– Почему вы молчите? – В голосе Изабель слышалась мольба. – Разве… вы позвали меня просто так?

Ее взгляд. Вот что никак не вязалось с человеческой сущностью. В нем не было страха – эмоции, свойственной людям, запаха, по которому вампир выбирает жертву. Она не вызывала во мне жалости, как Виргиния в тот момент, когда я встретил ее. Не вызывала во мне голода… по крайней мере, привычного. Но вызывала другой голод. И я не мог сказать, что пища такого рода насыщает хуже крови.

Мы привыкли думать, что смертные не умеют чувствовать эмоциональные запахи, а поэтому не различают наших настроений. Но Изабель безошибочно уловила промелькнувшую между нами искру. Она преодолела разделявшие нас несколько шагов, обняла меня за шею – разница в нашем росте была слишком большой, и ей пришлось подняться на носки – и поцеловала. С чем я мог сравнить это ощущение? Я много лет не видел солнца, боялся его – и вот кто-то заставил меня выйти под лучи, которые убивают мне подобных. Я чувствовал, как они согревают тело, пробираются под кожу, освещают каждый уголок моей души, наполняют теплом… но я не сгораю . Так прикасаются к запретному: страх, а потом – эйфория, полет, блаженное забытье, в котором теряется все, начиная от здравого смысла и заканчивая размышлениями о последствиях.

Свет, самый страшный яд для меня, внутри – а я продолжаю жить. До этого момента я свято верил в то, что женщина, живущая со мной, заключает в себе этот свет. Когда-то – теперь мне казалось, что это было в прошлой жизни – мы с Мораной могли целую ночь до рассвета комкать простыни, сходить с ума, задыхаться от страсти, и я думал, что это и есть любовь. О, глупец!.. И после этого мы говорим, что люди склонны заблуждаться, но мы-то знаем, чего хотим, ведь у нас есть вечность , и поводов лгать себе уже не осталось!

Изабель отстранилась и уперлась руками мне в грудь – так, будто хотела удержать меня на расстоянии. Ее щеки снова залились румянцем, а сердце билось так часто, что я все же не совладал с собой. Мой взгляд и без того был прикован к тонкой голубой жилке, едва заметно бившейся на ее шее, а теперь я наклонился и вдохнул запах кожи. Изабель пахла так, как и должно пахнуть невинное существо: самый непреодолимый в двух мирах соблазн.

– Я не причиню тебе вреда, – сказал я, заметив страх в ее глазах. – Я не сделаю ничего против твоего желания.

– Так… это правда .

Она отошла от меня на шаг и прижала ладони к щекам. От нежного румянца не осталось и следа, теперь они пылали – и ничем не отличались от моих щек. Мне казалось, что я превратился в объятого пламенем феникса – в любую секунду могу обратиться в пепел. Великая Тьма знает, каких усилий мне стоило вежливо поклониться и сказать:

– Я могу уйти, моя госпожа. Достаточно одного вашего слова.

– Нет! – Изабель порывисто схватила меня за руки. На долю секунды ее глаза потемнели, в них отразилась боль, но она тут же сменилась холодным огнем решимости. – Мне все равно! Вы мне нравитесь… – Она опустила ресницы. – Иначе я бы ни за что не согласилась прийти!

– Присядем, – предложил я, кивнув на беседку.

– Нет, – повторила она и кивнула в сторону леса. – Идемте .

Расценив мое замешательство как нерешительность, она нетерпеливо потянула меня за руку.

– Идемте, прошу вас! Не мучайте меня! Я знаю, вы тоже этого хотите… я чувствую!

Ожидай меня дома целая толпа женщин, которых я любил бы до беспамятства, я не нашел бы в себе сил сказать «нет»…

– Тут так тихо и спокойно.

Голос Изабель звучал так, будто она находилась под водой. Я сидел, прислонившись спиной к дереву, она устроилась рядом, положив голову мне на грудь и блаженно замерев. Ей стало холодно, и она завернулась в свой плащ. Не знаю, о чем она думала в тот момент, а мою голову заполнял сладкий разноцветный туман, я до сих пор чувствовал вкус ее крови на языке, а где-то в глубине сознания блуждала мысль: стоит зализать ранки, вряд ли она захочет появиться дома с таким «украшением». Но двигаться не хотелось. У меня было единственное желание: стать служителем культа Равновесия и сделать так, чтобы солнце задержалось за горизонтом на несколько бесконечно долгих часов. Я мог просидеть целый век с закрытыми глазами, прижимая ее к себе и вспоминая осторожные нерешительные прикосновения – ласки, которые женщина дарит первому в ее жизни мужчине.

