— У меня месячные сегодня начались, — произнесла она хрипло.

Ее слова упали в молчание ночи, словно большие плоские камни — на гладь озера. Руки Брайана сами собой сжались в кулаки: гнев медленно закипал в сердце.

«Где же справедливость?» — спрашивал он себя. Четырнадцатилетние девчонки, которых трахали впервые в их жизни на заднем сиденье «шевроле», сразу же беременели. Да что там эти малолетки. Взять хотя бы его маму — семеро детей! Почему тогда у Рэйчел ничего не получается? Да, закупорка где-то там в яичниках, так говорят врачи. Но что же годы лечения, постоянные расчеты и подсчеты, измерения температуры — скорей, скорей домой, если она вдруг поднимется, пока не ушло время заниматься любовью, подложив под поясницу подушку, чтобы не расплескать ни капли драгоценной спермы…

Выходит, все напрасно?

Конечно, Рэйчел не виновата. Да и он тоже. Одна из тех вещей, с которыми ничего нельзя поделать. Тогда почему у него такая реакция? Откуда эти горечь, злость… чувство, что его обманули. В последнее время ему было не по себе в моменты их близости. Лежа с Рэйчел, он испытывал желание выместить на ней свои чувства, виня ее — и только ее одну — за все: за то, что она постоянно занята, что пропадает на своей работе и ему не удается увидеть ее до того, как они вместе буквально не свалятся в кровать, чтобы в очередной раз совершить привычный ритуал.

Сейчас он больше всего ненавидел ее за этот проклятый стоицизм. Почему, черт возьми, она не плачет, не вопит, не бьется головой об стену? По крайней мере, тогда бы она не копила все в себе, не молчала, не сидела нахохленная. И не было бы этого страшного Лохнесского чудища, всегда таящегося под мирным течением их жизни.

Брайан снова посмотрел на детскую кроватку в углу — и глаза защипало от закипевших слез. Нет, это становится непереносимым. Надо будет утром ее отсюда убрать. Чтобы не мозолила глаза и не служила вечным напоминанием.

И тут на него накатило чувство вины перед Рэйчел. Как он смеет жалеть себя и злиться на нее? Господи, да ей же куда труднее со всем этим справиться!

— Прости! — извинился он.

— В этот раз я, правда, думала, что… — Рэйчел закусила губу, чтобы не продолжать. — Ну ничего.

«Говори же со мной, говори! Не молчи! — взмолился он. — Неужели нельзя даже говорить об этом?»

— Рэйчел… — начал он осторожно. — Ты больше не думала над тем, о чем мы с тобой уже говорили? Чтобы…

— Нет, — оборвала она его. — Не думала — и не хочу думать. Я не созрела для того, чтобы кого-то усыновлять, Брай.

— Но можно пока что подать заявление. Иногда эта процедура занимает несколько лет. А мы могли бы…

Рэйчел напряглась, резко сбросила с колен плед.

— Ты уж меня извини, — прервала она его, вставая. — Сейчас я к этому просто не готова. Может быть, со временем…

Брайан крепко схватил жену за плечи: под тонкой материей пальцы почувствовали твердость кости.

— Когда? Ты ведь даже говорить отказываешься об этом!

— Зачем это надо делать сейчас? Почему не на следующей неделе? Или даже завтра?

В голове у Брайана гудело, в ушах стоял непрекращающийся звон.

— Потому что, разве ты не видишь, наша жизнь состоит из одних только «завтра». Завтра ты наконец пораньше уйдешь из своего клинического центра. Завтра мы наконец сядем и спокойно поговорим. Я сыт всеми этими «завтра» по горло. Лучше скажи мне, что случилось с нашими «сегодня»?

Его колотила дрожь: еще минута — и он мог сорваться, он уже не владел собой.

— Пожалуйста, поговори со мной! — взмолился он, обнимая Рэйчел и прижимаясь губами к ее лбу. — Расскажи, что чувствуешь. Или пошли меня ко всем чертям. Что хочешь, но только, ради Бога, Рэйчел, не молчи!

Как-то в юности Брайан стал свидетелем того, как в комнату влетела птица и, пытаясь вылететь, билась о стекло до тех пор, пока не упала бездыханной. Он взял ее в ладони и почувствовал, что жизнь возвращается к ней. Теплый, дрожащий и такой немыслимо хрупкий комок! Таким комком и была сейчас Рэйчел.

Он понимал, как она страдает, и жалел ее. Но еще больше ему было жаль себя. Он же ничего не знает. Надо во что бы то ни стало добиться, чтобы Рэйчел заговорила. Встряхнуть бы ее как следует…

Неожиданно Рэйчел вздрогнула и, откинувшись, поглядела на него в упор. По лицу ее было видно, какие мучения она испытывает. Казалось, у нее нет слов, чтобы их выразить.

