— Послушай, конечно, конкурировать с Русской чайной по части блинчиков я не могу, но омлеты у меня первый класс. Давай останемся дома, и я сооружу что-нибудь на ужин?

— О, Брайан! — еле смогла выговорить Рэйчел из-за подступивших слез безмерной усталости и облегчения. — А как же концерт? Ведь ты так хотел на него пойти…

— Ничего, пойдем в другой раз. Карнеги-холл завтра не рухнет. А вот ты, похоже, да. Прямо сейчас, — он улыбнулся своей согревавшей ее душу улыбкой и добавил: — Мне гораздо приятнее смотреть на тебя, чем на эту старую развалину Рубинштейна. И потом мы всегда сможем поставить пластинку.

Все было так, как сказал Брайан. Пока Рэйчел в свое удовольствие нежилась в ванне, он приготовил ужин. Они ели и слушали музыку Брамса. Потом он отвел ее в спальню и начал медленно, осторожно раздевать. Покончив с этой процедурой, Брайан стал так же медленно лизать ее груди и нежную выемку между ними, оставив влажные следы своих губ по всему животу, после чего разделся сам и опрокинул Рэйчел на кровать.

— Теперь будешь ты… на десерт, — пробормотал он, изобразив на лице злодейскую ухмылку.

Брайан вошел в нее, и Рэйчел вскоре увлек круговорот его страсти… Встретившись с ее ответной волной, он закружил ее, заставив напрочь забыть о прежней усталости. Она вскрикивала от наслаждения и все сильнее выгибалась, чтобы принять его целиком в себя.

Как это было божественно! Заснуть у него на руках… И знать, что она замужем за таким потрясающе изумительным человеком и впереди у них еще столько прекрасных ночей. Целая жизнь! И может, вдруг произойдет чудо и она забеременеет. Ведь специалисты, у которых она консультируется, не исключают подобной возможности. Они только говорят, что это маловероятно. О, если бы она забеременела прямо сейчас! Ребенок… ее ребенок! Ее и Брайана… Боже, что это будет за счастье!

«…Господи, когда же в последний раз мы с ним были вместе?» — старается припомнить Рэйчел, вымыв руки над ржавой раковиной и держа их под сушкой.

Да-да, теперь она окончательно поняла, что все произошло именно тогда. Несколько недель назад. Ночью. Брайан разбудил ее своими настойчивыми ласками — так сильно он ее хотел.

Скоро она сумеет выкроить на работе несколько дней и они отправятся в какой-нибудь райский уголок. Вдвоем. Например, в Антигуа… Конечно, новая работа требует от нее немалых жертв. И ей приходится на них идти. Но зато у нее свое клиническое отделение! Место, где она может хоть как-то забыть обо всех тех смертях, которые окружали ее и Брайана в Наме — так они называют Вьетнам. Место, где бедные женщины могут получать дородовую помощь. Господи, сколько бюрократических препон пришлось ей преодолеть! Все эти юрисконсульты, бесконечные рекомендации, собеседования, анкеты… И только ради того, чтобы получить жалкие крохи от Министерства социального обеспечения. А сколько усилий стоило найти подходящее место и второго гинеколога, да еще дождаться, пока Кэй получит диплом акушерки.

Рэйчел вспомнила день открытия своего отделения при женском центре здоровья «Истсайд». Стены с еще не совсем высохшей веселой желтой краской (раньше в этих стенах лет шестьдесят помещался магазин скобяных изделий), виниловые плитки пола, блестящие от воска. Приемная с видавшими виды кушетками (их приобрели по случаю, и вата под обивкой кое-где сбилась), вьющиеся растения в горшочках и корзины, полные ярких пластиковых игрушек. И… за весь день ни одного клиента, ни одного посетителя — безлюдно, как на станции подземки в три часа ночи.

И тут у Кэй родилась идея — кофе! В окне повесили большое объявление, где по-испански и по-английски было написано: «БЕСПЛАТНЫЕ КОФЕ И ПОНЧИКИ». В тот же день к ним явились три женщины — робкие негритянки с потупленными глазами и неуверенными улыбками, — и каждая прижимала к бедру по пухлому младенцу. К концу недели в приемной яблоку негде было упасть.

Прошло полтора года, и работа у них наладилась. Гордые и упрямые женщины постепенно начали ей доверять. Она принимала у них роды, выслушивала их истории и помогала по мере возможности решать их проблемы. Конечно же, ей хотелось проводить больше времени с Брайаном, но ее пациенты на самом деле в ней нуждались. В известном смысле это были ее дети.

Размышления Рэйчел прервал звук открывающейся двери.

