Сара Аллен - Садовые чары

Внезапно она бросила пакеты, увидев Хантера-Джона на диване с большим альбомом в руках. Он снял пиджак с галстуком, в которых уходил с утра на работу, а рукава его рубашки были закатаны.

– Ой, Хантер-Джон! – воскликнула Эмма, широко улыбаясь, несмотря на сосущее чувство тревоги под ложечкой. – Что ты делаешь дома посреди дня?

– Я взял отгул. Я ждал тебя.

– Где мальчики? – спросила она в надежде завлечь его в спальню.

Ее взгляд метнулся к розовому пакету, тому самому, в котором лежал прозрачный черный лифчик и не скрывающие практически ничего трусики с крошечными красными бантиками.

– Няня повела их в кино, а потом куда-нибудь поесть. Я подумал, что нам надо поговорить.

Она судорожно стиснула кулаки. Поговорить. Обсудить. Расстаться. Нет уж. Она кивнула на альбом, который он держал в руках.

– Что ты смотришь?

– Наш выпускной альбом, – сказал он, и у нее оборвалось сердце.

Как все могло бы быть! Она украсила его рабочий кабинет дома старыми футбольными фотографиями и призами. Она даже вставила в рамку его старую спортивную футболку. То было время, которым он мог гордиться, время, когда все было возможно.

Время, которое она у него отняла.

Забыв о разбросанных по полу свертках и пакетах, она подошла к дивану и присела рядом с ним, осторожно, несмело, опасаясь, что он отшатнется от нее, если она будет двигаться слишком быстро. Альбом был раскрыт на развороте с любительскими фотографиями, снятыми их одноклассниками. Почти на всех были Сидни, Эмма и Хантер-Джон. На некоторых их троица была запечатлена в крытом помещении для пикников при кафетерии, где они иногда покуривали украдкой. На других – на скамье выпускников в главном зале, привилегированном месте, право сидеть на котором оспаривали самые популярные личности в школе. Рядом со своими шкафчиками, дурачатся перед камерой. На вечеринке после футбольного матча в честь дня рождения школы в тот год, когда Хантер-Джон передал победный пас.

– Я был влюблен в Сидни, – произнес Хантер-Джон, и Эмма испытала странное удовлетворение.

Или, пожалуй, чувство собственной правоты. Он все-таки признался. Он признался, что все дело в ней. Но потом он продолжил:

– Насколько может быть влюблен подросток. Тогда мне казалось, что это серьезно. Я гляжу на эти фотографии, и на всех до единой я смотрю на нее. И ты тоже на всех до единой смотришь на нее. Я давным-давно и думать о ней забыл, Эмма. А ты – нет, так ведь? Выходит, все эти десять лет Сидни стояла между нами, а я даже об этом не подозревал?

Эмма уставилась на фотографии, стараясь не заплакать. Слезы делали ее уродливой. У нее распухал нос, а тушь с ресниц рекой текла по щекам.

– Я не знаю. Я знаю только, что мне все это время не давал покоя вопрос: если бы можно было повторить все сначала, ты поступил бы так же? Ты выбрал бы меня?

– Так вот в чем дело? И все это время ты из кожи вон лезла – секс, образцовый дом, – потому что считала, что я не хочу быть с тобой?

– Я лезла из кожи вон, потому что люблю тебя! – в порыве отчаяния выпалила она. – Но я лишила тебя выбора! Из-за меня ты остался дома, вместо того чтобы поступить в колледж. Ты стал воспитывать детей, вместо того чтобы уехать на год в Европу. В глубине души я всегда считала, что испортила тебе жизнь, потому что так сильно ненавидела Сидни, потому что мне невыносимо было знать, что ты любишь ее, а не меня. Так невыносимо, что я соблазнила тебя. И разрушила все твои планы. С тех самых пор я каждый день пытаюсь загладить свою вину перед тобой.

– Боже правый, Эмма. Ты не лишала меня выбора. Я выбрал тебя.

– Но когда ты снова увидел Сидни, неужели тебе не пришла в голову мысль о том, как все могло бы повернуться? Неужели ты не сравнивал ее и меня? Неужели ты хотя бы на миг не задумался о том, какой могла бы стать твоя жизнь без меня?

– Нет, – ответил он с искренним недоумением в голосе. – За все эти десять лет я почти не думал о ней. И после ее возвращения тоже. Но ты упорно продолжаешь напоминать мне о ней. Ты считаешь, что ее возвращение все изменило. Но для меня оно не изменило ровным счетом ничего.

– О, – произнесла она, отворачиваясь в сторону, чтобы вытереть глаза, в которых стояли слезы, готовые вот-вот хлынуть ручьем.

Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

– Я не хотел бы ничего изменить, Эмма. Ты прекрасная жена. Ты моя радость и счастье. Ты заставляешь меня смеяться, ты заставляешь меня думать, ты возбуждаешь меня. Порой ты ставишь меня в чертовски неловкое положение, но это счастье – просыпаться рядом с тобой по утрам, возвращаться домой к тебе и мальчикам по вечерам. Я самый счастливый мужчина на свете. Я очень тебя люблю, я и представить не мог, что можно кого-то так любить.

– Сидни…

– Хватит! – грубо оборвал он ее, рубанув в воздухе рукой. – Хватит! Не начинай! С чего ты взяла, что я пожалел о своем выборе? Много дней я ломал голову, пытаясь понять, что я мог сделать, чтобы не допустить этого, и знаешь, к какому выводу я пришел? Наши отношения тут ни при чем. Дело в отношениях между тобой и Сидни. Еще, подозреваю, может быть, между тобой и твоей матерью. Я люблю тебя, а не Сидни. Я хочу жить с тобой, а не с Сидни. Мы уже не те, какими были тогда.

Он захлопнул альбом, оставив на его страницах детские мечты о спортивной карьере и о путешествии по Франции.

– Во всяком случае, я не тот.

Она положила ладони ему на бедро, довольно высоко, потому что она была такой, как была, и не могла бороться с собой.

– Я не хочу быть такой, Хантер-Джон. Правда не хочу.

Он испытующе посмотрел ей в лицо.

– Я думаю, она останется здесь, Эмма.

– Я тоже так думаю.

– Я имею в виду – в городе, – сказал он. – Не в нашей жизни.

– А-а.

Он покачал головой.

– Попытайся, Эмма. Ни о чем больше я тебя не прошу.

Фред сидел за столом у себя в кабинете и вертел в руках мангорезку.

Что она означает?

Джеймс любит манго. Возможно, это значит, что Фред должен позвонить ему и пригласить… полакомиться фруктами?

Ну почему все это не могло быть чуть яснее? Почему не произошло чуть раньше?

И что ему теперь делать с этой мангорезкой? Каким образом она поможет ему вернуть Джеймса? Он мучился этим вопросом уже несколько дней, дожидаясь какого-то знака, какого-то указания.

В дверь кабинета постучали, и показалась голова Шелли, его заместительницы.

– Фред, тут один человек хочет с тобой поговорить.

– Сейчас выйду.

Фред снял со спинки кресла пиджак и накинул его.

Когда он вышел из кабинета, то увидел, что Шелли разговаривает с каким-то мужчиной, стоявшим у полок с вином. Она указала на Фреда и двинулась прочь. Фред узнал Стива Маркуса, преподавателя кулинарии из Орионовского колледжа. За эти годы им несколько раз доводилось вести интересные беседы о еде и рецептах. Фред не сразу смог заставить себя сдвинуться с места. Перед уходом Джеймс сказал, что ему стоит начать встречаться со Стивом. Это тут ни при чем, твердил себе Фред, однако каждый шаг вперед давался ему с огромным отвращением. Не хочет он встречаться со Стивом!

Тот протянул руку.

– Рад вас видеть, Фред.

Он покачал головой.

– Могу чем-то помочь?

«Если только речь не идет о предложении руки и сердца».

– Я хотел пригласить вас на бесплатные курсы по кулинарии, которые я веду в университете, – приветливо сказал Стив.

Это был полный добродушный мужчина. На пальце правой руки он носил массивное университетское кольцо, и Фреду всегда нравилось, что ногти у него неизменно ухоженные и блестящие.

– Они будут посвящены, – продолжал Стив, – разнообразным хитростям и приспособлениям, которые облегчают готовку. Я подумал, что вы с вашими познаниями о еде и местных особенностях будете для нас неоценимым приобретением.

Это было уже чересчур. Слишком скоро. Фред чувствовал себя как человек, которого утром пытаются разбудить ни свет ни заря.

– Даже и не знаю… у меня столько дел…

– Первое занятие завтра вечером. Вы не заняты?

– Завтра? Ну…

– Я прошу всех припомнить свои маленькие хитрости и захватить с собой приспособления, о которых большинство ничего не знает. Я не настаиваю. Завтра вечером в шесть, если сможете. – Он сунул руку в задний карман брюк и вытащил бумажник. – Вот вам моя визитка, звоните, если возникнут вопросы.

Фред взял визитную карточку. Она еще хранила тепло его тела.

– Я подумаю.

– Вот и славно. До встречи.

Фред вернулся к себе в кабинет и грузно опустился в кресло. «Я прошу всех припомнить свои маленькие хитрости и захватить приспособления, о которых большинство ничего не знает».

Вроде мангорезки.

Он так долго ждал, когда Эванель захочется что-нибудь ему дать. Это должно было все исправить. Фред упрямо снял телефонную трубку. Он позвонит Джеймсу. Он сделает так, чтобы эта мангорезка стала тем предметом, который наладит их с Джеймсом отношения, чего бы это ему ни стоило.