— Брайан… я хотела бы тебе кое-что… — Рэйчел сделала паузу, пытаясь справиться с обуревающими эмоциями. — Сегодня, после того как я ушла из больницы… на меня… напал… один человек…

Боже, пронеслось в голове Брайана. Она подвергалась опасности, может быть, ранена, а он тут пристает к ней с глупостями! Его охватила ярость. «Кто этот подонок? Я убью его! Если только он причинил ей боль, клянусь именем Господа, я его уничтожу…»

Он обнял ее и еще крепче прижал к себе:

— Боже, малыш! Ты не ранена? Он сделал тебе больно?

— Он… — Рэйчел поднесла дрожащую ладонь к щеке, словно желала убедиться, что все еще цела и невредима, — хотел, но не смог, — докончила она шепотом. — Просто повалил меня на пол. Я в полном порядке… Остался только небольшой шок — и все.

— Постой, но почему ты не сказала мне сразу? Господи, Рэйчел, что я тут нес, а ты молчала! И не остановила меня…

— Не знаю… Боже мой, ничего не знаю. Я так перепугалась, когда он на меня набросился. Повалил. Но потом я от него убежала. И почувствовала такое облегчение… мне не хотелось обо всем этом даже вспоминать, не то что говорить.

— Ты его видела? Лицо его ты разглядела?

Рэйчел опустила глаза, по телу прошла дрожь.

— Было слишком темно, — пробормотала она. — И лица его я не разглядела.

— А что полиция? Ты звонила?

— Я не обращалась в полицию, Брайан. Ведь я уже говорила, что со мной ничего не случилось. И потом, лица-то я не видела. Пожалуйста, прошу тебя… давай забудем об этой истории. Я не желаю больше о ней говорить, — и голос Рэйчел дрогнул.

Брайан увидел, как еще больше побледнело ее лицо — не лицо даже, а маска отчаяния. Скопившаяся в груди тяжесть отпустила его, словно подтаявший ледник, сползающий с вершины горы. За все годы, что они вместе, она еще ни разу ни о чем так горячо его не просила. Всегда она казалась такой сильной… волевой. И вот этот панцирь на его глазах рассыпался — сейчас он впервые увидел ее совершенно беззащитной.

Он взял ее на руки, осторожно положил на кровать и не отпускал до тех пор, пока дыхание не стало ровным. Рука у него занемела, но он не менял положения: ему хотелось убедиться, что она не проснется. Потом, лежа на спине рядом с Рэйчел, Брайан неожиданно для себя почувствовал, что из глаз к вискам текут слезы — скупые, горячие.

«Господи, если бы с ней что-нибудь случилось… Если бы ее покалечили… не знаю, как бы я смог без нее жить», — стучало у него в голове.

— Я люблю тебя, малыш, — шепнул он, повернув голову, чтобы лучше ее видеть.

В розоватом свете уличных фонарей ее точеный профиль на подушке казался прекрасной камеей. На гладком виске пульсировала маленькая жилка. Почему-то эта жилка наполнила сердце особой нежностью.

Что же с ними все-таки случилось? Почему ей так трудно было заставить себя рассказать ему о том, что с ней произошло? Ведь вначале они рассказывали друг другу буквально все… Они так любили, что временами Брайану представлялось, что сильнее их любви просто не бывает. Страсть, которую он испытывал, казалось, сорвала с него все защитные покровы, необходимые человеку, для того чтобы выжить в сегодняшнем мире. Так же и Рэйчел. Поэтому то, что каждый из них в конце концов вынужден был до известной степени уйти в себя, не поражало — таков естественный ход событий.

Но сейчас…

Брайан погладил нежную округлость ее щеки, с грустью подумав: «Пожалуй, мы зашли в этом слишком далеко…»

Ирония судьбы заключалась в том, что сегодня он любил ее ничуть не меньше, чем раньше. А может, и больше.

«Да, — съязвил внутренний голос, — но ты же любил и Розу. А в конце концов все же потерял».

Роза…

Достаточно ли для счастья только любви? Или Господь Бог успокаивает нас, заставляя считать, что мы хозяева положения, тогда как на самом деле мы лишь слепые котята?

Господи Иисусе, знать бы ответ! Знать бы, как… сделать так, чтобы все у них опять наладилось.

«Если бы у нее был ребенок… наш ребенок!» — в который уже раз подумал он.

Чувство утраты остро кольнуло сердце. Ему вспомнились разом все его братишки, которых мама приносила из роддома. Старшие всегда толпились у окна, наблюдая за тем, как папа помогает ей выйти из такси, — и в руках у нее непременный голубой сверток из шерстяного одеяла. Дома из свертка — о чудо! — вдруг появлялись малюсенькие пальчики, розовые пятки, и постепенно сладкий запах младенца наполнял всю квартиру, словно аромат свежеиспеченного хлеба.