— Так ты здесь? — спросила Нэнси Кандински. — Я уже ухожу. И ты, я знаю, тоже. Мне кажется, тебе надо все-таки взглянуть на одну из наших пациенток. Тем более что она об этом очень просит. Лила Родригес. Она… но ты сама все увидишь.

Рэйчел вздохнула. Начало восьмого. И уже так хочется домой. Ощутить ласковое тепло рук Брайана. Правда, она ничего не станет ему говорить о своих подозрениях. Точнее, о надеждах. Еще не время. Только после того, как не останется никаких сомнений. И ей, и Брайану чересчур часто приходилось разочаровываться. Нет, ей просто хочется поскорее вернуться домой и увидеть его!

Но тут она вспомнила. Как раз сегодня вечером Брайан выступает перед ветеранами. Он буквально завален приглашениями читать лекции, выступать на телевидении и радио — и все это после выхода в свет его книги. Значит, дома он будет в любом случае поздно. Уже третий раз на этой неделе она ляжет в постель одна, и рядом не будет его длинного теплого тела, к которому так приятно прижаться.

«Ну зачем, — спрашивала она себя, — нужны ему все эти выступления, поздние приходы домой? Может, он просто устал ждать? Меня, нашего ребенка… И если я не дам ему того, что он ждет, то не станет ли он искать кого-то другого…»

Вспомнила она и кое-что еще. Тот прием в Лондоне два месяца назад. Роза. Красивая, черноволосая, с печальными глазами. И как она смотрела на Брайана! В сердце Рэйчел начал закрадываться страх.

Она заставила себя не думать об этой женщине.

«Если я беременна, то все теперь изменится. Исчезнут все наши трудности. У нас будет семья. Завтра, — сказала она себе, решив пораньше уйти с работы. — Завтра наконец приготовлю дома ужин. Роскошный. С шампанским, при свечах и все такое. И потом, когда мы ляжем в постель и займемся любовью, пусть все будет, как в первый раз».

— Скажи миссис Родригес, что я сейчас буду, — крикнула она вслед Нэнси.

— Хорошо, — откликнулась та. — Я пошла. Увидимся утром.

Выйдя из туалета, Рэйчел еще успела увидеть в узком коридоре сияние рыжих волос, быстро удаляющееся в направлении смотровой. Нэнси ничего не делает медленно. Всегда все на бегу.

Сейчас, правда, в смотровую бежала и сама Рэйчел — после того, как извлекла из битком набитой картотеки, стоявшей в клетушке, ее так называемом офисе, историю болезни Лилы.

Лила, скорчившись, сидела на складном стуле в углу возле зарешеченного окна, выходящего в темный переулок. Маленькая, только живот огромный. Лицо мертвенно-бледное, все в шишках и кровоподтеках, с набрякшими веками, напоминало резиновую маску — из тех, какие можно увидеть в канун Дня Всех Святых.

«Господи, да он же ее убьет», — в ужасе подумала Рэйчел, захлестнутая волной ярости.

Она набрала в легкие побольше воздуха и постаралась успокоиться. Почему эта женщина позволяет своему мужу себя избивать? И еще защищает этого подонка! Подумать только, в прошлый раз уверяла, что она сама, дескать, свалилась с лестницы. Сама, как бы не так!

— Сеньора, — мягко спросила Рэйчел по-испански, взяв руку Лилы, безвольно опущенную и липкую от пота, — что у вас случилось?

В ответ та покачала головой, и черные спутанные пряди упали на восковой лоб.

— Мой ребенок? С ним все в порядке? С моим ребенком? — Лила, словно защищая свое дитя, обхватила руками разбухший живот.

— Давайте посмотрим. Обещаю, что больно не сделаю.

Рэйчел помогла пациентке взгромоздиться на смотровой стол и подняла ее юбку. Маточного кровотечения, слава Богу, нет. Однако на боку, под самой грудной клеткой, виднелся большой кровоподтек, серьезно встревоживший Рэйчел. Он мог указывать на травму. Околоплодную жидкость обязательно придется проверить на наличие мекония.

— Ребенок скорее всего не пострадал. Но мне хотелось бы поместить вас на ночь в больницу, — предложила Рэйчел. — Хорошо, сеньора?

Лила все поняла. При слове «больница» ее лицо посерело, потеряв свой прежний восковой оттенок. Глядя на закатившиеся глаза молодой женщины, Рэйчел почти физически ощутила ее испуг. Провести ночь в больнице ей казалось более страшным, чем возвращаться домой — к человеку, который ее так избил!

Покачав головой, Лила медленно спустилась со стола. Она двигалась с преувеличенной осторожностью — так ходят совсем старые женщины, когда им случается нести корзину с яйцами.

— Нет, — произнесла она голосом, в котором усталость смешивалась с упрямством. — Никакой больницы. Они погубят моего ребенка.

