неизвестен Автор - Сад плененных сердец

— Я — дочь падишаха джиннов, а имя мое — пери Рухафза. Есть в океане остров, который люди называют страной Шейс. Живет там джиннов, что песчинок в пустыне и звезд на небе, а правит ими мой отец. Ну, а теперь говори, по какой причине ты живешь здесь в одиночестве?

— Я расскажу свою историю, — сложив почтительно руки, отвечала кормилица, — да боюсь, как бы от моих речей не помутнело зеркало сердца повелительницы небес.

— Говори спокойно и не таи в душе страха, — повелела Рухафза, — я исполню все твои желания и сделаю все, о чем ты попросишь.

И нянька поведала историю о том, как Ризван-шах отправился на охоту и, увидев здесь антилопу, повелел построить на этом месте дворец, и добавила:

— Так царевич и не знает, какая пери скрывалась в облике той газели, и день и ночь мечется, подобно безумному Маджнуну, по лесам и пустыням. Стекло его сердца иссечено страданиями, будто он отмечен печатью Сулеймана, и никого не желает он слушать. Если вам известна тайна того зверя, соизвольте раскрыть ее.

Пери выслушала рассказ няньки и, не сдержав смеха, сказала:

— Эй, старуха! Та антилопа, что похитила сердце охотника, вовсе не зверь. Это я заманила царевича в силок привязанности. Пошел уж девятый год с тех пор, как я увидела его впервые и полюбила. Но мне хорошо известно, что люди коварны и вероломны. Посему, покинув любимого, я горю в огне разлуки. Раз в месяц я издали гляжу на этот райский дворец, дабы не обнаружить любовного пламени и не выдать своего позора.

Услышав эти пылкие речи, кормилица обрадовалась и воскликнула:

— О океан красоты! О солнце с небес женственности! Царевич нетерпелив и в желании обладать тобою посыпает голову прахом мучений. Он не знает, кто та, к которой он так стремится. О светоч в собрании добродетели! О жемчужина в раковине любви! От твоего милосердия зависит, всплывет ли утонувший в океане скорби из пучины тоски и достигнет ли он берега своего спасения.

— Я же тебе сказала, — остановила ее Рухафза, — что в смертных нет ни капли верности. Не смей и просить об этом!

— О стройный кипарис в цветнике прелести, — продолжала нянька, — разве я призывала тебя соединиться с царевичем? Но для больного любовью достаточно один раз узреть тебя, чтобы утолить жажду щербетом твоего лицезрения. Кроме этого, нет для него иного лекарства, ибо лекарь страсти прописал ему такой рецепт: «Гиацинт кудрей, алая роза ланит, амбра родинки, рубины уст, нетронутый жемчуг зубов, черный мускус локонов, белый сандал чела, миндаль очей, фисташковый орех рта, яблоко подбородка, золотая фольга тела, кораллы рук, серебристый цинк ног, ароматное вино из ячменя щек». Напои же друга щербетом встречи и даруй ему исцеление, ибо на базаре красоты только у тебя есть такие снадобья.

И кормилица так расписала страдания царевича, что глаза пери наполнились слезами и она сказала:

— Будь по-твоему. Ступай, приведи его.

Та поклонилась и в сей же час, оседлав коня, поспешила в город. Обо всем поведав Ризван-шаху, нянька воскликнула:

— Поспеши! Всевышний исполнил твое желание, ибо луноликая воспылала к тебе страстью.

Царевич вмиг без колебаний вскочил в седло и поскакал в свой дворец. Подъехав поближе, он спешился и один, без свиты, подошел к воротам. Кормилица же, войдя в покои, объявила Рухафзе:

— О гурия из сада радости! О свет дня свободы! Явился раненный мечом твоего взгляда.

Тогда Рухафза грациозно сошла с трона и вместе с другими пери вышла царевичу навстречу.

Рассказчик говорит: как только пери кипарисом из сада добродетели предстала перед царевичем, ему показалось, будто сама красота и изящество одарили его своим присутствием. Разве сравнишь ее чело с луной в ночь полнолуния? Что ниша михраба в сравнении с ее бровью, а сердцевина нарцисса — рядом с очами? Алые прожилки в ее глазах словно красные нити на розовых лепестках. Ланиты рдеют, будто застыдившиеся от нескромных взоров розы, и на лице от смущения выступили капельки пота. Одна из них блестит в ямочке на подбородке, как родник на солнце. В шелк одетая, очарованьем согретая; лицом прекрасная, как луна, ясная; миру украшение, тюльпану поношение; газелеокая, гиацинты локоны; месяцем брови, губы как кровь.

