Дженни Хан - С любовью, Лара Джин

Jenny Han

ALWAYS AND FOREVER, LARA JEAN

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Folio Literary Management, LLC и Prava I Prevodi International Literary Agency.

Text copyright © 2017 by Jenny Han

© О. Бурмакова, перевод на русский язык, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

МНЕ НРАВИТСЯ СМОТРЕТЬ НА ПИТЕРА, когда он не видит. Я любуюсь четкой линией челюсти, изгибом скулы. В его лице есть что-то открытое, невинное, милое… И оно сильно цепляет меня за душу.

Сегодня вечер пятницы, у нас посиделки в доме Гейба Ривьеры после матча по лакроссу[1]. Наша школа выиграла, так что настроение у всех приподнятое, особенно у Питера: он забил победный гол. Теперь он в другом конце комнаты играет в покер. Откинулся на стуле, балансируя на задних ножках. Волосы у него все еще мокрые после душа. Рядом со мной на диване мои друзья – Лукас Крапф и Пэмми Сабкофф – листают последний выпуск журнала «Тин Вог» и обсуждают, стоит ли Пэмми обрезать челку.

– Ты что думаешь, Лара Джин? – спрашивает Пэмми, перебирая морковно-рыжие волосы. Мы подружились недавно. Познакомились, потому что Пэмми встречается с близким другом Питера, Дэррилом. У нее круглое кукольное личико, а щеки и плечи усыпаны мелкими веснушками.

– Э-э-э… я думаю, что челка – это серьезное решение, и сгоряча его принимать нельзя. В зависимости от того, как быстро у тебя растут волосы, отрастать она может целый год, а то и дольше. Но если ты настроена серьезно, лучше подождать до осени, потому что лето уже на носу, а в жару челка липнет к потной коже и мешает…

Я снова смотрю на Питера, он замечает это и вопросительно приподнимает брови. Я только с улыбкой качаю головой.

– Значит, не обрезать?

У меня в сумочке жужжит телефон. Это Питер.

Хочешь уйти?

Нет.

Тогда почему на меня смотришь?

Просто захотелось.

Лукас читает сообщения через мое плечо. Я его отталкиваю, и он качает головой:

– Серьезно? Вы пишете эсэмэски, хотя сидите в одной комнате?

Пэмми делает гримаску:

– Это так мило.

Я не успеваю ответить, потому что Питер пересекает комнату и подходит к нам:

– Пора отвезти мою девушку домой, – сообщает он.

– Который час? – спрашиваю я. – Уже так поздно?

Питер помогает мне подняться с дивана, подает куртку и ведет меня за руку на улицу. Я оглядываюсь через плечо, чтобы помахать остальным:

– Пока, Лукас! Пока, Пэмми! Кстати, челка тебе пойдет!

– Куда ты так несешься? – спрашиваю я у Питера, который быстро тащит меня через двор к припаркованной у тротуара машине. Он останавливается рядом с ней, одним движением притягивает меня к себе и целует.

– Не могу сосредоточиться на картах, когда ты на меня так смотришь, Кави.

– Извини… – начинаю я, но он снова целует, крепко обнимая меня.

Сев в машину, я смотрю на часы на приборной доске: еще только полночь.

– Мне еще час можно гулять. Чем займемся?

Из всех моих знакомых мне одной нельзя гулять сколько хочется. В час ночи я превращаюсь в тыкву. Все уже привыкли, что девушка Питера Кавински – хорошая девочка и в час должна быть дома. Меня это не беспокоит. Я ничего особенного не теряю. Как там говорят? Ничего хорошего не происходит после двух часов ночи. Разве что можно смотреть, как кто-нибудь часами жонглирует бумажными стаканчиками. Но я предпочитаю переодеться в пижаму, выпить чашку «засыпай-чая» и устроиться с книжкой в постели.

– Поехали к тебе домой. Я зайду, поздороваюсь с твоим папой, посижу с тобой еще немного. Досмотрим «Чужих».

Мы с Питером смотрим кино по списку, в который входят мои любимые фильмы, которые он не видел, его любимые фильмы, которые не видела я, и фильмы, которые ни один из нас не смотрел. «Чужих» предложил Питер, и мне понравилось. И хотя когда-то Питер утверждал, что не любит романтические комедии, «Неспящие в Сиэтле» пришлись ему по душе – к моему огромному облегчению, потому что я не знаю, как встречаться с человеком, которому не нравятся «Неспящие в Сиэтле».

– Не хочу пока домой, – отвечаю я. – Поехали куда-нибудь еще.

