с ними, чтобы заниматься Фарли.

Лоретта не боялась, что путешествие ему навредит, поскольку чувствовал он себя неплохо и мог почти весь день проводить на ногах, да и аппетит у него был отменный. Каждый день Лоретта гуляла с Фарли в саду, и он был на удивление терпелив и внимателен, когда она рассказывала о созвездиях и их условных изображениях. Мальчик рассмеялся, когда она высказала предположение, что к тому времени, как придет ему пора возвращаться в Лондон, он уже сможет читать уличные вывески, но Лоретту не ввел в заблуждение этот смех: в его глазах был заметен живой интерес. Вскоре Битси доложила, что видела, как мальчик листал книгу, которую Лоретта умышленно оставила на тумбочке возле кровати. Позже, когда Фарли окрепнет, она решила вернуться к разговору об уроках чтения.

Увы, кашель не спешил уходить, и это всерьез беспокоило Лоретту. Приступы были частыми, долгими и отнимали у мальчика очень много сил. Как знать, может, перемена обстановки пойдет ему на пользу? Маммот-Хаус с его сквозняками и сыростью не самое лучшее место для ребенка с больными легкими.

Но главная причина, по которой Лоретта не могла оставить Фарли в Маммот-Хаусе, состояла в том, что мальчик мог запросто сбежать. Его тянуло «домой», в землянку под крыльцом заброшенного дома, и он мог отправиться в путь, не имея представления, в какой стороне Лондон и как до него добраться. Лоретта привязалась к мальчику, и, окрыленная успехами последнего времени, представляла, как будет его учить и воспитывать. Ей совсем не хотелось в очередной раз испытать боль и разочарование, да еще и горечь предательства, поэтому она и решила подстраховаться и взять Фарли с собой.

После того как узнала больше о его прежней жизни, Лоретта привязалась к нему еще сильнее, и отчасти потому, что в их судьбах было что-то общее. Конечно, повозка и Маммот-Хаус несопоставимы, но ведь и она не могла покинуть это место по своей воле. Лоретта продолжала надеяться, что отношение Фарли к окружающему миру изменится в лучшую сторону, когда он поймет, что в этом мире правит не одна лишь жестокость, и верила, что своей добротой и заботой может вернуть ему веру в добро.

Она пока не сообщала дяде о новом домочадце, но тянуть дальше нельзя: придется написать графу о Фарли, как только вернется из Хоксторна. Только вот как найти нужные слова? Лоретта понимала, что дядя разрешит оставить Фарли только в том случае, если сочтет его полезным. Надо будет первым делом поговорить с мистером Хадлстоном и выяснить, чем можно занять в усадьбе Фарли. Тогда останется самое трудное – убедить его самого в том, что в Маммот-Хаусе все же лучше, чем в холодной землянке.

Лоретта посмотрела на брата. Тот сидел напротив, спиной к лошадям, вытянув скрещенные в лодыжках ноги в проход, и, укутавшись в плащ и надвинув на лоб шляпу, спал. Лоретта улыбнулась. Наконец-то Пакстона утомила болтовня. Он не замолкал чуть ли не всю дорогу, с легкостью перескакивая с одного предмета на другой, а там и на третий, четвертый… Лоретта подозревала, что таким манером он пытается обойти неудобные для него темы, а именно цель поездки, и подыгрывала ему: ей тоже не хотелось говорить на серьезные темы. Впервые за три года выбравшись из Маммот-Хауса, она испытывала и радостное возбуждение и опасения, которых было столько, что могли свести на нет все приятные ощущения. Пакстон, с его легким незлобивым нравом и неиссякаемым оптимизмом, мог легко пойти на поводу у более сильного человека. Конечно, женитьба на сестре герцога во многом изменит к лучшему его жизнь, но Лоретте хотелось, чтобы брата повела к алтарю любовь к женщине, а не к тем возможностям, которые даст этот брак.

