Сара Аллен - Садовые чары

– Это, дорогая сестра, первый шаг.

– Может, ты запишешь все на бумаге? У меня явно неправильный рецепт, – сказала Клер и двинулась по ступеням дальше. – Я иду в душ.

– Ты же только сегодня его принимала.

– От меня пахнет отчаянием.

Сидни прыснула.

– Ничего, от этого не умирают.

* * *

Клер сбросила платье и накинула старый легкий халатик. Она шарила по полу в поисках шлепанцев, когда дверь в комнату отворилась.

Она могла лишь ошеломленно смотреть, как Тайлер входит в ее спальню и зловеще закрывает за собой дверь. Клер поспешила запахнуть полы халатика, хотя это было смешно, учитывая, с какими намерениями она только что явилась к нему в дом.

– Зачем ты сняла то платье? Я люблю его. Впрочем, этот халатик мне тоже нравится. – Его взгляд скользнул по ее телу. – Зачем ты приходила ко мне сегодня, Клер?

– Пожалуйста, забудь об этом.

Он покачал головой.

– Не выйдет. Я помню все, что связано с тобой. Ничего не могу с собой поделать.

Они стояли, глядя друг на друга. Возьмите одного мужчину и одну глупую женщину и положите их в миску. Ничего у них не получится.

– Ты опять слишком много думаешь, – сказал Тайлер. – Значит, это твоя спальня. Я все пытался угадать, какая из них твоя. Мог бы и сообразить, что она в башенке.

Он прошелся по комнате, и Клер с трудом удержалась, чтобы не броситься за ним и не отобрать у него фотографию, которую он взял с бюро, не потребовать оставить в покое книги, сложенные стопками у окна, потому что они лежат в определенном порядке. Она чуть было не разделила с этим мужчиной свое тело, но не может разделить с ним комнату? Возможно, если бы ей дали время на подготовку, время на то, чтобы спрятать шлепанцы под кровать, чтобы убрать со столика чашку с засохшими кофейными разводами…

– Разве тебя не ждет Рейчел? – с беспокойством спросила она, когда он заглянул в открытый шкаф.

Он обернулся к ней. Она стояла в противоположном конце комнаты, в углу, где перед уходом бросила свои шлепанцы.

– Мы с Рейчел просто друзья.

– Вас связывает общее прошлое.

– Мы с ней встречались, когда я только приехал преподавать во Флориду. Это продолжалось около года. Любовников из нас не получилось, но мы остались друзьями.

– Но как такое возможно? После того, что у вас было?

– Я не знаю как. Но вот ведь возможно.

Он двинулся к ней. Она готова была поклясться, что стулья и ковры расступаются перед ним, чтобы дать ему дорогу.

– Ты хотела поговорить? Пригласить меня на ужин или в кино?

Она была в буквальном смысле загнана в угол. Он приблизился к ней и остановился, почти касаясь ее и все же не касаясь, как у него это получалось, словно она могла ощущать его прикосновения, на самом деле не ощущая их, словно чувствовала его на расстоянии.

– Если ты вынудишь меня произнести это вслух, я умру, – прошептала она. – Прямо тут. Упаду замертво от смущения.

– То, что было в саду?

Она кивнула.

Его руки коснулись ее плеч, пальцы скользнули под воротник халатика.

– Что, не так-то просто это забыть, да?

– Да.

Халатик соскользнул с ее плеч и неминуемо упал бы, если бы она не вцепилась в лацканы.

– У тебя такая горячая кожа, – прошептал он. – Если бы тогда, дома, я почувствовал, какая ты горячая, я был бы твой в два счета.

Он поцеловал ее и вытащил из угла, а потом начал теснить к постели, буквально пожирая ее. Возьмите одного мужчину, одну глупую женщину, положите их в миску и хорошенько встряхните. Голова у нее шла кругом, мысли путались. Ей казалось, что она падает, потом она упала на самом деле, под колени ей ткнулся край кровати, и она полетела на спину. Халатик распахнулся, и она ощутила рядом с собой Тайлера; он оторвался от ее губ ровно настолько, сколько потребовалось, чтобы избавиться от собственной рубашки, а потом его обнаженная грудь прижалась к ее груди.

Он все понимал. Он помнил, как она жаждала этой близости, этого прикосновения кожи к коже, как нужен был ей кто-то, на кого можно было излить все, что было у нее в таком избытке.

– Здесь нельзя, – прошептала она. – Там, внизу, Сидни и Бэй.

Он впился в ее губы.

– Дай мне десять минут, я куда-нибудь сплавлю Рейчел.