– Мой князь?

Эти два слова отрезвили меня лучше хлесткой пощечины.

– Пожалуйста, не зови меня так.

– Почему? Ты ведь князь. – Изабель подняла голову и погладила меня по щеке. – Или тебе не нравится слово «мой»?..

– Я больше всего на свете хочу, чтобы ты стала женщиной, которая могла бы меня так называть. Но еще больше боюсь, что это действительно случится .

Изабель обреченно вздохнула.

– Не понимаю, – сказала она.

– Если бы ты понимала, мне было бы в разы тяжелее.

Она взяла меня за руку и принялась гладить пальцы.

– Скоро рассвет… ты уйдешь. Да?

Я посмотрел на небо и только сейчас заметил, что начинает светать. Как опрометчиво с моей стороны… я всегда чувствовал время и знал, когда следует возвращаться. Еще немного – и пришлось бы мне, чего доброго, ночевать прямо на кладбище и в земле.

– Да. Я не люблю солнце.

– Я знаю. Но я не хочу, чтобы ты уходил. Я хочу остаться с тобой… каково это – быть таким ?

Я покачал головой, запоздало понимая, что в предрассветных сумерках Изабель этого не заметит – было еще слишком темно.

– Прошу тебя, не спрашивай об этом. Ты делаешь мне больно… еще больнее . Лучше я проживу оставшиеся мне века в одиночестве – но ты не узнаешь ответ на этот вопрос.

– Вот что тебе было нужно? – Она отодвинулась от меня и распахнула плащ. – Мое тело? И все?.. Тебя даже не волнует, что я об этом думаю, что я чувствую? Почему ты так жесток?..

Я взял ее за плечи и снова привлек к себе.

– Да, это правда. Я жесток. И не только я. Мы все . Мы живем во тьме, убеждая себя в том, что не скучаем по солнцу, а во сне видим безоблачное небо и яркие лучи. Мы не боимся смерти и боли, но зато боимся голода – боимся так сильно, как не снилось ни одному смертному, и готовы на все, чтобы получить пищу. Когда мы обнимаем мужчину или женщину, мы видим в них еду , потому что питаемся не только кровью, но и желанием. Все мы когда-то были людьми, завидуем им – все, особенно те, кто это отрицает – завидуем и ненавидим их за это. А заодно ненавидим и самих себя. Людям непонятно наше мироустройство. Они не понимают, почему мы вынуждены существовать группами и подчиняться существам, авторитет которых признаем помимо своей воли. Людям непонятны наши ценности, им не близки наши развлечения, наши понятия о чести. А если ты встречаешь кого-то, кто отличается от остальных – то настанет день, когда и он станет таким же. Потому что это наша сущность , Изабель. Мы не можем прятать ее, как бы мы ни старались.

Она опустила глаза, ее губы вздрогнули, по щекам потекли слезы, но в тот момент, когда она заговорила, голос ее был тверд.

– Мне все равно.

Я чувствовал, как на меня накатывает волна бессильной ярости. Глупая девчонка! Нет. Это я глупец. Как я позволил всему этому зайти так далеко!.. А небо, между тем, неумолимо светлело. Если я хотел успеть вовремя, то мне следовало поторопиться.

– Ты не знаешь, что ждет женщину, которую я полюблю, – сказал я.

Это был последний аргумент – и он не подействовал.

– Знаю, – ответила Изабель и повторила: – Мне все равно.

– Я буду ждать тебя завтра здесь в этот же час. И буду рад, если ты не придешь.

– Хорошо. – Она посмотрела на меня и добавила: – До завтра. Мой князь .


Часть тринадцатая

– Где ты был всю ночь?! Я требую, чтобы ты ответил! Я имею право знать!

Виргиния металась по залу, заламывая руки и не утирая слезы, которые градом катились по щекам. Они кричала, что звала меня, но я не отвечал, говорила, что чуть не умерла от голода, угрожала, что сейчас выйдет на солнце и покончит с собой. А я сидел в кресле у камина спиной к ней и думал о том, что мне хочется отдохнуть. И только потом обдумать сложившуюся ситуацию. Хотя… я обманывал сам себя. Я уже все решил.

