За столом истца сидела женщина, наверняка мать Альмы Сосидо. Лет сорока или около того, с пышными формами, в дешевом цветастом платье, плотно обтягивающем ее толстую спину и грудь, так что видны контуры врезавшегося в тело бюстгальтера. На коленях у нее возвышалась огромная черная лакированная сумка; пальцы женщины нервно скручивали и раскручивали ее истрепанные ручки.

«Два-ноль», — внутренне застонал Макс, глядя на нее.

Громким монотонным голосом секретарь суда объявил:

— Заседание открывается. Продолжается слушание дела «Сосидо против Розенталь».

Члены жюри присяжных проследовали на отведенные для них места.

— Просьба отметить в протоколе факт присутствия на заседании всего состава присяжных и адвокатов сторон.

Гул голосов, шарканье шагов по деревянному полу, шелест снимаемых пальто постепенно стихли. Единственным звуком оставалось мягкое шипение пара в старомодных радиаторах и скрип половиц в коридоре.

— Доброе утро, дамы и господа, — приветствовал собравшихся судья Уэйнтрауб.

«Импозантная внешность у этого судьи, — решил Макс. — Правда, немного староват. Почти совсем лысый. Одышка. Явно неважное сердце. Наверно, скоро уйдет на пенсию».

— Мистер Ди Фазио?

Ди Фазио, который только что сел на стул рядом со своей клиенткой, дернувшись, вскочил на ноги. «Совсем как марионетка», — подумалось Максу.

— Ваша честь, — начал Ди Фазио голосом, в котором явно проскальзывал акцент уроженца Бронкса, — я прошу вызвать для дачи показаний в качестве свидетеля доктора Дэвида Слоана.

Макс повернул голову. Со скамьи в первых рядах поднялся высокий красивый мужчина и прошел на свидетельское место. На нем был хорошо сшитый темно-синий в полоску костюм в английском стиле, снова входящем в моду, и галстук с большим узлом. Длинные бакенбарды расширялись книзу. Глядя на его хлыщеватый вид, Макс решил, что этот тип наверняка ездит на «корвете» и слушает стереозаписи Мантовани. Но, Боже мой, надо отдать ему должное: он держится с такой подкупающей уверенностью, что присяжные, случись с кем-нибудь из них сейчас сердечный приступ, без колебаний вручили такому доктору свою жизнь… и так же без колебаний поверят его показаниям по делу о неправильном лечении. Горе тому, против кого он будет свидетельствовать.

— Доброе утро, доктор Слоан. — Ди Фазио расплылся в такой солнечной улыбке, словно за окном не льет противный холодный дождь (такого ноября Максу еще никогда не доводилось видеть).

— Доброе утро, — самодовольно улыбнулся Дэвид, встряхивая головой.

— Доктор, у вас есть подтвержденное законом право заниматься врачебной деятельностью в Нью-Йорке?

— Да, есть.

— Будьте добры рассказать нам об уровне вашей медицинской подготовки.

— Я учился и окончил Принстон. По окончании занимался микробиологией у Джонса Хопкинса. Затем изучал медицину в Колумбийском университете, окончил там Врачебно-хирургический колледж. Работал интерном в бруклинской больнице «Гуд Шепард» и был назначен главным акушером-гинекологом.

Ди Фазио облокотился на барьер, за которым стоял его свидетель, а другую руку засунул в карман пиджака: вид у него был такой, будто они со Слоаном два закадычных дружка, рассказывающих байки где-нибудь у себя на заднем дворе.

— Являетесь ли вы, доктор, членом каких-либо медицинских обществ?

— Безусловно. Я состою членом Ассоциации американских хирургов, Американского общества акушеров-гинекологов. Кроме того, я член Международной организации хирургов и Нью-Йоркского гинекологического Общества.

«Чересчур хвастлив. Прекрасно. Присяжным это наверняка придется не по вкусу», — подумал Макс.

— А сейчас вы не связаны ли с одной из больниц в черте Большого Нью-Йорка?

— Да, связан. В настоящее время я главный акушер у «Св. Варфоломея».

— И сколько времени вы работаете в этой должности?

— Полгода. До этого я состоял в штате Пресвитерианской больницы.

— Вам знакома пациентка, принятая в больницу «Св. Варфоломея» пятнадцатого июля сего года? Ее имя Альма Сосидо.

— Да, мне знакомо это имя. И довольно хорошо.

Дэвид слегка нахмурился.