– Ты не можешь ее никуда сплавить.

– Но она пробудет здесь еще три дня.

Они долго смотрели друг на друга, потом он наконец с глубоким вздохом перевернулся и лег рядом с ней. Клер сделала попытку застегнуться; не могла же она вот так лежать в распахнутом халате? Но Тайлер не позволил; он протянул руку и накрыл ладонью ее грудь. Так уверенно, так по-хозяйски. «Мое».

– Пожалуй, ожидание тоже может быть приятным, – произнес он задумчиво. – Целых три дня ожидания.

– Целых три дня, – эхом отозвалась она.

– Что заставило тебя передумать? – спросил он и, перевернувшись на бок, скользнул губами туда, где только что была его рука.

Она запустила пальцы в его волосы и крепко зажмурилась. Как можно так сильно чего-то жаждать, чего-то, чего она даже не понимает?

– Я должна научиться подпускать людей ближе. Если они уйдут, значит они уйдут. Если я не переживу этого, значит я этого не переживу. Такое может случиться с каждым. Правильно?

Он приподнял голову и заглянул ей в глаза.

– Ты боишься, что я уйду?

– Не может же это быть на всю жизнь.

– С чего ты взяла?

– Я не знаю ни одного человека, у кого так было бы всю жизнь.

– Я все время думаю о будущем. Всю жизнь я гонялся за мечтами о том, как могло бы быть. И впервые на самом деле поймал такую мечту.

Он снова поцеловал ее, потом нащупал свою рубашку и поднялся.

– Я буду выдавать тебе по одному дню за один раз, Клер. Но помни, я уже на много тысяч дней впереди тебя.

* * *

Фред впервые собирался ночевать на чердаке, и Эванель слышала, как он ходит туда-сюда у себя наверху. Знать, что в доме есть еще одна живая душа, которая издает негромкие уютные звуки, похожие на мышиную возню, было приятно. Беда призраков в том, что они не издают никаких звуков. Уж кто-кто, а она достаточно долго прожила под одной крышей с безмолвным призраком своего мужа, чтобы знать об этом.

Она задалась вопросом, не поступила ли по-ханжески, когда уговорила Фреда переехать к ней. Это было совсем не то же самое, как если бы она сама переехала к кому-нибудь. Наверное, когда твой любимый человек умирает, это не так, как когда он просто уходит от тебя. А может быть, это одно и то же. Во всяком случае, больно, наверное, одинаково.

Внезапно Эванель уселась в кровати.

Черт.

Ей необходимо было дать кое-что одному человеку. Она на миг задумалась. Это был Фред. Она должна была кое-что дать Фреду.

Она включила прикроватный светильник и, надев халат, вышла в коридор. Там она остановилась, соображая, куда идти. Две другие комнаты первого этажа были теперь оборудованы картотечными шкафами и миленькими деревянными стеллажами, куда переместились все ее залежи.

Налево.

Во вторую комнату.

Она щелкнула выключателем, подошла к картотечному шкафу и открыла ящичек, помеченный буквой «П». В этом ящичке обнаружились перчатки, пакетики для бутербродов и потенциометр, аккуратно разложенные рядом с карточками с названиями в алфавитном порядке. Карточка под заголовком «Приспособление» была снабжена примечанием «См. также „Инструменты“». Этого Фред вполне мог бы и не писать. Если ей нужен был какой-то инструмент, она шла прямиком к этому инструменту. Но Фред пока что не уяснил толком, каким образом действует ее дар. Как, впрочем, и она сама.

Под названием «Приспособление» она нашла то, что искала. Это была такая штуковина в магазинной упаковке, кухонный инструмент, называемый мангорезкой, предположительно предназначенный для того, чтобы облегчить вырезание косточки из манго.

Интересно, как он это воспримет? Изначально он поселился у нее в надежде получить от нее что-то такое, что поможет ему наладить отношения с Джеймсом. Наверное, не дождавшись вожделенного подарка, он разочаровался в ней? И вот теперь, столько времени спустя, ее наконец посетило побуждение кое-что ему дать, и это кое-что не имеет никакого отношения к Джеймсу. Возможно, это и к лучшему. Возможно, он увидит в этом знак, что, переехав к ней, он поступил правильно.

А возможно, решит, что ему просто нужно есть больше манго.

До нее донеслась негромкая трель звонка сотового телефона Фреда. Он сказал, что не хочет пользоваться ее телефоном, чтобы не занимать его на тот случай, если ей понадобится позвонить кому-нибудь и предупредить, что она собирается занести какую-нибудь вещь. Ей это льстило – он считал ее кем-то вроде супергероя.