Лила была у дверей прежде, чем Рэйчел смогла ее удержать: стоя там, она поправляла на груди старенький розовый свитер.

— Сеньора Родригес, — еще раз попыталась уговорить пациентку Рэйчел, — ну; пожалуйста, послушайте. Тогда у вас был просто выкидыш. Сейчас все по-другому…

— Нет, — снова повторила сеньора, вежливо, но твердо. — Спасибо, доктор… не могу.

«Догнать бы ее сейчас, схватить за плечи и как следует встряхнуть», — подумала Рэйчел. Ей хотелось кричать: «Ты что, не понимаешь, на какой риск идешь? Да вокруг полно женщин, которые все отдадут, лишь бы у них был хоть один ребенок! Хоть один шанс забеременеть!»

Только что толку? До Лилы все равно не дойдет. Возьмет и перестанет ходить в клинику. И останется тогда совсем без медицинского присмотра.

Клокоча от гнева, Рэйчел прошла к себе и, перебрав несколько лежавших на рабочем столе папок, быстро нашла ту, которая ей требовалась. На обложке были написаны имя и фамилия: «Сосидо Альма». По пути домой надо будет заглянуть к ней в больницу и справиться, как ее состояние. По крайней мере, здесь Рэйчел хоть чем-то могла помочь.

В дверях показалась кудрявая голова Кэй.

— Я пошла. Тебе что-нибудь надо перед уходом? Кофе, сандвич… переливание крови? Постой, Рэйчел, ты что-то совсем плохая сегодня.

— Просто устала. Ничего, дома все пройдет. Так поздно, что, наверное, и в метро еще буду сидеть, — порывшись в пепельнице, заваленной резинками, скрепками и огрызками карандашей, она извлекла оттуда жетон подземки и бросила его Кэй со словами: — На, держи! Фирма платит. Да, кстати, мы уже получили полные данные по анализу крови у Альмы Сосидо?

— Нет. Будут только завтра. Это уж я точно выцарапаю из них хоть каминными щипцами. Сама знаешь, какие в лаборатории резинщики — одни обещания, и только. Может, хочешь, чтоб я сказала им, что это срочно?

Кэй, заметно похудевшая, в упор посмотрела на нее — глаза были усталые, в черных обводах.

— Не стоит. Завтра утром будет в самый раз, — решила Рэйчел и добавила: — До завтра, Кэй. И смотри… держись, ладно?

Через несколько минут Рэйчел уже запирала свое отделение — два дверных замка, задвижка с ключом, раздвижная решетка с двумя висячими замками. Потом проход по «ничейной» территории на Восточной Четырнадцатой стрит. Тротуар — в буквальном смысле слова свалка: разбитые бутылки, собачье дерьмо, переполненные мусорные баки, искореженные телефонные будки… Сам воздух вокруг пропах дерьмом, стены исписаны графитом: «ВИВА ЛЯ РОЗА!», «ЧИКО ЛЮБИТ РОКСИ!», «СМЕРТЬ СВИНЬЯМ!» А из всех, буквально из всех окон на всю катушку безжалостно орет бухающая латиноамериканская музыка.

Поначалу вся эта атмосфера бесила Рэйчел. Она чувствовала себя космонавтом, ступившим на незнакомую и опасную планету. Или антропологом Маргарет Мид среди аборигенов. Что они, интересно, чувствовали, наблюдая за ней из своих окон? Скорее всего для них она — одна из меценаток, стремящихся улучшить их жизнь, и если им чего и хотелось, так это стянуть у нее кошелек.

Так было. Теперь же это ее планета. Она приветливо машет рукой женщине, сидящей на грязных ступенях крыльца. Рядом детская коляска. Анита Гонзалес. Семь месяцев назад она родила ребенка — сейчас он и восседает в коляске. Беременность протекала трудно. В конце концов на свет появился орущий сморщенный комочек, такой волосатый, что, казалось, кроме черных волос, у него вообще больше ничего нет. Сейчас малыш выглядит большим, здоровым, его костюмчик ему явно мал. Сердце Рэйчел наполняется гордостью…

Звук сирены «скорой» прервал ход ее мыслей.

Вскоре она уже стояла у входа в большое уродливое кирпичное здание. На стеклянных дверях красным спреем кто-то намалевал: «МАРИО-ПОШЕЛ-В-ЖОПУ». Кто-то содрал с вывески медные буквы. Теперь вместо «БОЛЬНИЦА СВ. ВАРФОЛОМЕЯ» там значилось: «СВ. ВАР».

Рэйчел поднялась на скрипучем лифте до шестого этажа — в кабине она была зажата между практикантом с сонными глазами и уборщицей с огромной коляской, доверху заваленной грязными простынями.