Амелия Грей - С любовью, герцог

– Я найду его и верну вам похищенное, – пообещал Хоксторн, крепче стискивая ее в объятиях.

Лоретта покачала головой и с грустной усмешкой заметила:

– Где его теперь найдешь?

– Это моя забота. И к поискам я приступлю уже сегодня, как только рассветет. Я рад, что вы решили обратиться ко мне, но не лучше ли было прислать записку? Вы очень рисковали, отправившись сюда одна, да еще ночью.

– Возможно, мои действия и были несколько скоропалительными…

– Несколько? – усмехнулся Хоксторн.

– Я надеялась, что вы меня поймете и не осудите, – прошептала она в ответ.

– И были совершенно правы, – без тени иронии сказал Солан. – Я знаю, сколько души вы в него вложили, как старались изменить его жизнь к лучшему. Если вам хочется плакать, не стесняйтесь, это нормально, да и у меня будет повод еще немного подержать вас в объятиях.

Будто ощутив прилив сил, Лоретта возразила:

– Нет, плакать из-за него я не хочу. Мне просто обидно и грустно, потому что не смогла ему помочь. И, знаете, у меня еще есть надежда, что он одумается и вернет то, что взял.

– И тогда вы его простите?

– У меня не будет выбора.

Услышав скрип колес приближающегося экипажа, Солан поспешно потянул Лоретту в тень, скинул с плеч плащ, закутал ее и, надев ей на голову капюшон, объяснил:

– Вас не должны тут видеть. Кто-нибудь знает, куда вы отправились? Может, горничная?

– Я вышла из дома, когда все уже спали, и капюшон не снимала. Меня видел лишь извозчик и ваш привратник. Или то был дворецкий? Он подумал, что я… В общем, впустить меня он отказался.

– Прайс не виноват, поскольку следовал моим указаниям: многие ждут от меня помощи, но далеко не всем я готов ее оказать. Вот ему и приходится проявлять твердость.

– Да, понимаю.

– Действительно, понимаете? – переспросил он почему-то вдруг осипшим голосом, глядя ей в глаза с какой-то особой пристальностью. – Понимаете, что теперь, когда вы сами пришли ко мне, я вас никуда не отпущу?

Лоретта напряженно замерла и, с трудом подбирая слова, сказала:

– Нет, мы уже все обсудили. Я не вольна распоряжаться своей судьбой, и вы об этом знаете. Наверное, мне не следовало приходить, но что сделано, того уже не исправить.

– Сегодня вечером во время разговора с друзьями меня вдруг осенило: я понял, что надо сделать.

– Вы говорили с сент-джеймсскими повесами обо мне… о нас? – в ужасе попятилась Лоретта. – Они что, знают…

– Да, – рассеянно подтвердил Хоксторн, словно и не слышал паники в ее голосе.

Вдруг глаза его вспыхнули, и, схватив за руку Лоретту, он потащил ее к воротам, пробормотав на ходу:

– Они меня надоумили, и теперь я знаю, что делать.

– Что вы делаете? Неужели до сих пор не поняли, что ни одна из ваших идей не заканчивается добром.

Хоксторн рассмеялся и, покачав головой, открыл перед ней ворота.

– Признаю, за нами водилось немало грехов – но все это осталось в прошлом. Я собирался нанести вам визит завтра, но, раз уж мы оба оказались в нужном месте именно сейчас, надо этим воспользоваться. Кстати, о нужном месте. Оно как раз за углом. Вот вам и решение вопроса.

– Какого вопроса?

– Потом объясню. Вы бегать умеете?

– Да, конечно, – совсем растерялась Лоретта, ничего не понимая.

– Хорошо. Придерживайте капюшон, чтобы не упал с головы.

– Куда вы меня тащите?

– Не тратьте силы на разговоры и старайтесь от меня не отставать. У нас мало времени: скоро здесь будет не протолкнуться, и тогда скандала не избежать.

И он куда-то потащил ее за собой: под моросящим холодным дождем, мимо домов с темными окнами, мимо тускло мерцавших уличных фонарей.

Лоретта храбро бежала в размокших атласных туфельках по лужам, не обращая внимания на грязь и холод, а Солан крепко держал ее за руку, не давая отстать. Свободной рукой она придерживала капюшон его тяжелого плаща, который к тому же был ей непомерно велик. Лоретта понятия не имела, куда они бегут, но это ее не смущало: она давно не получала такого удовольствия от движения – бежать было радостно и весело. А может, все дело в том, что бежала она не одна, а вместе с ним?