Эванель постучала в дверь, ведущую на чердак, и начала подниматься по лестнице. С верхней ступеньки она увидела Фреда – он сидел в кожаном кресле напротив углового столика, на котором примостился его телевизор. Перед ним на кожаной оттоманке лежал каталог антиквариата. Отсюда еще не успел выветриться запах краски.

– Да-да, – произнес Фред в трубку. – Постарайтесь сделать все, что сможете. Спасибо, что позвонили.

Он нажал кнопку отбоя.

– Я помешала тебе?

– Нет. Это просто деловой звонок. Один заказ задерживается. – Он положил телефон и поднялся. – Что-то случилось? Вам нездоровится? Или просто не спится? Хотите, я что-нибудь вам приготовлю?

– Нет, я в добром здравии. – Она протянула ему сверток. – Я хотела отдать тебе вот это.

Порой Генри жалел, что не умеет летать, потому что бежать так быстро, как ему хотелось, он не мог. Пару раз в неделю по ночам он тихо, чтобы не разбудить деда, выбирался из постели и просто бежал куда глаза глядят. В ту ночь, когда ему стукнуло двадцать один, он добежал до подножия Аппалачей, направляясь в Эшвилл. Наступление этого возраста вызвало у него неожиданный всплеск энергии, и он понял, что должен куда-то расходовать ее, а не то его разорвет на части. На обратную дорогу у него ушло шесть часов. Утром дед встретил его на крыльце, и Генри сказал ему, что у него случился приступ лунатизма. Он сомневался, что дед поймет его. Временами Генри очень хотелось поскорее стать старым, как дедушка, но бывали и другие времена, когда его тело переполняла молодая кипучая энергия и он не знал, что с ней делать.

В тот день, когда они впятером отправились на водохранилище, он не сказал Клер, что и он тоже никогда раньше там не был. Он вообще никогда не занимался тем, чем занимались другие дети его возраста. Слишком занят был делами на ферме и встречами с более старшими женщинами, которые хорошо знали, чего хотят. В обществе Сидни он чувствовал себя молодым, но одновременно с этим его начинало подташнивать, как будто он переел, и, сколько бы он ни бежал, избавиться от этого ощущения было невозможно.

Этой ночью он остановился на краю поля; он промочил ноги и ободрал лодыжки о шипы диких роз, которые цвели в зарослях ежевики у обочины шоссе. Когда он бежал, впереди на дороге показались фары машины, и он нырнул в придорожные кусты, не желая, чтобы кто-нибудь увидел его посреди чистого поля в одних трусах во втором часу ночи.

Но даже когда шум двигателя затих вдали, он не стал спешить выбираться. Он смотрел на луну, похожую на гигантскую дыру в небе, сквозь которую с той стороны лился свет, и полной грудью вдыхал запах влажной травы, теплых роз и нагретого жарким летним солнцем асфальта, который еще не успел остыть и потому был чуть вязким по краям и пах гарью.

Он воображал, как целует Сидни, как погружает свои руки в ее волосы. От нее всегда пахло чем-то загадочно-женским, как в салоне, где она работала. Ему нравился этот запах. Всю жизнь. Он восхищался женщинами. Амбер, администраторша из салона Сидни, была хорошенькая и тоже так пахла. К тому же она явно симпатизировала ему, но Сидни каждый раз с трудом удерживалась от того, чтобы не посоветовать ему пригласить ее куда-нибудь, когда он заходил к ней в «Уайт дор». Сидни не питала к нему страстных чувств, но, пожалуй, относилась к нему слегка по-собственнически. Глупо, наверное, надеяться на то, что со временем она полюбит его? Его собственного желания хватило бы на двоих.

Он поднялся и побежал обратно к дому, и позади него, точно хвост кометы, замелькал бледно-лиловый огонек.

* * *

Лестер из окна спальни наблюдал, как бежит его внук. В семье Хопкинсов все мужчины были такие. И сам Лестер тоже был когда-то. Повсеместно распространено заблуждение, что, если ты стар, ты не можешь испытывать страсть. Они все испытывали страсть. Они все бегали по одному и тому же полю. Давным-давно, когда Лестер только познакомился со своей будущей женой, деревья сами загорались, стоило ему остановиться под ними ночью. Ему очень хотелось, чтобы и на долю его внука выпало то, что довелось испытать им с его дорогой Альмой. И эти ночные пробежки, когда ты несешься вперед, как будто охваченный огнем, были первым шагом к этому. В конце концов, если Сидни его половинка, Генри прекратит бессмысленную беготню и побежит к ней.