Питер минуту размышляет, постукивая пальцами по рулю, а потом говорит:

– Я знаю, куда.

– Куда?

– Сюрприз, – говорит он и опускает окна: свежий ночной воздух наполняет машину.

Я откидываюсь на сиденье. Улицы пусты, в большинстве домов темно.

– Дай угадаю. Мы едем в закусочную, потому что ты хочешь оладьи с голубикой.

– Нет.

– Хм. Для «Старбакса» поздно, «Бисквит Соул Фуд» уже закрыт…

– Эй, я думаю не только о еде! – возмущается он и сразу добавляет: – У тебя еще осталось печенье?

– С собой нет, но дома должно быть, если Китти не доела.

Я высовываю руку в окно. Скоро закончатся прохладные ночи, когда еще нужно надевать куртку.

Краем глаза я рассматриваю профиль Питера. Иногда мне не верится, что он мой. Самый красивый парень на свете – мой, весь мой.

– Что такое? – спрашивает он.

– Ничего.

Десять минут спустя мы въезжаем в кампус университета штата Вирджиния. Кампусом его никто не называет, а называют территорией. Для вечера пятницы в студенческом городке тут необычно тихо, но сейчас в университете каникулы, и многие разъехались.

Мы гуляем по газону, взявшись за руки. Внезапно меня охватывает волна паники. Я останавливаюсь на месте и спрашиваю:

– Это же не плохая примета? Приезжать в университет до того, как я поступила?

Питер смеется.

– Это же не свадьба. Университет тебе не жених.

– Тебе легко говорить, ты уже поступил.

В прошлом году Питер согласился присоединиться к университетской команде по лакроссу и осенью подал документы. Как это обычно бывает у спортсменов, его принимали автоматически, главное – чтобы оценки оставались приличными. В январе он получил официальное подтверждение. Его мама устроила вечеринку, и я испекла пирог с надписью из желтой глазури «Мои таланты – университету Вирджинии».

Питер тянет меня за руку:

– Пойдем, Кави. Мы сами определяем свою удачу. К тому же мы сюда уже приезжали два месяца назад, на концерт в центре Миллера.

– Ах да. – Я расслабляюсь.

Мы идем по лужайке, и теперь я знаю, куда. К Ротунде, посидеть на ступенях. Ротунду построил Томас Джефферсон[2], основатель университета, по образу и подобию Пантеона – с белыми колоннами и большим куполом. Питер взбегает по ступеням, как Рокки[3], и плюхается на самую верхнюю. Я сажусь перед ним, откидываюсь ему на грудь.

– Ты знаешь, – начинаю я, – что одна из уникальных характеристик кампуса университета Вирджинии – то, что в самой его середине, прямо здесь, в Ротунде, находится не церковь, а библиотека? Потому что Джефферсон считал, что религия не должна вмешиваться в образование.

– Ты это прочитала в брошюре? – поддразнивает меня Питер, целуя в шею. Я сладко вздыхаю и отвечаю:

– Нет, это рассказывали на экскурсии по кампусу в прошлом году.

– Ты не рассказывала, что ходила на экскурсию. Зачем? Ты же тут живешь! Ты миллион раз здесь была!

Так и есть. Все мое детство прошло здесь. Пока мама была жива, мы ходили на выступления «Хуллабау»[4], потому что ей нравилось пение а капелла. Наш семейный портрет сделан на фоне кампуса. Если выходные выдавались солнечными, после посещения церкви мы устраивали здесь пикник.

Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть на Питера.

– Я пошла на экскурсию, потому что хотела узнать об университете все! Все, что нельзя узнать, просто живя рядом. Например… знаешь, в каком году они начали принимать женщин?

Питер чешет затылок.

– Э-э-э… не знаю. Когда университет основан? В начале XIX века? Тогда женщин стали принимать… в начале двадцатого?

– Нет. В 1970-м. – Я снова отворачиваюсь и смотрю на раскинувшийся перед нами кампус. – Через сто пятьдесят лет после основания.

– Ух ты, – заинтригованно говорит Питер, – с ума сойти. Расскажи еще что-нибудь.

– Университет штата Вирджиния – единственное образовательное учреждение в США, которое включено в список Всемирного наследия ЮНЕСКО… – начинаю я.

– Стой, стой, я имел в виду не про университет, – перебивает Питер. Я шлепаю его по колену. – Расскажи лучше, чего больше всего ждешь от учебы здесь.

– Ты первый. Чего ты ждешь?

Питер отвечает не задумываясь:

– Как буду бегать с тобой по газонам нагишом.

