От долгого сидения затекло все тело. Должно быть, прошло уже несколько часов. Последнее, что Роза помнила, уход от Сильвии. Все остальное терялось в какой-то туманной дымке.

В голове проносились картины пребывания в большом доме на Риверсайд-драйв: вот она лежит на диване, укрытая мягким мохеровым пледом, и отогревается; в камине потрескивает огонь, и на стенах гостиной играют блики; они с Сильвией попивают портвейн и говорят… говорят без конца. Она рассказывает матери всю свою жизнь — все, что может вспомнить. Как год за годом Нонни унижала и третировала ее. Рассказывая Сильвии о той давней поре, Роза сама удивлялась: до чего же много, оказывается, сохранилось ненависти в ее душе! Не меньше удивляло ее и то, как сильно она любила Марию и, что особенно удивительно, даже Клер. И, конечно же, она поведала Сильвии все о своих отношениях с Брайаном — любви и ненависти, длящихся уже много лет, и о чувстве, заставлявшем ее яростно ненавидеть Рэйчел.

Сильвия хотела знать все — ее вопросы были безжалостными, в них чувствовалась изголодавшаяся по правде душа этой женщины. Отвечая на них, Роза как бы выговаривала свои тайны, становясь все более открытой и раскованной. Ее рассказам, казалось, не будет конца, но тут начал сдавать голос. Тогда она в изнеможении откинулась на подушки, слишком усталая, чтобы продолжать.

В комнате повисла тишина: Роза не слышала ничего, кроме потрескивания огня в камине и шороха бившихся об окна снежинок. На какой-то миг, дивный миг волшебства, Роза попыталась себе представить: а какой бы могла быть ее жизнь, если бы она росла в этом доме? Мысленным взором она видела себя совсем маленькой девочкой — такой маленькой, что не стыдно было взобраться на колени Сильвии (о, эти теплые материнские колени) и уткнуться головой в мягкую грудь…

Потом Сильвия сама наклонилась к ней и, взяв за руку, произнесла:

— Я должна кое-что рассказать тебе, дорогая.

Серьезность тона, каким были произнесены эти слова, заставила Розу внутренне сжаться: что бы это ни было, сейчас ей не хотелось узнавать то, что могло нарушить вновь обретенный покой.

— Я не ожидаю, что ты поймешь, — продолжала Сильвия, — но рассчитываю, по крайней мере, что ты постараешься это сделать. — Сильвия умолкла, но на сей раз тишина, казалось, таила в себе угрозу.

«Что ты собираешься мне рассказать? Чего ты от меня хочешь?» — с тревогой думала Роза.

— Речь идет о Рэйчел, — наконец прервала молчание Сильвия, упорно избегая взгляда Розы и стараясь смотреть только на огонь в камине.

В груди Розы вспыхнуло пламя обиды. Черт возьми, в конце-то концов это же ее день! У Рэйчел мать была всю жизнь, не говоря уже обо всех радостях обеспеченного существования. Зачем, спрашивается, понадобилось сейчас Сильвии губить этот ее единственный день и снова выводить на сцену Рэйчел, у которой таких дней было не сосчитать?

— Так что там такое с Рэйчел? — спросила Роза, услышав в своем голосе пробивавшуюся злость.

— О, Роза! Неужели ты не видишь! Ведь узнай она сейчас о том, что я не ее родная мать, это убило бы ее! — Сильвия глубоко вздохнула и на мгновение, как от боли, закрыла глаза. — Но как, как могу я просить тебя солгать — ради меня! У меня нет на это права, я знаю это. По моей вине ты и так уже принесла такие ужасные жертвы. Но, пожалуйста, умоляю, прежде чем ты что-то сделаешь или скажешь, подумай хорошенько, взвесь все «за» и «против». Чтобы… не наказать Рэйчел за вину, в которой она не повинна. За мою вину, из-за которой пострадала ты…

— Хорошо. Значит, мы ничего ей не скажем, твоей Рэйчел. Она будет продолжать жить в выдуманном мире. Ну а я? Где тут мое место? — почти выкрикнула Роза, чувствуя, что ее опять обманули. У нее такое ощущение, какое бывает у ребенка, только что получившего подарок: он начинает разворачивать красивую упаковку, и в этот момент у него вырывают его.

Сильвия сжала руку дочери:

— О, Роза! Ни Бог, ни кто другой не сможет вернуть тебе то, что я в свое время недодала. Поверь мне, и уж меньше всего это сможет сделать Рэйчел. Поэтому лучше, если… ты и я… мы все начнем сначала. С этого самого момента. С этой минуты, этого дня. Как друзья. И все то, что мы чувствуем, что знаем, оно ведь не изменится из-за того, что мы не будем кричать об этом на каждом шагу?

