Это была одежда Ромкиных родителей. Несмотря на простоту. Свойственную тому времени. В них было столько изящества, шарма и естественной красоты. Что никакие сегодняшние модельеры не смогли бы сотворить подобное. И я даже пожалела этих дорогостоящих красавиц. Выбрасывающих бешеные деньги за фальшивку и безвкусицу.

Крепдешиновые воздушные платья в мелкий цветочек. Хлопковые пиджаки. Широкие штаны, как у матросов. Широкополые фланелевые шляпы. Изящные соломенные шляпки, перевязанные атласными лентами. Мне эти вещи так напомнили гардероб моих родителей. Сразу повеяло родным, теплым и очень дорогим. Сразу вновь напомнило о счастливом и добром времени. Все-таки в вещах застывает время. И память…

Я появилась в комнате. И стала позади Локарева. Легкое голубое платьице в темные васильки. Соломенная голубая шляпка с темно синим бантиком на боку. На ногах – узкие лодочки.

– Привет, Локарев! Ты помнишь ту девочку в первом ряду? Спой, пожалуйста, для нее еще один раз.

Локарев медленно повернулся ко мне. Задумчивость во взгляде сменилась удивлением. Потом восхищением.

– Какая ты красивая, девочка!..

Он взял гитару. Плавный перебор струн. И песня… Песня для девочки в голубом. В первом ряду. Но пока еще не для меня…

А потом мы вышли на крыльцо. И, задрав головы, смотрели на звезды. Они были так далеко от нас. Но я знала. Как к ним можно приблизиться. И как приблизить…

– Идем, Локарев. Я покажу тебе Полярную звезду.

– Я ее вижу.

Но я упрямо покачала головой. И потащила его за собой. Еще подъезжая, я заметила где-то рядом аэродром. И теперь, найдя недалеко от дома высоченную вышку для прыжков с парашютом, повела Локарева именно туда. Ему это было необходимо. Он должен был вновь поверить в себя. Он должен был сегодня победить себя. И уже раз и навсегда. Чтобы не оставить места для ошибок…

– Ну, же, идем, Локарев.

Он резко остановился у вышки. И упрямо покачал головой.

– Нет, девочка. Я не пойду.

– Нет, ты пойдешь!

– Ты вновь хочешь приставить ко мне наган? – рассмеялся он.

– Если понадобиться, то приставлю!

Он шутливо поднял руки вверх и стал подниматься по крутой лестнице впереди меня.

Мы очутились на небольшом четырехугольном островке. Поднялся ветер. И он гнал тучи. Которые поглощали алмазные звезды. Но Полярная звезда единственная не сдавалась. И вызывающе сверкала среди обрывков туч. И мне показалось, она сверкает ради нас.

Было прохладно. Ветер путал наши волосы. Развивал мое платье. Локарев прикрыл глаза. Он боялся смотреть вниз.

– Ну же, Локарев! Посмотри, как красиво! Вон блестит речка! А вон – огни города! Попробуй, Локарев! Один раз! И ты никогда больше не будешь бояться! Поверь мне!

Он глубоко вдохнул. Взял мои руки в свои. Крепко их сжал.

– Ну же. А теперь…

А теперь он неожиданно. Как в полубреду. В порыве. Сильно поцеловал меня в губы.

И я от неожиданности. Или в полубреду. Или в порыве. Ответила на его поцелуй.

И уже не настаивала смотреть вниз. И уже забыла. Зачем мы здесь. На этой верхотуре. На четырехугольном островке. Под единственной мерцающей звездой. Под густыми рваными облаками. Одни во всей вселенной…

– Саша… Сашка… Сашенька… – первый раз он назвал меня по имени. И повторял его как заклинание. Чтобы убедиться. Что это мое имя. Что оно самое красивое. И самое дорогое.

Я прижалась к его груди. Я гладила его волосы. Я сжимала его руки. Я любила. Я была счастлива. И я уже знала. Что такое счастье.

Это был пир во время чумы. Эта была любовь, обрученная с опасностью. Это было будущее, которое никогда для нас не наступит.


Я плохо помнила, как мы добрались до дома. Все так же крепко обнявшись. И произнося нелепые и ничего не значащие слова. Как мы упали на старый диван. И он так же вызывающе заскрипел. Как сладко, до головокружения пахло в доме розами. Вперемежку с подгоревшей яичницей. Как вновь хлынул дождь, настойчиво барабаня по подоконнику. И как по-прежнему прямо в окно вызывающе светила Полярная звезда.

