И в довершение всех бед ей не хватало только встретиться с ним!

– Производственная опасность, – заметил он, лавируя в потоке машин. Ему показалось, что Тимми немного поправилась, и это ей шло. Несмотря на гримасу боли, она была очень красива. – У вас опасное производство, – заметил он, стараясь отвлечь ее, но она молчала.

Наконец добрались до Американского госпиталя в Нейи. Жан-Шарль попросил кого-то, чтобы привезли кресло-каталку, и сам повез Тимми в рентгеновский кабинет. – Прежде чем сюда ехать, я позвонил хирургу-ортопеду – так, на всякий случай. Он сейчас дежурит, и когда будут готовы снимки, спустится к нам и посмотрит вас.

Тимми помнила, как год назад он держал ее за руку в операционной. И будь все по-другому, она опять попросила бы его взять ее за руку, или он сам бы предложил. Но сейчас все изменилось, и он не взял ее за руку. И она не хотела, чтобы он остался с ней.

Лаборант вкатил Тимми в кабинет, где ее уже ждал рентгенолог. Она оглянулась на Жан-Шарля и увидела, что он смотрит на нее. Их взгляды встретились, и Тимми тут же отвела глаза. В его взгляде была живая мука. Кому из них было сейчас больнее?

– Немного погодя я зайду, узнаю, как вы, – сказал он, и она кивнула. Просить его не заходить было бесполезно, она это знала. Что бы она ему ни говорила, он все равно сделает по-своему. Жан-Шарль ушел, и рентгенолог стал расспрашивать Тимми, как все произошло. Она ему рассказала, и он отвез ее в рентгеновскую комнату и помог ей подняться на рентгенодиагностический стол, чтобы сделать снимки. Теперь Тимми должна будет ему все рассказать, выбора у нее не оставалось.

– Я беременна, – очень тихо сказала она, как будто Жан-Шарль стоял под дверью и мог все слышать, хотя он ушел смотреть своего пациента, и Тимми это знала. Он мог бы отвезти ее в больницу Пти-Сальпетриер, но решил, что здесь ей будет спокойнее.

– В самом деле? – удивился рентгенолог, и тогда Тимми распахнула накидку с фалдами и показала ему свой живот. Врач был поражен. Она скрывала его одеждой очень искусно, но он сразу понял, что срок большой, не меньше шести месяцев.

– Пожалуйста, никому не говорите, – сказала Тимми, ложась. – Это тайна.

– Вы кинозвезда? – почтительно спросил он, и Тимми с улыбкой покачала головой. Он накрыл ее тяжелым свинцовым фартуком для защиты. Боль в ноге была зверская, но врач дотрагивался до нее очень осторожно. Жан-Шарль сказал ему, что Тимми его добрый друг. Вот поразился бы он, узнай, что Тимми носит его ребенка. И Жан-Шарль тоже.

Снимки были готовы через несколько минут, пришел хирург-ортопед посмотреть ногу Тимми. Он внимательно изучил снимки. Жан-Шарль оказался прав – перелом. Ортопед сказал, что придется наложить гипс, и через час, когда Жан-Шарль вернулся, Тимми уже была на костылях, нога в гипсе, а лицо бледнее некуда. Ее подташнивало, но она не хотела признаваться в этом в его присутствии. Жан-Шарль видел, как она слаба и как пытается скрыть от него свою слабость.

– Вы были правы, – вежливо сказала Тимми. Она видела, что Жан-Шарль окружил ее очень хорошими специалистами и попросил их отнестись к ней с особенным вниманием. Все были удивительно доброжелательны, внимательны и сведущи в своей профессии. В той четкости, с какой все было организовано, Тимми чувствовала его руку.

– Я отвезу вас в гостиницу, – сказал Жан-Шарль, поблагодарив рентгенолога и ортопеда, с которыми, как поняла Тимми по их разговору, он был в добрых дружеских отношениях.

– Нет никакой необходимости везти меня обратно в гостиницу, – возразила Тимми и тут только заметила, что с ней нет ее сумочки. Она забыла ее в гостинице, там, где проходила репетиция. – Ну может быть, и в самом деле… – Тимми смутилась. – У меня нет с собой денег на такси. – Швейцар, конечно, заплатил бы таксисту, но сейчас лучше вернуться в «Плаза Атене» с ним. От боли и от потрясения, что она встретилась с ним, у нее кружилась голова. – Если вам не трудно.

