Джорджетт Хейер - Саймон Холодное Сердце

— Где мадам? — крикнула она, готовая откинуть складки плаща Саймона, в который он так заботливо закутал Маргарет.

— Мадам здесь, у меня на руках, — упредил Саймон мадемуазель Элен.

— Наконец-то! — воскликнул Алан. — Вы оба здесь? А вот и Джеффри!

Не обошлось и без чопорного шевалье:

— Милор’, позвольте моей кузине идти самой, неприлично, чтобы вы вот так несли графиню. Ее фрейлины позаботятся о ней.

— Уйдите с дороги, — оборвал его Саймон и, оттеснив своим телом шевалье в сторону, подошел к лестнице, ведущей в покои Маргарет.

Она между тем проснулась, высвободилась из складок плаща и осмотрелась вокруг.

— Мы дома! Элен! — воскликнула она и перевела взгляд на суровое лицо Саймона. Веки ее дрогнули.

— Если позволите, я пойду сама, — сказала она.

— Я отнесу тебя в твои покои. Не волнуйся.

Маргарет вспомнила, что на ней одежда пажа, и подчинилась. Саймон быстро взошел по лестнице. Жанна и Элен следовали за ним по пятам.

В передней комнате покоев графини вокруг них сразу же образовалась стайка фрейлин, и Саймон буквально протиснулся между ними в спальню графини и уложил ее на постель.

— Тебе необходим покой, оставайся в постели, — приказал он и обернулся к фрейлинам: — Пусть кто-нибудь приведет сюда врача. Мадам ранена.

Саймон отступил в сторону, и фрейлины окружили свою госпожу, наполнив спальню охами и ахами. Саймон же вышел из спальни графини и вернулся в зал.

И тут его буквально оглушил грубовато-добродушный голос:

— Клянусь Святым Распятием, ты ли это, мой Саймон? О Раны Господни, тебя ли это я вижу? С женщиной на руках? Ах ты, мошенник, а ну-ка иди сюда!

К Саймону приближался с распростертыми объятиями не кто иной, как Фалк.

— Милорд, — шагнул к нему Саймон, — мой дорогой милорд!

Фалк обнял его.

— Мой Саймон, львенок мой. Я не мог оставаться вдали отсюда. Черт побери, по-моему ты снова подрос. Или, может, это я забыл, какого ты роста? Скажи мне, ради Бога, что ты делаешь в этих золотых доспехах, щеголь ты этакий! О друг мой, не надо, не становись передо мной на колени!

Фалк поднял Саймона за плечи.

— Дай мне твою руку. Наслышан я о твоей доблести, львенок ты мой. Подумать только, и это ты был когда-то моим сквайром. И вот как ты прославился теперь. Никогда не думал, что доживу до тех дней, когда буду так гордиться тобой.

Он задержал руки Саймона в своих руках, пристально глядя на него.

— Да, да, все те же нависшие брови и те же холодные глаза. Да повернись же ты к свету, вот глупый мальчишка! Так. Теперь вижу перемены!

К ним подошел Алан:

— Ну как, не ожидал? Отец приехал вчера прямо от короля.

— Мне кажется, я сплю и вижу сон. Как вы добрались до побережья, милорд? — спросил Саймон.

— Как! Ясное дело, в лодке, дружище! Мне, знаешь ли, надоело торчать дома и попусту волноваться, ожидая вестей, как вы там и что… А вестей все нет и нет. Ну, я и не вынес. С тех пор, как умерла миледи, а обе дочери вышли замуж, я не могу долго оставаться один, я должен быть с кем-то из вас. Вот я и приехал в Лондон к моему кузену Гранмеру, он помог мне — и я приплыл во Францию с почтой. Потом я прибыл к королю, и он прислал меня сюда. Со вчерашнего дня я тут только и слышу, что о твоих доблестях и как ты захватил этот город. Отличная была работа, Саймон! Хотелось бы мне быть с тобою в этом деле, да стар я стал. И эта проклятая подагра, чума ее побери! Ну да ладно. А что это случилось с моим Аланом? Он покидал Монтлис глупым мальчишкой, вздыхал о своих возлюбленных и распевал им всякую чепуху, а здесь я нашел его, наконец-то, мужчиной, каким уж и не чаял увидеть. Это ты сделал из него солдата?

Саймон придвинул Фалку кресло.

— Нет, — сказал он. — Король называет Алана своим поэтом, но Алан способен повести людей в атаку не хуже, если не лучше, чем Джеффри, когда захочет.

Фалк взглянул на Мэлвэллета, скромно стоявшего в сторонке, и, с трудом поднявшись с кресла, шагнул к Джеффри, припадая на больную ногу:

— Я обязан пожать твою руку, сэр Джеффри, если ты не возражаешь. Сейчас идет война, и здесь не место выяснять всякие там распри между нами.

Джеффри почтительно опустился перед Фалком на колено:

— Больше всего я хотел бы, милорд, чтобы так оно и было, — сказал он, — потому что Саймон, Алан и я — неразлучные друзья.