— Доктор, мы слышали вчера от свидетельницы Эммы Дюпре, дежурной медсестры, которая работала в тот вечер, когда в больницу поступила мисс Сосидо. — Ди Фазио подошел к столу и вынул из открытого портфеля какой-то документ. — Мне хотелось бы, — обернулся он к Дэвиду, — чтобы вы ознакомились с выпиской из истории болезни, заверенной миссис Дюпре. В судебном иске этот документ значится под номером два. Вы видели его раньше, доктор Слоан?

— Да, конечно, — пробежав глазами записку, Дэвид тут же вернул ее адвокату. Все его движения и жесты казались хорошо отрепетированными. — Здесь, внизу страницы, есть мои записи. Я осматривал мисс Сосидо вечером шестнадцатого июля.

— Можете ли вы сказать нам, доктор, что вы обнаружили во время этого осмотра?

Дэвид на мгновение задумался — голова слегка опущена, длинные изящные кисти сцеплены, словно он молится.

Когда он поднял голову, в его ясных зеленоватых глазах полыхнуло выражение скорби, которое произвело на публику впечатление электрического разряда. В зале зашептались, многие подались вперед в тревожном ожидании. Наконец-то, после двух дней сухих свидетельских показаний, начинается настоящая «мыльная опера».

— Мисс Сосидо, — начал он, — была на восьмом месяце беременности. Я нашел, что у нее гипертония и явные признаки водянки. Иными словами, задержка жидкости в организме была очень высокой, быстро развивалась интоксикация.

— Итак, по вашему мнению, это представляло угрозу для ее здоровья?

— Токсикоз довольно часто встречается у беременных, особенно к концу беременности. Но вы правы: если это не лечить, то могут возникнуть опасные последствия как для матери, так и для ребенка.

— А вы дали какие-то указания в плане лечения пациентки?

— Нет.

— О! И почему же, доктор? Может быть, вы нам это объясните?

— Дело в том, что она ведь была не моей пациенткой. Ее лечащим врачом была доктор Розенталь.

Дэвид бросил холодный взгляд в сторону Рэйчел.

Даже на таком расстоянии Макс увидел, — и готов был даже поклясться, — как по телу Рэйчел пробежала дрожь. Она так побледнела, что под огромными голубыми глазами сразу легли фиолетовые тени.

Макс перевел взгляд на Розу. Она сидела очень прямо, подняв подбородок, словно изготовившись к бою. «Молодец!» — подумал он.

Ди Фазио ухмылялся. Видно было, что улыбаться он не привык. Толстые губы просто растягивались, чтобы не видно было плохих зубов.

— Но вы ведь имели собственное суждение относительно того, правильно ли ее лечили, не так ли?

— Да.

— И каково было ваше мнение в то время, доктор? Вы согласились с диагнозом доктора Розенталь?

— Нет. Я не был согласен с ним ни в то время, ни сейчас.

Макс увидел, как тело Рэйчел дернулось, как будто ее ударили. Она обернулась к Розе и беззвучно произнесла «нет» и покачала головой.

— О? И вы высказали ей тогда свое мнение?

— Да, конечно. Фактически мы даже достаточно подробно обсуждали с ней этот случай. Я рекомендовал ей безотлагательно делать кесарево сечение. Я полагал, что опасность преждевременных родов для ребенка уступала перед лицом опасности для жизни матери. Я совершенно ясно помню, что предостерег доктора Розенталь относительно угрозы эмболии… или даже чего-нибудь худшего.

Макс перевел взгляд на присяжных. Картина резко изменилась. В их глазах можно было заметить гневное осуждение. Наступила тишина, прерываемая лишь отдельными нервными покашливаниями и шипением радиатора.

Рэйчел, казалось, слегка покачнулась на своем стуле, словно вот-вот упадет в обморок. В этот момент сидевший прямо за ней мужчина вскочил на ноги и шагнул к ней. На нем был твидовый пиджак с кожаными декоративными заплатами на локтях. Высокий, угловатый, худощавый — он, похоже, не столько выпрямился, сколько раскрылся по частям, вроде зонтика. Максу он напомнил молодого Гарри Купера.

И тут он узнал этого человека. Он же видел это лицо в журналах, в телеинтервью, а совсем недавно на обложке его новой книги. Ну и, конечно, на том приеме, в Лондоне, устроенном Рупертом Эверестом. И как это он мог забыть Брайана Макклэнана!

Человека, которого любит Роза.

Он почувствовал, что задыхается. Ему нужно было найти место и сесть.