Хорошо бы, думал он, поговорить об этом с Рэйчел. Но ни разу не удавалось — она отворачивалась, замыкалась в себе. Неужели для нее это так трудно?

А может, закрадывалось в душу сомнение, ей вовсе не хочется ребенка? Может быть, из-за этого-то она и уходит в себя? Похоже, этот ее чертов клинический центр ей дороже семьи. И дороже его?..

Брайан отогнал от себя эту мысль, он испугался: что если это правда?

Осторожно, чтобы не потревожить спящую Рэйчел, он поднялся с кровати и накрыл жену пледом. Пускай спит. Ей нужен покой. А завтра они начнут все сначала. Сядут и поговорят, решил он. Да-да, именно так: сядут и поговорят…

24

Поглядев на бумаги, которыми был завален весь кухонный стол, Роза в изнеможении зевнула. Отчеркнутые места из письменных показаний, данных под присягой, и Положение о правах истца и ответчика двоились у нее в глазах. Она так устала, что потеряла способность логически мыслить — сумбур в голове напоминал гущу, скопившуюся в раковине, куда она сливала оставшееся на дне содержимое бесчисленных чашек кофе, который она пила, чтобы не заснуть. Нет, решила она, придется закончить текст своего выступления завтра. Поставить будильник и встать, как только рассветет.

Тут Роза бросила взгляд на электрические часы, стоящие на полке над холодильником. Два часа ночи. О каком «завтра» идет речь? Оно уже наступило. Матерь Божья! Это значит, что у нее осталось всего четыре часа на сон. Потом еще час на то, чтобы встать, принять душ, одеться, проглотить чашку растворимого кофе и уточнить систему аргументации своей речи в суде.

«Ну кого ты обманываешь? — услышала она резкий голос, донесшийся сквозь дремоту. — Ты же ведь все равно бы не заснула. Лежала в постели с открытыми глазами и думала бы о Брайане, все время задавая себе один и тот же вопрос: когда… когда вы с ним снова увидитесь. И увидитесь ли вообще? И молила бы Бога, чтобы ваша встреча произошла как можно скорее».

Тишину в квартире нарушил телефонный звонок.

Роза тут же вскочила, решив, что, наверно, случилось что-нибудь страшное. Мария? Неужели Пит довел на этот раз дело до больницы? Или он изувечил кого-нибудь из детей? А может, это Нонни? Скорее всего опять звонит Клер, чтобы сообщить, что Нонни серьезно заболела.

На секунду душу согрела безумная надежда: «Брайан! Пожалуйста, Господи, пусть это будет он!»

Она метнулась к телефонной трубке, висящей на стене.

— Роза? — прозвучал в трубке знакомый усталый голос.

— Макс! — Роза постаралась скрыть разочарование, тут же уступившее место тревоге. — Что-нибудь стряслось? Ты в порядке?

Короткая пауза, потом снова его голос:

— Со мной все в порядке. Ты уж меня извини. Понимаю, что поздно. Я тебя не разбудил?

— Да что ты. Я еще не ложилась. До сих пор корплю над делом Меткалфа. Да если бы ты и разбудил, тоже не беда. Но что-то ведь произошло, правда? Иначе бы ты не звонил в такой час.

— Это безумие… я отдаю себе в этом отчет, но можно, я приду к тебе? Я тут совсем рядом. Звоню из автомата на углу твоей улицы.

— Конечно, приходи. О чем речь!

Она произнесла эти слова без малейшего колебания. Ни разу за все эти годы он ни о чем ее не просил. После всего, что он для нее сделал…

Роза знала, что спать в эту ночь ей уже не придется. Утром в суде вид у нее будет — краше в гроб кладут. Но тут уж ничего не поделаешь.

Она повесила трубку, с ужасом заметив, что на ней самый старый и вылинявший махровый халат из всех, какие у нее были. Ну да ладно, Макс видел ее еще и не в таком виде. И потом, не на любовное же свидание он к ней собрался.

Но вот квартира! Господи, какой же тут беспорядок. Человек в первый раз появится у нее в квартире — и что он увидит? Настоящий Армагеддон! Роза бросилась в гостиную и собрала грязные кофейные чашки, валявшиеся на полу газеты и разбросанную по спинкам стульев одежду. Интересно, когда она в последний раз тут пылесосила? Несколько недель назад — это уж точно. С той вечеринки, когда Пэтси получила роль Малки в выездном спектакле «Скрипач на крыше» и они отмечали это радостное событие. Теперь подруга вместе с труппой где-то в Кентукки — то ли в Лексингтоне, то ли в Луисвилле. В общем, неважно где, потому что винить Розе некого, кроме себя.