– Ничуть, – вежливо ответил Жан-Шарль, оглядывая ее. Что-то в ней изменилось, хотя он не мог понять что. Волосы? Нет, может быть, лицо? Оно стало не только чуть более полным, но и более нежным. В ней не было прежней яркой сексуальной притягательности, но она стала еще красивее, чем он помнил. Он бережно помог ей устроиться в машине, и они поехали обратно в гостиницу. –  Я очень огорчен, Тимми, что с вами приключилась такая беда, – сказал Жан-Шарль. – Действительно, не повезло. – Он знал, что она сейчас испытывает сильнейшую боль, хоть и не жаловалась. Ей предложили болеутоляющие таблетки, но она не стала их принимать из-за ребенка. Уверяла врачей, что ничего страшного, боль пройдет, и положила пузырек с таблетками в карман. Жан-Шарль подумал, что она очень глупая и очень храбрая.

– Все обойдется. – Она пожала плечами. – Могло быть хуже.

Мог пострадать ребенок, и какое счастье, что этого не случилось. Вот уже полчаса, как он очень активно толкался и брыкался у нее в животе, и она с радостью к нему прислушивалась. Ей хотелось сейчас только одного – поскорее лечь в постель. Репетицию они уже наверняка провели. Она надеялась, что все прошло хорошо, но сейчас ее это не слишком волновало. Волновало ее только то, что рядом с ней Жан-Шарль и что он везет ее из больницы. Ведь она думала, что никогда больше его не увидит. И вдруг он посмотрел на Тимми, когда они остановились у светофора, и этот его взгляд испугал ее. Тимми по-прежнему была очень бледна, Жан-Шарль ей этого не говорил, но был встревожен.

– Мне очень тяжело, Тимми, что у нас все разрушилось. Вы были очень терпеливы, и вы поступили правильно. Было бесчеловечно просить вас нести эту ношу вместе со мной. Мало у кого из женщин нашлось бы столько терпения, сколько проявили вы. Разве я мог ожидать, что несчастья посыплются на меня как из рога изобилия.

– Ничего не поделаешь, – тихо ответила она. – Вы не виноваты. Жизнь не всегда по головке гладит.

Жан-Шарль улыбнулся в ответ. Он любил ее и будет любить, пока жив, он это знал. Тимми обратила внимание, что на его руке нет обручального кольца, он заметил, как она посмотрела на его руку, и поймал ее взгляд.

– На все нужно время. Я наконец-то уехал от них. Хотелось уехать раньше, но просто не мог. А потом понял, что дети это переживут. Жене гораздо лучше. Я выполнил свой долг. И теперь должен был уйти.

Тимми в изумлении смотрела на него.

– Вы переехали от них? – Жан-Шарль кивнул. – И как они сейчас?

Тимми была потрясена.

– Страшно сердятся на меня. Никто не благодарит нас за добро, которое мы им сделали, и все упрекают нас за то, чего мы не могли сделать. Дети скоро успокоятся. – Он говорил очень спокойно, очень сдержанно, но в глазах у него была горечь. – Простите меня за то, что я так рассердился из-за того, что вы встречаетесь с другим. Для меня это был тяжелый удар. Но вы были правы. Зачем вам было ждать меня до бесконечности? – У Тимми появилось такое чувство, будто она опоздала на поезд, опоздала всего на пять минут. Он уехал из квартиры, где живет его семья. Снял обручальное кольцо. И начал действовать. А она ждет от него ребенка. И сказала, что встречается с другим. – Вы изменились, – сказал Жан-Шарль, желая переменить тему. А она смотрела на него широко раскрытыми глазами и не знала, что сказать.

– Я пополнела, – пролепетала она. Они ехали по площади Согласия. В лодыжке пульсировала мучительная боль, ее мутило.

– Вам это идет, – сказал он, сворачивая на Плас-ла-Рен, чтобы ехать к отелю «Плаза Атене». – Сколько вы еще пробудете в Париже?

– Я улетаю послезавтра, – ответила она и улыбнулась, вспомнив, как в феврале он пригласил ее выпить с ним коктейль. Прощаясь с Тимми после устроенного ею приема, он задал ей тот же вопрос, и она произнесла в ответ те же самые слова. А на следующий день влюбилась в него как сумасшедшая. Это была любовь с первого взгляда. – Мне кажется, я уже видела этот фильм, – сказала Тимми и вдруг расхохоталась, а он повернул к ней голову и улыбнулся. Он подумал о том же, о чем и она. Его вопрос и ее ответ эхом отозвались в его памяти.

– Может быть, нам стоит поехать к Эйфелевой башне, – сказал он, – и представить, что сегодня первое сентября… Впрочем, нет. Вряд ли это понравилось бы вашему новому, нынешнему возлюбленному.

Тимми с минуту молча смотрела в окно, потом взглянула ему в глаза. Довольно морочить его этой дурацкой игрой. Она никогда раньше ему не лгала, до самого конца, и потом все время раскаивалась.

– Никакого нового возлюбленного у меня нет, Жан-Шарль. И никогда не было. Есть только ты.

И это была истинная правда. Жан-Шарль в изумлении посмотрел на нее.

– Тогда зачем же ты сказала мне это? Только для того, чтобы причинить мне боль?