Когда царевич увидал эту солнцеликую, в глазах у него вспыхнул огонь, душа дрогнула, а в голове помутилось. Чуть было не упал он без чувств, но Рухафза взяла его за руку, подвела к трону и усадила рядом. А Ризван-шах не сводил глаз с красавицы, и страсть его все разгоралась. Пери же, обратясь к нему, промолвила:

— Слышали мы, что ты воспылал к кому-то любовью. Хотелось бы узнать, кто ока. Тогда, встретившись с нею, я помогла бы вам соединиться. Проведав от кормилицы о твоих терзаниях, я преисполнилась к тебе состраданием. Истинная страсть велика. Создатель того не сделает, что совершит влюбленный.

— О гурия земного рая, слушай, — отвечал Ризван-шах, — вот уже давно, томясь по тебе, я всей душой отдался науке горести и тоски. В сердце мое вступило войско скорбей и печалей. Пленили они правителя-душу силком кокетливых взглядов и заточили в темницу разлуки. Кого же, кроме тебя, о сад надежд, можно полюбить? Ныне судьба благосклонна ко мне, ибо радость встречи откинула с твоего лица покрывало и явила прекрасный образ невесты. Теперь следует возблагодарить создателя. Ведь если бы у меня на месте каждого волоска выросла тысяча языков, и тогда бы я не смог воздать ему хвалу.

И сказав так, он, подобно цветущей ветви, обвил рукой стан пери и приник рубиновыми устами к бутону ее рта. Рухафза же, охваченная любовью, бросилась в его объятия. Открылись врата в сад наслаждения, опьянели они от вина близости и предались ласкам и поцелуям. Ризван-шах то припадал губами к устам пери, то страстно привлекал ее к своей груди. Одним словом, он вел себя, как одержимый Маджнун на свидании с Лейли.

Но не прошло и часа, как с неба спустился летающий трон, и с него сошла юная прекрасная пери и будто принесла с собой печаль. Она роняла слезы, подобно весенней туче, и, подойдя к Рухафзе, заговорила с ней на языке джиннов. Выслушав ее, царевна с такой силой ударила себя по щекам, что они заалели, и испустила горестный вздох, от которого могло бы затуманиться зеркало солнца. Из бутона рта, как из уст соловья, вырвались стенания, а прислужницы пери принялись рыдать и рвать на себе волосы. При виде этого зрелища Ризван-шах в волнении обнял возлюбленную и воскликнул:

— О душа мира! О плод с древа счастья! Что с тобой приключилось? Скорее скажи мне!

— Ах, Ризван-шах, — отвечала пери, — что же сказать, когда на меня обрушилось небо печали и скорби. Эта пери — Маймуна, дочь везира моего отца. Она принесла весть о смерти падишаха, а также о том, что сын моего дяди Манучехр хочет завладеть престолом. Все военачальники во главе с везиром собрались в городе и послали за мной.

— О царевна, — спросила тут Маймуна, — что это за юноша?

— Это правитель и владыка Чина, забота моего сердца и утешение души, — сказала Рухафза.

Маймуна ничего на это не ответила, а лишь воскликнула:

— Немедля отправляйся спасать свое царство, не то потеряешь его. А сюда ты еще вернешься.

— Сейчас нам предстоит важное дело, — обратилась Рухафза к царевичу, — посему я расстаюсь с тобой. Наберись терпения. Через два-три дня я возвращусь.

Затем со слезами на глазах и раной в сердце она села на трон и отправилась в страну пери. Оставшись один, царевич заметался в тоске. Он сел на трон и начал безутешно рыдать.

Вдруг за воротами послышался шум. Глядит: во дворец, плача и стеная, входят приближенные и советники его отца; головы их не покрыты, лица перепачканы пеплом, одежды разорваны. Упав к ногам царевича, они воскликнули:

— Сегодня падишах покинул сей бренный мир.

Услышав о смерти отца, Ризван-шах упал с трона и стал кататься по полу. Везиры подняли его, посадили на коня и повезли в город. Там, оплакав и похоронив падишаха, он в печали взошел на престол. В столице стали чеканить его монету, а сам он принялся за государственные дела, однако днем и ночью думал лишь о своей солнцеликой.

А теперь послушайте немного о Рухафзе. Когда она прибыла в свой город, везиры сделали ее правительницей и стали служить ей. Однако рассказчик так продолжает свою повесть. Пери Маймуна, что прилетала за Рухафзой, пылала любовью к Манучехру. Каждый день она приходила к нему и говорила так:

— О повелитель мира и смертных! Напрасно ты губишь свою душу, вздыхая по Рухафзе. Никогда она, жестокая, не ответит на твою любовь.