В конце улицы они свернули направо, пробежали еще немного вдоль невысокой кованой ограды и поднялись по истертым каменным ступеням на площадку перед внушительных размеров двухстворчатой дверью с большими железными кольцами вместо ручек. Хоксторн схватился за кольцо, потянул на себя, но тяжелая дверь не поддалась. Тогда он попытал счастья с другой створкой, но и та не двинулась с места.

– Проклятье! – выругался Солан и в сердцах саданул по двери кулаком. – Заперто!

– Где мы? – пытаясь отдышаться, спросила Лоретта.

– У церкви.

В церкви она не была с тех пор, как сбежала из-под венца, хотя до этого, как и всякая добропорядочная леди, ходила туда каждое воскресенье. Несмотря на то что Лоретта перестала посещать храм Божий не по своей воле, а по прихоти дяди, который запретил ей выезжать из Маммот-Хауса, сейчас, стоя под запертой дверью, чувствовала себя виноватой. Боялась ли она гнева Божия? Возможно, потому что меньше всего скучала по воскресным проповедям, решив для себя, что совсем не обязательно регулярно ходить в храм, чтобы жить в ладу с миром и собой.

– Почему мы здесь? – зябко поеживаясь, спросила Лоретта.

– Сейчас увидите. – Хоксторн внимательно осмотрел здание церкви, словно оценивая его размеры и свои возможности. – Не снимайте капюшон и никуда не уходите.

Он начал спускаться по ступеням, но Лоретта схватила его за руку и воскликнула:

– Не оставляйте меня здесь одну!

Солан накрыл ее ладонь своей и, глядя в глаза, пообещал:

– Доверьтесь мне, я скоро вернусь.

Но Лоретта еще крепче вцепилась в него и с дрожью в голосе спросила:

– Куда вы?

Она во всем любила ясность, а если не понимала, что происходит, страшно нервничала.

– Если на этой стороне окон нет, значит, есть на другой. Я разобью окно, заберусь внутрь, отопру засов и впущу вас.

– Солан! – сдавленным шепотом выдохнула Лоретта, теперь испугавшись не на шутку, но не за себя, а за него, за его бессмертную душу. – Вы этого не сделаете!

– Интересно почему? – удивился Хоксторн. – С каких это пор, черт возьми, церкви стали запирать?

Только взглянув на Лоретту и увидев ужас в ее глазах, он осознал свою оплошность.

– Прошу прощение за неподобающие выражения, но храм Божий должен быть открыт в любое время дня и ночи, потому что потребность в убежище или помощи может возникнуть когда угодно.

Лоретта не знала, что и думать. Судя по его поведению, потребность войти в храм у него была, причем самая острая.

– Может, стоит подождать до утра? – предложила она осторожно.

– Я не могу ждать.

– Но взламывать церковь вы тоже не можете! – в ужасе от готовящегося святотатства воскликнула она. – Вы что, сошли с ума?

– Вовсе нет, – как ни в чем не бывало ответил Солан. – Я наконец-то понял, что необходимо сделать, и приложу все усилия к тому, чтобы это произошло, и как можно скорее.

– Но что за необходимость взламывать церковь! – еще раз попыталась достучаться до него Лоретта, но он, похоже, ее не слышал.

– Хватит спорить. Просто стойте на месте, и все!

Лоретта в немом ужасе смотрела ему вслед, пока он не скрылся за углом. Неужели он и вправду решится разбить окно в храме? Не успела она об этом подумать, как услышала звон стекла и едва не вскрикнула.

Услышав в отдалении скрип колес и цокот копыт, Лоретта прижалась лицом к двери и замерла, надеясь, что за пеленой дождя извозчик ее не заметит. А что, если он тоже слышал звон стекла и понял, что кто-то разбил окно в церкви и хочет забраться внутрь? Что, если сейчас притормозит и пойдет разбираться?

К счастью, кеб проехал мимо, но Лоретта все еще стояла не шевелясь, прижавшись лицом к двери храма, когда изнутри послышался звук отпираемого засова. Она не смогла бы описать словами, какое облегчение испытала, услышав этот скрежет. Еще мгновение, и дверь приоткрылась. Хоксторн схватил ее за руку и затащил внутрь, не давая опомниться.

В церкви было холодно, темно и очень тихо: шум дождя сюда не проникал, и только их тяжелое дыхание нарушало тишину.

Лоретта ждала, пока глаза привыкнут к темноте, и когда уже смогла различить очертания стен, в конце прохода у алтаря зажегся огонек.