Что касается самого герцога, то думы о нем стали ее любимым времяпрепровождением, самым вожделенным занятием. Лоретте нравилось, что она может сказать ему все, что пожелает, не опасаясь ни осуждения, ни жестких санкций. Она и так жила в условиях санкций жестче некуда. Он в любом случае не собирается за ней ухаживать, а тем более жениться, так что можно не бояться ему не угодить. Она может сполна насладиться своей свободой и его поцелуями, но и только: у свободы есть границы. Лоретта понимала опасность, которая ей грозит, если они зайдут слишком далеко. Она должна поставить перед собой четкую цель и неуклонно ей следовать: оставаться непреклонной, не поддаваться соблазну, не позволить герцогу уложить ее в постель, как бы ей самой этого ни хотелось.

Между тем за окнами кареты сгустились сумерки. Едва ли они успеют приехать на место до темноты. Лоретта решила последовать примеру брата и вздремнуть, но рой мыслей никак уснуть не давал, поэтому она достала из ридикюля книжонку в кожаном переплете и любовно провела подушечкой пальца по тисненому заголовку: «Как добиться расположения леди. Руководство для истинного джентльмена». Как бы глупо это ни звучало, для Лоретты эта книжонка была настоящим сокровищем, но вовсе не из-за содержания, а потому, что подарил ее герцог.

Он был прав: книжонка действительно напичкана бесполезными советами, которыми большинство мужчин потчуют едва ли не с колыбели. Например: «Джентльмен никогда не станет снимать сюртук в присутствии леди». Да кому только придет в голову нарушать правило, усвоенное с тех пор, как в гардеробе появился первый сюртук?

Или: «Джентльмен всегда должен следить за своей речью в присутствии леди». Разве найдется в Англии хоть один джентльмен, который не вызубрил это правило годам к пяти?

Но были в этой книжке и по-настоящему ценные советы. Вот ее любимый: «Для джентльмена недопустимо давать леди понять, что она не права». Лоретта всякий раз улыбалась, вспоминая его, однако ни герцог, ни граф почему-то не считали нужным ему следовать, по крайней мере в том, что касалось лично ее. Что граф, что герцог считали своим долгом всякий раз указывать ей на промахи и ошибки. Впрочем, ни тот ни другой не пытались за ней ухаживать, так что, возможно, правило это применяется лишь в том случае, если джентльмен хочет добиться от леди благосклонности.

Были в этой книжке и настолько странные советы, что иначе, как шутливыми, их не назовешь: «Джентльмену следует начинать делать леди комплименты, как только она является с визитом, и прекращать, когда она покинет его общество».

С некоторыми из правил Лоретта соглашалась полностью. К примеру: «Истинная леди всегда по достоинству оценит джентльмена, у которого постоянно хорошее настроение». И еще одно: «Джентльмену следует всегда оставлять последнее слово за леди».

Были в «Руководстве…» указания, которые, к сожалению, едва ли применимы в реальном мире, но в которые от всей души хочется верить: «Настоящий джентльмен всегда даст леди знать, что ее сердце будет в целости и сохранности, если она отдаст его своему избраннику».

– Тпру! – донеслось с козел, и Лоретта, закрыв книгу, аккуратно убрала ее на место.

Пакстон очнулся от сна, потер переносицу, потянулся и сладко зевнул. Лоретта выглянула в окно. Они ехали по липовой аллее в форме дуги с большим радиусом. Ночь еще не наступила, но газовые фонари уже горели, освещая местность, на сколько хватал глаз.

– На что это ты смотришь? – спросил Пакстон.

– На поместье, – с замиранием сердца ответила Лоретта. – Мы приехали.

– Чудесно, – отозвался Пакстон и, приосанившись, пригладил ладонью волосы. – Как раз вовремя. Я наконец-то выспался. Не помню, когда я в последний раз так долго спал.