Однако же он был очарован Рухафзой и сходил по ней с ума, а потому не слушал никаких увещеваний. На сей же раз, увидев Рухафзу с Ризван-шахом, Маймуна все рассказала Манучехру и прибавила:

— Ты страдаешь по ней, а она наслаждается любовью со смертным. Разреши мне служить тебе, и все желания твоего сердца исполнятся.

Узнав о случившемся, Манучехр побледнел и сказал так:

— Мне хорошо известны твои желания. Посему я не верю ни одному твоему слову.

— Прикажи, и я сейчас же доставлю его сюда, чтобы он сам во всем признался. Тогда ты мне поверишь?

— Без сомнения.

Тут Маймуна поднялась в воздух и полетела в страну людей. А там сидел на престоле Ризван-шах и в разлуке с любимой проливал слезы. Вот уже два дня и две ночи он не ел и не пил. На третье утро вошли к нему придворные, успокоили и накормили. Вечером Ризван-шах отправился во дворец на берегу пруда, прилег там и уснул. В полночь прилетела Маймуна и видит: царевич крепко спит. Она подняла ложе вместе со спящим царевичем в воздух, перенесла в город Шейс и опустила подле Манучехра.

Ризван-шах пробудился, глядит и не узнает ни дома, ни сада. Он в каком-то чужом дворце, у его ложа на изукрашенном сиденье восседает незнакомый юноша, прекрасный как полная луна, а рядом с ним стоит та красавица, что принесла Рухафзе весть о смерти ее отца.

— О стройный кипарис, — обратился он к ней в изумлении, — как я попал в этот дворец?

— С той минуты, что царевна вернулась, — отвечала пери, — она день и ночь призывает тебя. А этот высокородный — сын ее дяди. Услышав, как тебя превозносит Рухафза, он воспылал желанием встретиться с тобой. По воле правительницы я отправилась в путь и принесла тебя сюда. Можешь считать этот дом своим и ничего не опасаться. Сейчас царица занята, а как освободится от дел, придет. Но вот что меня удивляет, о властелин мира, как ты — человек и она — пери, происходя от двух враждующих родов, пришли к согласию?

Тогда царевич рассказал всю свою историю: как он поехал на охоту, увидел антилопу и влюбился. Маймуна же, обратившись к Манучехру на языке джиннов, сказала:

— Ну, теперь, наконец, ты мне веришь? Разве я не говорила, что она коварна? Однако потерпи. Я знаю средство, как проучить Рухафзу и сделать так, что в ее сердце навсегда останется рана.

— Что же это за средство? — спросил Манучехр.

— Я убью этого юношу, и никто об этом не узнает.

— Но он неповинен в том, что случилось, — возразил Манучехр. — Она одна всему виной.

— Ну что ж, если ты не согласен, есть и другой способ. Прикажи, и я заточу его в таком месте, что, увидя его страдания, заплачут лишь рыбы в воде да птицы в воздухе.

— Пусть будет так, — отвечал Манучехр.

Тогда Маймуна подала Ризван-шаху гирлянду и сказала:

— Эти цветы растут только в нашей стране. Понюхай, какой аромат.

Понюхав цветы, царевич чихнул и упал без чувств. Маймуна же унесла его в заточенье, а затем, вернувшись, доложила обо всем Манучехру. Когда же Ризван-шах пришел в себя и огляделся, то видит: со всех сторон окружает его океан, посреди которого возвышается огромный столб, а на нем стоит железная башня. В этой-то башне он и заточен. Царевич заплакал и загоревал, однако помощи ждать было неоткуда. Кроме терпения и смирения, не было у него иного средства. Посему, умолкнув, он опустился на пол, но при виде этого соловья, плененного жестоким ловцом птиц, плакала сама весна, а царевич, запертый в клетке печали, тосковал, вспоминая желанную розу. Каждую ночь сгорал он, подобно мотыльку, в пламени любви к той свече из собрания изящества и в муках одиночества, словно одержимый, то смеялся, то рыдал, то погружался в сон, то пробуждался.

Ну, а теперь, узнав все о нем, послушайте, что случилось в его царстве. Утром кормилица открыла глаза и не нашла ложа царевича. В беспокойстве бросилась она всех будить и вопрошать: «Где Ризван-шах?» «Мы спали и ничего не знаем», — отвечали слуги.