И когда перестал стучать дождь. И Полярная звезда погасла. И притупился пьяный аромат роз. Я сладко уснула…


Я проснулась от легкого стука в окно. Я вскочила с дивана. И взглянула на Локарева. Он крепко спал, уткнувшись носом в подушку. Слегка посапывая во сне. Взрослый ребенок… Мне показалось, я намного старше его. Наверно, потому, что мне гораздо больше его пришлось пережить. И с каждым пережитым трагическим днем я утрачивала способность бояться…

Набросив на себя то же голубенькое крепдешиновое платье. Я приблизилась к окну и распахнула его настежь. Лучи раннего солнца ударили мне прямо лицо. И в этих рыжих сверкающих лучах я разглядела маленькую сухонькую старушку. Она приветливо улыбалась мне и протягивала большой железный бидон.

– Вот молоко, совсем свеженькое. Ромка его очень любит. А ты кто такая будешь, красавица? Никак подруга?

Я утвердительно кивнула. И выскочила босиком на крыльцо. И приняла из рук старушки бидон с молоком.

– Родители его давно померли, – объясняла мне старушка, – он к тетке и переехал. А потом и тетка, царство ей небесное. Он теперь сюда и вернулся. А дом-то неухоженый. Старый. И Ромка один во всем белом свете. Вот я его и подкармливаю. Чем Бог послал. Жаль парня. Ты, вижу, девушка, хорошая. Может, Ромке станет полегче…

Я улыбнулась в ответ старушке.

– Станет, бабушка. Я ему помогу. Я его не оставлю.

– Ну и слава Богу. А молочко пейте. На здоровьице. Вам, молодым, нужна сила.

– Спасибо.

Я долго смотрела вслед удалявшейся, сгорбленной старушке. Я стояла босиком на влажной от дождя траве. И прижимала к груди бидон с парным молоком. И кто сказал. Что это не рай?

В доме на столе я заметила лист бумаги, исписанный мелким почерком. Это были стихи. Когда я спала, их написал Костя. И уже для меня.

По чистой и белой бумаге ночи

Пройдет Ренуаром утро,

Упрет в подоконник руки, хочет

Окно отворить как будто.

Откроет; задумается. Согнется

Денницы рука в локте.

В ладошку упрет подбородок солнце —

Клубочек рыжего котика.

Я вновь выскочила во двор. Отворила калитку запущенного сада, заросшего сорняками. Мои босые ноги ступали по влажной земле. Капельки дождя падали с деревьев на мое лицо. И утреннее солнце согревало мое тело.

В саду кроме случайных диких цветов ничего не росло. Я нарвала букетик из маков, васильков и колокольчиков. И уже дома вложила в него записку: «Ты мне вновь помогаешь жить.»

Я никогда не была девочкой в голубом. Сидящей в первом ряду. Но сегодня я ей стала. Это цветы для Локарева. Конечно, букеты утром приносят парни в постель для своих любимых. Но у нас с Локаревым всегда было все наоборот. К тому же он должен вновь почувствовать. Что у него есть благодарные зрители в первом ряду. Он вновь должен услышать шквал аплодисментов. И прочитать записку от влюбленной поклонницы. Ему это было необходимо. Чтобы вновь жить дальше. Но уже по-другому.

И кто сказал, что это не рай? Где-то поют петухи. Лучи солнца стучаться в окно. На столе кружка с парным молоком. Букетик из полевых цветов. Стихи, посвященные мне. И где-то совсем рядом – мой возлюбленный. И кто будет утверждать. Что это не рай?

Во всяком случае, только не Костя.

Он вдохнул аромат свежих цветов. Прочитал записку. Выпил кружку теплого молока. Крепко прижал меня к груди. И долго не отпускал…

А потом вернулся Ромка. Сонный, уставший. Но, увидев нас, очень обрадовался.

– А я, честно говоря, грешным делом подумал. Что вы не выдержите в этой дыре и ночи. Сбежите. Ну как, тяжко вам здесь пришлось?

Мы с Локаревым переглянулись. И громко расхохотались.

Позавтракав наспех, Локарев решительно встал из-за стола. И серьезно сказал.

– Мне срочно нужно позвонить.

Я вопросительно взметнула бровями.

– Да, Саня, я уже все решил. Скрываться уже не имеет смысла. Мы застрахованы признанием Роба. И все же я сделаю контрольный звонок. А потом… – Локарев неожиданно тепло улыбнулся. – А потом все узнают правду. И благодаря этой правде все будет по-другому… У нас с тобой, Саня. Мы еще молоды. И не поздно исправить свои ошибки.

Повторил он мои слова. И ободряюще подмигнул.

Узнав у Ромки, где ближайший телефон-автомат. Он скрылся за дверью.

Мы с Ромкой остались одни. Я избегала смотреть ему в глаза. Впрочем, Ромка и не искал моего взгляда. Он все понимал. И глухо выдавил.

– Скажи, Саня, ну теперь-то ты счастлива?

Мне не хотелось лгать Ромка. И мне хотелось, чтобы он тоже был счастлив.

– Счастлива, Ромка. И ты совсем скоро тоже будешь очень счастлив.