– Серьезно? Предвкушаешь пробежки нагишом? Имей в виду, я этого делать не буду, – торопливо добавляю я.

Он смеется.

– Это традиция университета Вирджинии. Я думал, что ты ценишь традиции.

– Питер!

– Я шучу. – Он наклоняется вперед, обнимает меня за плечи и трется носом о шею, как любит делать. – Твоя очередь.

На минуту я погрузилась в фантазии. Если меня примут, чего я жду больше всего? Так много идей… Как буду каждое утро есть вафли вместе с Питером в столовой. Как зимой мы будем кататься на санках с Обзорного холма. Устраивать пикники в теплые дни. Разговаривать ночи напролет, а потом просыпаться вместе. Затевать стирку посреди ночи и срываться в поездки в последний момент… В конце концов я говорю:

– Не хочу сглазить.

– Ну же!

– Ладно, ладно. Больше всего я жду того, что… смогу ходить в Зал Макгрегора, когда захочу.

Многие называют этот зал «комнатой Гарри Поттера», потому что там ковры, канделябры, кожаные кресла и портреты на стенах. На полках от пола до потолка за металлическими решетками стоят книги, словно бесценные артефакты. Эта комната из другой эпохи. В ней тихо разговаривают, даже с благоговением. Одним летом – мне тогда было лет пять-шесть, а Китти еще не родилась, – мама проходила курс обучения в университете и часто занималась в Зале Макгрегора. Мы с Марго сидели с ней, рисовали или читали. Мама называла зал «волшебной библиотекой», потому что мы с Марго там никогда не ссорились. Мы вели себя тихо, как мышки. Серьезные взрослые, сидевшие вокруг, вызывали у нас священный восторг.

Питер выглядит разочарованным. Он наверняка рассчитывал, что я представляю что-то связанное с ним. Но мне почему-то хотелось оставить эти надежды при себе.

– Ты тоже можешь туда приходить, – говорю я. – Но ты должен пообещать вести себя тихо.

Он тепло говорит:

– Лара Джин, только ты можешь мечтать о библиотеке.

Если судить, например, по Pinterest[5], очень многие хотели бы проводить время в такой красивой библиотеке. Но среди знакомых Питера таких нет. Он считает меня необычной. Я не собираюсь его разочаровывать и открывать глаза на то, как много людей хочет сидеть дома, делать печенье, заниматься скрапбукингом и ходить в библиотеку. Конечно, большинству из них за пятьдесят… но все равно. Мне нравится, как он на меня смотрит: словно я лесная нимфа, которую он однажды встретил и не мог не забрать к себе домой.

Питер вынимает телефон из кармана толстовки.

– Половина первого. Скоро нужно будет ехать.

– Уже? – вздыхаю я.

Мне нравится приезжать в университет ночью. Как будто весь кампус принадлежит нам двоим.

Университет Вирджинии всегда был в моем сердце. Я не планировала ехать учиться куда-нибудь еще. Я собиралась подавать документы заранее, осенью, одновременно с Питером, но школьный психолог миссис Дюваль посоветовала этого не делать, потому что лучше показать комиссии оценки за полугодие. По ее словам, всегда лучше отразить в документах свои самые высокие достижения.

В результате я подала документы в пять университетов: Вирджинии, Уильяма и Мэри, Ричмондский и имени Джеймса Мэдисона. Все в моем штате. В университет Вирджинии сложно поступить, но зато он в пятнадцати минутах от дома. В университет Уильяма и Мэри тоже поступить непросто и ехать до него два часа. Ричмондский и университет имени Джеймса Мэдисона попроще и оба в часе езды. Миссис Дюваль уговорила подать документы хотя бы в один университет за пределами штата, просто на всякий случай. И я отправила их в университет Северной Каролины в Чапел-Хилл. У них сильная программа общеобразовательных наук, и от дома он недалеко.

Но я бы все равно выбрала университет Вирджинии. Я хочу остаться дома, для меня университет Вирджинии и есть дом. В этом я не похожа на старшую сестру: это она мечтала уехать подальше. Она всегда хотела повидать мир. И, конечно, есть еще Питер…

Мы сидим еще немного: я рассказываю интересные факты об университете, а Питер подшучивает над тем, сколько я знаю. А потом отвозит меня домой. Когда мы останавливаемся перед темным крыльцом, до часа остается несколько минут. В спальне папы горит свет. Он не ложится спать, пока я не вернусь. Я собираюсь выходить, но Питер протягивает руку и останавливает меня.

– Сначала поцелуй на ночь, – заявляет он.

Я смеюсь.

– Питер, мне надо идти!