– Не бойтесь, я проверил, тут никого нет. – Солан подошел к ней, взял за руку и повел к алтарю.

Боялась ли она? Да, опасения у нее были, чего греха таить. Ее последнее посещение церкви оставило после себя горький осадок. Лоретта не знала, что задумал Хоксторн, и это тоже несколько настораживало, но испытывала ли она страх? Нет, страха не было. Она скорее чувствовала, чем понимала, что, если он рядом, бояться нечего.

Они остановились перед зажженной лампадой, и, откинув капюшон плаща с ее головы, Хоксторн с улыбкой заметил, глядя на ее свисавшие сосульками волосы:

– Вы вся мокрая.

Лоретта улыбнулась в ответ.

– А вы сами-то? Я хоть в плаще… И что случилось с вашей шляпой?

– Ветром сдуло, когда мы бежали.

Хоксторн провел ладонью по волосам, с которых стекала вода, и, рассмеявшись, спросил:

– Вы догадались, зачем мы здесь?

– Нет, – честно ответила Лоретта. – Я даже не предполагала, что когда-нибудь вновь окажусь в церкви.

Хоксторн снял перчатки, засунул в карман и взял ее за руки.

– Мы здесь потому, что для вас клятва, данная в церкви, нерушима. Вы верны своим принципам, и мне это, безусловно, нравится, но пришла пора пересмотреть свои убеждения и отказаться от тех, что мешают вам жить. А церковь как раз то место, где это можно сделать. Раз вы дали обещание не вступать в брак в церкви, то и отречься от него тоже нужно в церкви.

У Лоретты перехватило дыхание, и с трудом она выдавила:

– Чего вы… от меня хотите?

– Откажитесь от своей клятвы здесь и сейчас.

Ее опять начала бить дрожь.

– Но… я не могу.

– Можете. – Он чуть сильнее сжал ее ладони. – Если вы считаете, что поступаете дурно, отрекаясь от своих слов, то церковь также место для прощения. Попросите Всевышнего, и он простит.

Лоретта не могла и слова вымолвить, и не только из-за спазма в горле, но и потому, что не знала, что ответить. Ей и в голову не приходило пойти в церковь и отречься от данной клятвы.

– Вы же простили своего дядю? – напомнил ей Хоксторн.

– Да, вы же знаете.

– И Фарли простите – может, не сейчас, но со временем непременно простите, даже если то, что он у вас украл, имеет для вас особую ценность.

– Да. Прощу. Со временем, – согласилась Лоретта, но потом поправилась: – Нет, я, пожалуй, уже его простила. Он просто запутался. Не его вина, что некому было ему объяснить, что хорошо, а что – плохо.

– Вот видите? И вы достойны прощения за то, что отрекаетесь от клятвы, которую вас вынудили дать в очень юном возрасте. Прощение дается всем, кто о нем искренне просит. – Хоксторн привлек ее к себе. – Нам не дано изменить количество секунд в минуте или дней – в неделе, но изменить свою жизнь можно. Отрекитесь от этой клятвы, избавьте себя от существования, для которого не созданы, и позвольте себе быть счастливой.

Лоретта прислушалась к себе и почувствовала, как в сердце проснулась надежда. Может, и правда попросить у Бога прощения и взять назад сказанные три года назад слова? Может, Солан прав и то, каким станет ее будущее, зависит от нее самой? То, что он говорил, казалось ей вполне разумным и правильным.

Она обвела взглядом маленькую церковь: холодные каменные стены, почти голые, несколько канделябров, три гобелена и маленькое окно с витражом – и вдруг посреди сырости и мрака почувствовала, что ей больше не холодно. Плечи сами собой развернулись, тревога ушла, и словно ласковый и теплый, живительный свет наполнил ее изнутри. В голове прояснилось.

– Если не хочешь сделать это ради себя, то сделай ради меня, – попросил Солан.

Лоретта посмотрела ему в глаза и, не раздумывая, прошептала:

– Я отрекаюсь от обещания никогда не выходить замуж и прошу прощения у Господа за клятвоотступничество.

Хоксторн наконец выдохнул с облегчением и, устало покачав головой, прижался лбом к ее макушке.

– Я, признаться, не знал, смогу ли убедить тебя.

– Ты был прав. – Она сглотнула вставший в горле от избытка чувств ком и продолжила: – Я должна была сделать это именно здесь, и чувствую, что поступила правильно. Теперь я свободна и прощена.

Хоксторн, прикоснувшись к ее губам своими, заметил:

– У вас губы холодные.