– Гривальд! Отвечай! – продолжила Виргиния. – Ты оглох?! Где ты был?! Я чуть не умерла от голода! Я волновалась! Я не знала, куда себя деть, я чуть не сошла с ума, я…

– Замолчи.

Она замерла посреди комнаты в театральной позе и уставилась на меня во все глаза.

– Я уже не раз говорил тебе, что не собираюсь терпеть эти уродливые сцены. Я – твой создатель, и я требую , чтобы ты замолчала. Сейчас же. Ты не умираешь от голода, и ты немедленно прекратишь истерику. А потом отправишься спать. Я уже объяснял тебе, почему днем вампиры должны отдыхать, даже если они находятся в помещении, куда не проникают солнечные лучи.

– А я требую, чтобы ты сейчас же рассказал мне, где был!

– Это не твоего ума дело.

Виргиния подошла ко мне и встала между креслом и камином.

– Я знаю, где ты был, – прошипела она. – Ты был с этой смертной сучкой! Какая я идиотка! Мне следовало догадаться! Я умирала от голода, а ты обнимал ее?!

Я поднялся из кресла, и она невольно отпрянула, но глаза ее до сих пор метали молнии.

– Ты хочешь умереть, Виргиния? – спросил я. – Умирай .

Она прижала пальцы к полураскрытым губам, и ярость в ее глазах сменилась ужасом.

– Умирать? – Она проговорила это слово по буквам – так, будто пыталась объяснить его самой себе и осознать смыл. – Вот как говорит мне мой создатель? Умирать?! Тебе все равно?!

– Я больше не твой создатель. Ты свободна . Я отпускаю тебя.

– Нет!!! – Виргиния толкнула меня в плечо, и я с трудом удержался от того, чтобы не ударить ее по лицу. Еще никогда она не вызывала у меня такого отвращения. Я смотрел ей в глаза и тщетно пытался разглядеть там хотя бы легкий, неосязаемый абрис той, которая когда-то заставляла мое сердце биться чаще. Во имя всех темных богов, неужели я когда-то любил это существо?.. – Будь ты проклят!!! Ненавижу тебя! Будь проклят тот день, когда ты превратил меня в ту, кем являюсь сейчас! Будь проклят тот день, когда я впервые встретила тебя!

– Прошу прощения.

Сложно сказать, в какой момент нашего разговора – нет, отвратительной сцены – Винсент появился в дверях зала, но заговорил он только сейчас, а потом подошел к нам. Виргиния бросилась ему на грудь и разрыдалась пуще прежнего. На его лице промелькнуло удивление, он обнял ее и прижал к себе – чересчур крепко для того, чтобы этот жест показался утешительным, но я решил не обращать на это внимания. В конце-то концов, пусть утешает ее сколько угодно, если уж ему так хочется. Главное – чтобы тут в самый неподходящий момент не появилась ревнивая амазонка.

– Я дам твоему созданию несколько капель успокоительной настойки, – обратился ко мне Винсент, гладя Виргинию по волосам. – Она должна поспать и восстановить силы.

– Спасибо, Великий, – отозвалась Виргиния. Тон у нее был чересчур довольным для убитого горем существа, и от ее «спасителя» это не ускользнуло, но он и бровью не повел – мне нравилась его способность сохранять достоинство в таких ситуациях. – Я провожу тебя в спальню.

Наверное, от удивления у меня вытянулось лицо, потому что Винсент легко поклонился.

– Я уложу твое создание спать и спущусь вниз. – Он говорил ровным и спокойным тоном, но я мог поклясться, что он едва сдерживает смех. – Думаю, тебе тоже не помешает принять лекарство и отдохнуть. Я вернусь через пять минут.


Часть четырнадцатая

Изабель стояла перед большим зеркалом в своей спальне и расчесывала спутавшиеся волосы. Солнце уже поднялось, Грета ушла, Себастьяна она не видела, так что ее, похоже, оставили одну. Вот и хорошо: Изабель не хотелось никого видеть. Она раз за разом проводила расческой по волосам и рассеянно улыбалась своему отражению. Загляни кто-нибудь в ее глаза в этот момент – и он бы не увидел ровным счетом ничего. Они были прозрачными: взгляд человека, который спит, но по какой-то причине не опустил веки.