Вдали показались крыши большого здания в форме буквы Г. Наверное, это главный усадебный дом. Он был так велик, что весь Маммот-Хаус уместился бы в уголке одного из флигелей. Размах поражал воображение, хотя, наверное, ей следовало бы ожидать чего-то подобного: в конце концов герцог – второе лицо после короля. Теперь уже она различала крыши домов поменьше, в которых, надо полагать, жили фермеры-арендаторы и слуги. И вот уже показались хозяйственные постройки, загоны для скота, конюшни и каретные сараи.

Еще пара минут, и главный усадебный дом предстал перед ней во всем своем величественном великолепии. Как раз в этот момент, словно по волшебству, ветер разогнал тучи, и в лиловом небе слева над домом появилась мерцающая полоса солнца, последние лучи которого залили дом и окрестности теплым золотистым сиянием.

Закат обещал перемену погоды к лучшему. Похоже, весна все же вступила в свои права и зима смирилась с тем, что пора уходить.

Лоретта надела отороченный мехом коричневый капор под цвет накидки и дорожного платья с такой же меховой оторочкой, и, когда завязывала под подбородком атласную ленту, пальцы не слушались – то ли от холода, то ли от волнения.

– Посмотри, капор прямо сидит? – обратилась она к брату.

– Идеально, – с деланой серьезностью ответил тот, окинув ее придирчивым взглядом, и спросил в свою очередь:

– А как моя прическа?

– Спереди и с боков хорошо. Повернись и дай мне посмотреть, как обстоят дела сзади.

Пакстон послушно подчинился, и Лоретта озабоченно заметила:

– Вот беда! Можно подумать, что у тебя в волосах кувыркались сразу две белки.

Пакстон принялся лихорадочно приглаживать волосы пятерней, и Лоретта со смехом воскликнула:

– Да перестань же! Я просто пошутила. Вот уж не думала, что ты примешь мои слова всерьез. Прическа у тебя в полном порядке, можешь не сомневаться.

– Хорошая у меня сестрица, – незлобиво проворчал Пакстон, поправляя шейный платок. – Были бы дома, я защекотал бы тебя до полусмерти в отместку.

– Сначала тебе пришлось бы меня поймать.

– Хотя уже несколько лет не пытался, я почему-то уверен, что все равно смог бы поймать тебя без труда.

Они дружно рассмеялись, и как раз в этот момент экипаж остановился. Лоретта мельком взглянула в окно, увидела герцога, и сердце ее замерло. Он стоял рядом с юной леди – видимо, с сестрой, – и с ними была дама постарше (наверное, та самая вдовствующая кузина). Все трое вышли, чтобы встретить гостей у огромных резных парадных дверей дома, который смело можно назвать дворцом.

Как ни странно, Лоретта чувствовала себя вполне непринужденно: не было ни страха, ни смущения, естественных для бедной родственницы графа, очутившейся в гостях у герцога, почти небожителя. Должно быть, шутливая перепалка с Пакстоном оказалась как нельзя кстати: сейчас напряжения как не бывало, и Лоретта чувствовала себя уверенно и предвкушала новую встречу с герцогом и знакомство с его сестрой.

Лакей приладил ступеньки к порогу кареты и открыл дверь. Пакстон вышел первым и подал руку сестре. Едва ступив на приставную лесенку, Лоретта устремила взгляд на герцога, и по телу ее побежали мурашки. Да поможет ей Бог, но она не могла оторвать от него взгляда, словно он и только он мог утолить все желания ее души и тела. Непостижимым образом даже в туго накрахмаленном шейном платке, стеганом жилете и безупречно сидевшем темно-синем сюртуке он смотрелся непринужденно-раскованным, горделиво-властным, но не неприступным.

Герцог улыбнулся ей, и Лоретта ответила ему улыбкой, а когда спустилась на землю и повернулась к леди Адель, тут же поняла, что придется попросить у Хоксторна прощения за то, что была так несправедлива в своих оценках. Сестра герцога оказалась настоящей красавицей, и с такой внешностью недостатка в поклонниках у нее просто не могло быть. Не стоило сомневаться, что она без труда нашла бы себе самого достойного мужа за время сезона, если бы захотела.