Он набрал номер сотового телефона Джеймса. После десятого гудка он забеспокоился. Потом сказал себе, что если Джеймс не возьмет трубку после двадцатого гудка, значит мангорезка предназначалась не для него.

Потом после тридцатого.

Потом после сорокового.

Потом после пятидесятого.

* * *

Бэй из-под яблони наблюдала за приготовлениями к обеду. С виду все было в полном порядке, и она никак не могла понять, почему ей так не по себе. Возможно, все дело было в крохотных колючих побегах, которые начали пробиваться по краям сада, таких маленьких и так надежно затаившихся, что даже Клер, от которой не укрывалось ничто из того, что происходило в саду, пока еще их не заметила. Впрочем, возможно, она видела их, но решила не придавать им значения. Ведь Клер сейчас счастлива, а когда человек счастлив, он забывает о том, что в мире бывают плохие вещи. Сама Бэй была не настолько счастлива, чтобы не помнить об этом. Пока что до совершенства вокруг было далеко. И все же Тайлер прекратил по ночам бродить у себя во дворе в окружении тех пурпурных огоньков. И уже целую неделю ни мама, ни сама Бэй не чувствовали запаха одеколона ее отца, так что Сидни стала чаще улыбаться. Она даже стала чаще говорить о Генри. Его имя всплывало едва ли не в каждом их разговоре. Всем этим Бэй вполне могла бы быть довольна. Ее записали в школу, а через две недели начинались занятия в детском саду. Может быть, именно это не давало ей покоя. Она ведь знала, что мама назвала не ее настоящую фамилию, когда записывала в сад. Начинать с неправды было нехорошо.

Или, может быть, все дело было в том, что Бэй до сих пор не удалось сообразить, каким образом здесь все сделать так, как она видела во сне. У нее ничего не выходило. Она не могла найти ничего такого, от чего получались бы блики на лице, а мама запретила ей таскать хрусталь из дома для экспериментов. И шелест бумаги на ветру воспроизвести ей тоже не удавалось. Уже много дней подряд вообще не было ни ветерка, до самого сегодняшнего дня, когда, едва Сидни с Клер попытались застелить стол скатертью цвета слоновой кости, вдруг откуда ни возьмись налетел ветер. Скатерть вырвалась из рук сестер и полетела по саду, как будто какой-то маленький озорник накинул ее на голову и кинулся бежать. А они со смехом бросились ловить ее.

Сидни с Клер были счастливы. По утрам они добавляли в овсянку розовые лепестки, а по вечерам, когда приходило время мыть посуду, бок о бок стояли у раковины, хихикая и перешептываясь, словно девчонки. Возможно, только это и имело значение, а Бэй беспокоилась попусту.

Ветер гнал по небу большие облака, серо-белые, похожие на слонов из цирка. Бэй, прижавшись спиной к стволу яблони, смотрела, как они плывут в вышине.

– Яблоня-яблоня, – прошептала она. – Что должно случиться?

Листики задрожали, и Бэй под ноги упало яблоко. Она не обратила на него внимания.

Наверное, придется ей подождать и увидеть все своими глазами.

* * *

– Прошу прощения, – окликнул даму незнакомый мужчина из-за бензозаправочной колонки.

Он появился перед Эммой совершенно неожиданно, и, глядя в его темные глаза, она заметила, что в небе над ним собираются грозовые облака, похожие на слонов.

Эмма заправляла автомобиль с откидным верхом, принадлежавший ее матери, в то время как сама Ариэль на водительском сиденье подправляла макияж, глядя в зеркало заднего вида. Звук его голоса заставил ее обернуться. Она немедленно заулыбалась и вышла из машины.

– Добрый день, – сказала она, подойдя к дочери и остановившись рядом с ней.

Перед этим они вдвоем снова ходили по магазинам. Эмма с Хантером-Джоном собирались на выходные на остров Хилтон-Хед, вдвоем, а потом планировали отвезти мальчиков в Диснейленд, пока не начались занятия в школе. Ариэль настояла на том, что дочери необходимо купить новый купальник, такой, который понравился бы Хантеру-Джону, и Эмма уступила, потому что так было проще. Но что бы ни говорила Ариэль, теперь Эмма была спокойна за свои отношения с мужем. Она не винила мать за плохой совет. В конце концов, для Ариэль обольщение всегда было беспроигрышным способом добиться своего. Но она считала, что женщинам Кларк необходимо постоянно испытывать силу своих чар, даже на посторонних. Вот и сейчас, увидев, что ее дочь разговаривает с незнакомым мужчиной, она поспешила выйти из машины и принять соблазнительную позу, демонстрируя свое декольте, это призвано было доказать, что она все еще не утратила хватку.