Сейчас Макс ясно понял: какие бы чувства Брайан ни испытывал к Розе, на его, Макса, судьбе это не может отразиться или что-нибудь в ней изменить. Ни на йоту. Потому, что Роза любит этого человека. И вряд ли имело значение, любит ли и может ли любить Розу сам Брайан.

Брайана, казалось, тоже разрывают противоречивые чувства: в то время как рука его обняла за плечи жену, глаза, не отрываясь, смотрели на Розу, о чем-то ее умоляя. Но о чем именно? О помощи или понимании?

«Пора уходить», — сказал себе Макс. Он почувствовал, что стал старше и печальнее.

Что ж, в Калифорнии, подумал он, по крайней мере, будет светить солнце.

Макс посмотрел на часы. Ему нужно спешить.

«Удачи тебе, Роза. Удачи — и прощай!» — мысленно сказал Макс, протискиваясь в коридор. У него было чувство, будто подошло к концу длинное путешествие. С одной стороны, можно было радоваться возможности наконец-то отдохнуть, а с другой — грустно, потому что путешествию все-таки наступил конец:

34

— Он лжет, — сказала Рэйчел.

Они с Розой сидели в комнате судебных исполнителей, после того как судья объявил полуторачасовой перерыв на ленч. Рэйчел закурила и еще больше сгорбилась в кресле. Лицо ее было серым, изможденным: казалось, она так напряжена, что тронь ее — и она тут же рассыплется.

Внутри у Розы все клокотало от гнева. Прекратив, наконец, нервное хождение взад-вперед, она остановилась перед Рэйчел и в упор взглянула на нее.

— Или он лжет… или вы.

«Какой же идиоткой я была, — выругала себя Роза. — Поверить, что она рассказала мне все. Она же нарочно утаила тот свой разговор со Слоаном. Одному Богу известно, какие еще секреты она от меня скрывает».

— А это имеет какое-то значение? — пожала плечами Рэйчел.

В сердцах Роза так грохнула кулаком по столу, что на пол полетела пустая пластмассовая кофейная чашка и тонкий металлический подносик. По дереву стола рассыпался пепел и окурки со следами губной помады. Рэйчел поморщилась, впрочем, едва заметно.

— Еще бы, черт возьми, не имеет! — выпалила Роза. — Можно подумать, что пострадает одна только ваша задница. Вы понимаете мое положение? Сижу и слушаю, как этот тип, которого притащил сюда Ди Фазио, выстреливает в меня информацию, которая убивает меня наповал. Я ее должна была услышать от вас! А вы ее скрыли от меня сознательно.

Рэйчел продолжала хранить молчание, сидя в своем кресле и уставившись на противоположную стену, где висела большая фотография президента Форда в деревянной рамке. Дым от ее сигареты тянулся в воздухе в виде большого вопросительного знака. Роза чувствовала себя беспомощной и растерянной. «Пусть бы уж лучше Рэйчел кричала», — подумала она.

Как можно бороться с этой странной апатией, охватившей Рэйчел. С ней явно что-то происходит, но что?

Розе вспомнились эти несколько месяцев их знакомства — разговоры допоздна у нее в офисе о предстоящем судебном процессе; бесконечные телефонные звонки и бесчисленные чашки кофе, выпитые вместе… И все это время Рэйчел поражала ее своей бешеной энергией и злостью, распалявшей их обеих. Постепенно помимо своей воли Роза пришла к тому, что начала уважать эту женщину, которую всегда считала своим врагом. Когда Роза взяла это дело, ею руководило только одно желание: через Рэйчел заполучить Брайана. Сейчас, и это ее безмерно удивляло, Роза думала уже не о Брайане, а о том, чтобы помочь Рэйчел ради нее самой.

Роза заставила себя успокоиться. Она понимала, что должна добиться, чтобы Рэйчел заговорила. И рассказала ей все об этом подонке Слоане и о других вещах, которые, возможно, скрывала… В интересах их обеих.

Роза сделала глубокий вдох.

— Хорошо, — положим, он действительно лжет. Почему? Для чего ему это надо?

— Не знаю. — Голос Рэйчел звучал ровно, смазанно, словно был записан для автоответчика.

Но ее лицо, вдруг начавшая подергиваться жилка на скуле, выдали ее. Она мне лжет, — подумала Роза.

Наклонившись к Рэйчел, уперев ладони в стол, Роза произнесла:

— Хорошо. Попробуем подойти к этому с другой стороны. Дайте мне свою версию того, что произошло. Вы обсуждали с доктором Слоаном состояние Альмы Сосидо?