«Ложь, ложь и еще раз ложь!» — захотелось огрызнуться Розе.

Но что-то помешало ей. Что это было? Она не смогла бы ответить. И не сказала ни да, ни нет. Только, что подумает. Устало обняла Сильвию и ушла, унося с собой память о хрупком теле, которое ощутила под мягким свитером, да слабом сладком запахе цветочных духов.

«Увижу ли я снова эту женщину? — пронеслось у нее в голове. — Или, может, все происшедшее было всего лишь сном?»

Но сейчас… сидя перед темным окном и перебирая в памяти картины их встречи, Роза не могла не видеть, что Сильвия была права. В чем, в сущности, виновата Рэйчел? И разве она уже и так не достаточно наказана? Чего стоит один этот суд! Зачем же причинять ей новые страдания?

Правда, где-то глубоко внутри, в тайниках Розиного сердца, пряталась обиженная маленькая девочка, которая ни за что не хотела простить Рэйчел, а, наоборот, стремилась сделать так, чтобы той стало больно. Эта девочка мечтала только об одном: как бы наказать Рэйчел за все хорошее, что та видела в жизни. За всю ту любовь, которая должна была бы достаться ей, Розе. И это навсегда. Что бы ни случилось дальше, но какая-то часть Розиной души ни за что не согласится принять и признать Рэйчел.

Это не значило, конечно, что Роза отвергла то, что предложила ей Сильвия, — дружбу. Возможно, когда-нибудь она перерастет в настоящую близость, даже любовь. Разве можно было надеяться на это, если открыть Рэйчел правду и ранить ее в самое сердце? Нет, Роза понимала: в таком случае ей никогда не добиться подлинной любви Сильвии.

Их взаимоотношения не должны начинаться с этого, твердо решила Роза.

…Порыв ветра заставил задребезжать оконное стекло. Роза поглядела в окно и увидела одинокого пешехода, торопливо пробиравшегося по заснеженному тротуару. Сгорбленные плечи, поднятый воротник пальто. Человек там, внизу, казался таким одиноким, отрезанным от всего остального мира. Снег падал на его голову и спину, скоро его всего засыплет. А она сама? Разве, подумала Роза, она не так же одинока и заброшена, как этот одинокий пешеход?

Неожиданно ее мысли обратились к Максу. Ей захотелось, чтобы он сейчас был рядом с ней, а его крепкие руки обнимали ее, крепко прижимая к телу — теплому, пахнущему мускусом и немного твидовой тканью, запах которой въелся в поры его кожи. Сердце Розы болезненно екнуло. Сегодня вечером он улетает в Лос-Анджелес. Возможно, уже улетел…

«Глупость! — ехидно напомнил ей внутренний голос. — Разве это он покидает тебя? Ты же сама дала ему от ворот поворот!»

Она вспомнила тот день, когда пришла к нему в офис и застала его за упаковкой бумаг. Почему она не сказала ему тогда, что любит его? «Что меня в этот момент остановило? — спросила она себя. — Неужели опять моя чертова глупая гордость?!»

А может быть, продолжала она размышлять, это была вовсе не гордость, а что-то совсем другое? Не боялась ли она сближения с Максом? Ведь он мог потом причинить ей боль. Так, как в свое время сделал Брайан, ее самый близкий человек во всем свете.

«Да, но я не желаю больше оставаться одна!» — прозвучало у Розы в голове. Прозвучало столь же отчетливо, как бой часов.

Уже давно она чувствовала себя заброшенной и одинокой. Но только теперь вдруг с неожиданной ясностью осознала: больше этого не должно быть. Она сыта по горло! Макс обязательно будет с нею! Она хочет, чтобы он был рядом. Она нуждается в нем куда больше, чем в Сильвии или в ком-нибудь еще.

А что если он не улетел? Что если не поздно вернуть его?..

Роза почувствовала, как бешено заколотилось сердце. Она вскочила и бросилась на кухню. Часы показывали восемь вечера. Кажется, Макс говорил, что собирается лететь ночным рейсом. Значит, время еще есть!

Схватив трубку, Роза набрала номер.

«Ну, пожалуйста… — беззвучно молилась она. — Будь сейчас дома, Макс!»

Но нет, черт возьми, никто не берет трубку. Роза долго ждала, надеясь, что ей все-таки ответят. Телефон молчал. Ударить бы ногой о стену, расколошматить что-нибудь… Ну разве это справедливо, с обидой думала она. На глаза навернулись слезы, в горле стоял тяжелый ком. Она почти задыхалась.