Жестокость – как это не похоже на нее. Наверное, она считала, что он это заслужил, но он был с ней не согласен. Да, он вел себя глупо, но никогда не был с ней жесток.

– Все было гораздо сложнее. И объяснить не так-то легко. Я хотела, чтобы ты думал, будто я тебе изменила, – сказала Тимми и вздохнула. Сейчас она должна была все объяснить Жан-Шарлю, но мысли путались и разбегались.

– Зачем ты хотела, чтобы я думал, будто ты мне изменила? – ошарашенно спросил он, остановившись перед светофором. То, что она говорит, полный бред. Они любили друг друга, были верны друг другу. Зачем было обращать это все в жестокий фарс?

– Потому что если бы ты ко мне не вернулся, а остался с женой – а я была уверена, что ты с ней останешься, – я не хотела, чтобы ты знал, что это твой ребенок.

Жан-Шарль широко раскрыл глаза. Ее слова ошеломили его.

– Какой ребенок?

Он ничего не понимал. Что она такое говорит? А Тимми легким движением распахнула накидку, и Жан-Шарль увидел, что она под ней скрывает.

– Наш ребенок, – тихо сказала она. – Ребенок, о котором я тебе не рассказывала, потому что не хотела давить на тебя. Я хотела, чтобы ты пришел ко мне, потому что любишь меня, а не потому, что считаешь это своей обязанностью, или потому, что жалеешь меня.

И когда Тимми это наконец сказала, по ее щекам потекли слезы.

– Ты сумасшедшая… о господи… ты беременна, и на таком сроке, и до сих пор ничего мне не сказала?… Господи… Тимми… – Он протянул руку и положил на ее живот, и ребенок в эту минуту заворочался. И на его глазах тоже появились слезы. – Это же безумие, как ты могла… Да я же люблю тебя!.. Это я-то стал бы жалеть тебя? Тебя, такую сумасшедшую и отважную? – Он обнял Тимми, прижал к себе и поцеловал. Водители оглушительно сигналили, визжали тормоза, вокруг них вихрился поток машин. А он смотрел на нее с неизбывной любовью. – Любимая ты моя… Какой срок?

– Шесть с половиной месяцев.

– Не могу поверить, что ты скрыла это от меня. – Жан-Шарль никак не мог опомниться, однако все же тронулся с места и поехал, к великому облегчению собратьев-водителей.

– Я хотела тебе сказать, но у твоей жены обнаружили рак в тот самый день, когда я узнала, что беременна. Я решила не нагружать тебя еще и этим. Потом я хотела сказать тебе первого сентября, на Эйфелевой башне… но ты отменил нашу встречу и провел целый месяц в Италии возле Жюли… а потом…

– Тимми, ради бога… Прости меня… Если бы я знал… Я хотел поступить порядочно по отношению ко всем, и вот единственным человеком, которого я обидел, оказалась ты. Ты сможешь меня простить?

– Мне не нужно тебя прощать. Я же люблю тебя. Какая глупость, что я тебе не сказала. Не хотела, чтобы ты был со мной из чувства долга, по обязанности, не хотела заманивать тебя. Ты всегда поступаешь порядочно по отношению ко всем. Я хотела, чтобы ты был со мной, потому что любишь меня, а не потому, что того требуют твои представления о порядочности.

– Ну конечно же, я люблю тебя, – прошептал он, сворачивая на авеню Монтень. – Люблю, люблю, люблю… И что мы теперь будем делать? Когда ребенок родится? – Голова у Жан-Шарля шла кругом. Сколько всего сразу на него свалилось! Она любит его. И всегда любила. И не изменила ему. У нее нет никого другого. И не было. Она всегда оставалась ему верна. Она ждет их ребенка. И по-прежнему его любит. И никогда не переставала любить его, как и он никогда не переставал любить ее. После того как она порвала с ним, он не жил, а существовал. И вдруг его пронзила тревога. – А ребенок? Ведь ты упала, может быть, с ним что-то не так? Давай вернемся в больницу и проверим. – В глазах у Жан-Шарля был страх.

– Он должен родиться в январе, и с ним ничего плохого не случилось. Он уже с полчаса вовсю толкается и брыкается.

– Как только мы приедем в гостиницу, ты сразу же ляжешь в постель, – строго сказал он.

– Слушаюсь, доктор, – улыбнулась Тимми.

– Вы изволите издеваться надо мной, мадам О’Нилл.

Он тоже улыбался. Как же ему не хватало все это время ее юмора, ее лица, ее рук и поцелуев, ее голоса, а главное, ее любви.

– Да, доктор, изволю издеваться. – Тимми не могла прогнать с лица улыбку. Они подъехали к подъезду «Плаза Атене». – Может быть, вы подниметесь ко мне и выпьете бокал шампанского?