Он грустно улыбнулся. Приблизился к подоконнику. На котором стоял глиняный горшок с единственной желтой бегонией. Ромка прикоснулся пальцами к ее лепесткам. И не поворачиваясь. Ответил.

– Я уже счастлив, Саня. Твое счастье всегда было для меня мечтой. И. как мне казалось, несбыточной. Но я ошибся…

– Это хорошо или плохо?

– И то, и другое. Мне казалось, если и сможет кто-то осчастливить тебя, то это буду непременно…

Я подскочила к Ромке. И крепко обняла. Совсем по-дружески. Его за шею.

– Это так, Ромка. И не говори больше ничего. Это так…


Локарев вернулся довольно скоро. Его лицо сияло. Его синий взгляд торжествовал. И он не мог скрыть своей радости. И заорал с порога.

– Это оказалось проще, чем я ожидал!

Он бросился ко мне. Схватил на руки и закружил по комнате. Начисто забыв про Ромку. Который скромно притаился в углу.

– Ох, Санька! Ты представляешь! Роб мне дал полную гарантию безопасности! Он так боится. Что мы озвучим его письмо! Его дядечка испугался не менее! У него же из родни только и есть, что племянничек! И он так трясется за его жизнь… Ну, в общем, я могу спокойно возвращаться на работу. И, пожалуй, моя безопасность гарантирована до конца жизни. Более того – они теперь должны молиться за мое здоровье и неприкосновенность! Если что со мной случиться. Где бы то ни было. И как бы то ни было. Отвечать все равно будет Роб. Так я ему и сказал! Вот такие дела, Сашенька. Но это еще не все. Я тоже самое сказал и про тебя. И потребовал от них гарантии и твоей безопасности!

Я почему-то вспомнила. Что в записке обо мне ничего не упоминалось. И Костя уловил мою немую мысль.

– Глупая! – он шутливо затряс меня за плечи. – Глупенькая моя девочка! Ты думаешь я доверяю этим негодяям! Как бы не так! Я сделаю все так. Как мы и задумали! Я выступлю по телевидению! Понимаешь! Более того – я уже договорился со своим другом из отдела информации! Расскажу всю правду! Абсолютно всю! Ты меня слышишь! Я их всех выведу на чистую воду! Мы с тобой, Санька, отомстим за всех! И главное – за твоих родителей! Вот увидишь, какой это будет фурор! И ты знаешь, Роб, по-моему это понял. Но не очень-то испугался. Он рассчитывает легко отделаться. Может быть, ему это даже удастся. Во всяком случае он может избежать тюрьмы. Но ему никогда, слышишь, никогда не удастся отмыться! Никогда, Саня!

Глаза Локарев возбужденно блестели. Он абсолютно верил в то, что говорил.

Я его поцеловала в губы. Он был похож на ребенка, который верит всему сказанному. Я же не доверяла словам. И опасалась за его жизнь.

– Костя, Костя. – прошептала я. – Я не думаю, что все будет так просто.

– И я не думаю, Сашка. Милая моя, я тоже не думаю. Но я знаю. Если с нами что-нибудь случиться, им тоже несладко придется. И они тоже это знают. А это люди расчетливые. И более того – далеко не глупые. Они все вычислят. И их расчет, поверь, все равно будет в нашу пользу… Ты мне веришь, Сашка.

Локарев слегка отстранился от меня. И так же, держа за руки, заглянул вглубь моих глаз.

– Я тебе верю, Костя. Я тебе верю…

Он уходил. И мы это знали. Он должен был это сделать. Правда могла обойтись ему очень дорого. Но мы по-прежнему были уверены, что правда всегда дорого стоит. Мы ничего не могли изменить.

Я пыталась оттянуть время. Хотя это было довольно глупо. Но я старательно чистила его пиджак, брюки. Пришила недостающую пуговицу. Которую оторвала от пиджака, когда Локарев пытался столкнуть меня с крыши.

Я долго расчесывала его непослушные волосы. И даже пыталась смазать их каким-то маслом. На что он недовольно поморщился и заметил.

– Фу, Санька. Ну что ты? Пытаешься сделать меня похожим на Роба.

Я и не думала об этом. Я просто оттягивала время.

Локарев должен был вернуться в свой привычный мир. Дорогой, тупой, снобский и слащавый. Но он хотел вернуться другим.

– Это шляпа моего отца, – сказал Рома, протягивая ему светлую широкополую шляпу. – Ты в ней не будешь на них похож. Он дешевая. Но очень качественная.

Локарев натянул шляпу на лоб. И ему она понравилась.

– Спасибо, Ромка. Ты – замечательный парень. Береги ее, – он кивнул на меня. – Вы остались только вдвоем. Вы должны беречь друг друга. Потом все будет по-другому. Обязательно.