Его самолет, вспомнила Роза, вылетает во всяком случае не раньше десяти. У себя в конторе он оставил записку с подробным маршрутом следования — на тот случай, если вдруг кому-то понадобится с ним связаться. Компания «Юнайтед», аэропорт «Кеннеди», вылет в двадцать два часа… Эта информация, оказывается, запечатлелась в ее мозгу, словно ее там выгравировали. Учитывая погоду, время вылета могли и сдвинуть, так что, если поторопиться, она вполне может перехватить Макса в аэропорту.

Скорей одеться — и в путь! Куда, черт побери, задевались ее теплые башмаки? Ага, вот они. Теперь шуба: как назло почему-то никак не застегиваются пуговицы…

«Боже! — в ужасе думает Роза. — Да я вся дрожу, а еще ведь и на улицу не выходила!»

К счастью, ей удалось сразу же поймать такси. Правда, на скоростной магистрали в районе Лонг-Айленда транспортный поток двигался с черепашьей скоростью. Роза проклинала снег и неуклюжие «траки», норовившие непременно лезть вперед, не говоря уже о водителях, которым зачем-то понадобилось уезжать из дома в такую метель.

Господи Иисусе! Да при такой скорости она же никогда не доедет до аэропорта! Роза бросает взгляд на часы. Уже девять! Скоро начнется посадка. Как же так? Она ведь должна ему все сказать! Господи, ну пожалуйста! Пусть он задержится… нельзя, чтобы Макс улетел, не повидавшись с нею…

«Макс… дорогой… дождись меня. Пожалуйста!» — шепчут ее губы.

…И снова очередная пробка — машины двигаются бампер к бамперу. Сколько уже их было, этих пробок? Десять… двенадцать? Никак не меньше. Ну вот, выбравшись из последней, такси выруливает к зданию аэровокзала. На стоянке машины припаркованы по две и даже по три в ряд. Внутри — снующие толпы, бурлящие возле билетных касс, занявшие все до единого кресла в залах ожидания, расположившиеся, за недостатком места, прямо на полу и заполнившие все проходы. Розу то и дело толкали пассажиры, тащившие багаж: судя по объявлениям, передающимся по радио, отменены были десятки рейсов.

«Господи, пожалуйста… пусть рейс Макса тоже отменят!» — билось в мозгу, пока она протискивалась к стене, где на табло были указаны последние сведения. Вот и ее рейс. Номер 351. Лос-Анджелес, 22.05. Выход № 12. До вылета еще шесть минут!

Теперь Роза уже не шла, а бежала. С гулко бьющимся сердцем, с пульсирующей в висках кровью… Она чуть не упала, налетев на огромных размеров негра, волочившего таких же гигантских размеров чемодан, а затем едва удержалась, чтобы не сбить с ног ребенка. Номера выходов росли с ужасающей медлительностью: четыре, шесть, семь, девять…

Наконец-то номер двенадцать! Ее номер. Кажется, сейчас от напряжения разорвутся легкие… Роза бросается мимо пропускного барьера в зал посадки. Все кончено! Двери, через которые пассажиры проходят в самолет, заперты. «Надо попробовать… — лихорадочно твердит себе Роза. — Вдруг получится!»

И тут Роза видит. Через огромное зеркальное окно перед ней возникает темный корпус самолета, освещаемый вспышками красных огоньков.

Это самолет Макса! Медленно отъезжает от места стоянки.

Все ее тело наливается свинцовой тяжестью. Ноги, кажется, врастают в пол. Сердце давит в груди с ужасающей силой.

«Макс… о, Макс…» — шелестят окаменевшие губы Розы.

42

Макс снова нажал кнопку звонка. Господи, на что он рассчитывает? Шесть утра — она же наверняка спит и видит десятый сон. За окном только-только начало рассветать.

Ясно, что нужно уходить. Являться сюда — с его стороны чистейшая глупость. В этом нет никакого смысла. Ему ведь все равно нужно ехать в аэропорт — самолет не будет ждать…

Каменные ступени, покрытые ледяной коркой, холодили ступни ног: подошвы его башмаков не рассчитаны на такую погоду. Пальцы рук совсем одеревенели. Ночью снегопад наконец кончился — в такой мороз он и не идет. Интересно, подумал Макс, сколько градусов ниже нуля покажет термометр? В сером неподвижном воздухе раннего утра его дыхание повисало маленькими белыми облачками.

В третий раз, на всякий случай, нажав кнопку, Макс вдруг понял: Роза не ответит, сколько бы он тут не звонил. Не ответит — и все. Может, ее и вообще-то нет дома. Сердце Макса предательски екнуло. Что ж, остается взять свой чемодан и отправиться восвояси.