Последовало рукопожатие, и Фалк вернулся в свое кресло, возле которого теперь стояли все вместе трое друзей. Шевалье ушел немного раньше, а Сантой с Гастоном, который был ранен и едва держался на ногах после долгой скачки, пошли искать врача, так что Фалк и трое друзей остались одни. Надув щеки, Фалк переводил гордый взгляд с Алана на Саймона.

— Я слышал, мой дорогой, о твоих золотых доспехах, — улыбаясь, сказал Фалк Саймону, — но ни разу до сих пор не видел тебя в них. Экий ты щеголь, однако! Скажи мне, львенок мой, но что за леди ты нес на руках?

Саймон ответил не сразу. Он взглянул на Фалка, потом на Джеффри и на Алана. И вдруг зелено-синие глаза Саймона осветила улыбка:

— Это, милорд, леди, которую я в один прекрасный день назову своей женой, — медленно промолвил Саймон.

Милорд Монтлис, прихрамывая, вышел на террасу. Это было на другой день по возвращении Саймона из погони за Маргарет и Жанной, и Фалк все еще находился под сильным впечатлением, которое произвело на него удивительное сообщение, сделанное Саймоном накануне. Пока Фалк с открытым от удивления ртом обдумывал то, что сказал Саймон, тот успел уйти и и продолжение всего вечера был очень занят, так что ему было не до приватных бесед. Утром Саймон заперся в своем кабинете с секретарем, и Фалк отправился искать своего сына, которого нашел на террасе. Алан настраивал свою арфу и улыбнулся, увидев своего отца.

Фалк опустился в кресло, которое ему пододвинул Алан.

— Черт бы побрал эту мою ногу, — ворчал Фалк, свирепо глядя на злополучный источник боли.

Алан сел на перила, ярко выделяясь в своем наряде на фоне серого камня.

— Все еще играешь на своей арфе, глупый ты повеса? — за ворчал Фалк.

— Все еще, — ответил Алан.

— Что, лучшего занятия нет?

— Вот и Саймон то же самое говорит, но он ничего не смыслит в музыке.

— Он сказал мне, что ты начальник его конницы.

— Увы, это так, — засмеялся Алан.

— Он говорит, ты хорошо выполняешь свои обязанности. Только я что-то не очень этому верю. Просто он не хочет обижать меня, вот и хвалит тебя.

— Скорей всего, — сказал Алан и улыбнулся.

— Алан! — Фалк стукнул своей палкой об пол. — Что имел в виду Саймон, когда вечером мы говорили с ним?

— Вечером? — удивленно взглянул Алан на отца сквозь длинные ресницы.

— Как ты глуп! — вспылил Фалк. — Да, вечером, вчера, когда он сказал, что возьмет леди Маргарет в жены!

Алан в задумчивости коснулся струн арфы. Раздался резкий, звенящий аккорд.

— Что он имел в виду? Разумеется, то, сэр, что он Саймон Бьювэллет. Я полагаю, именно это. А что же еще?

— Но ты говорил мне, что леди Маргарет ненавидит его и даже пыталась как-то убить, — проворчал Фалк.

— Да, милорд.

— Тогда откуда взялась эта блажь в его глупой голове?

Алан снова провел по струнам. Теперь они звучали под его пальцами нежно и мягко.

— От любви, отец.

— Так он любит эту сумасбродную женщину? По пути сюда я много слышал о ней. Мне показалось, какая-то она дерзкая, отчаянная девица.

— Дерзкая, сэр, прямо-таки тигрица, но ведь и Саймон такой же, как она. Какая-нибудь размазня да плакса его не привлечет. Он если и возьмет в жены какую-нибудь женщину, так такую, что будет ему под стать. Графиня как раз такая и есть. Ее сердце сладкими речами не покоришь, она куда выше ценит суровую силу.

Фалк удивленно уставился на Алана:

— А ты не так уж глуп, совсем наоборот. Любопытно было бы встретиться с этой леди.

— О, сэр, еще захочет ли она говорить с вами! С ней надо держать ухо востро, да и вообще она с норовом!

— О-хо-хо! — вздохнул Фалк. — Я уже старый человек, — и он с сожалением провел рукой по своим седым волосам.

Алан протестующе вытянул руку, как бы отвергая последние слова Фалка:

— Однако этот старый человек приплыл во Францию, и что-то не видно по нему, чтобы это путешествие утомило его! — возразил он.

— Да, есть еще у Льва сила, — кивнул Фалк и выпятил грудь, довольный услышанным. — Кто это идет сюда?

Алан вскочил на ноги, чтобы почтительно встретить Жанну, которая приближалась к ним, прихрамывая.

— Это мадемуазель Жанна, она вскоре станет супругой Джеффри, — представил он Жанну своему отцу и поцеловал руку Жанны. — Мадемуазель, позвольте представить вам моего отца, лорда Фалка Монтлиса.

Жанна ответила на поклон Фалка реверансом и села возле него на скамейку.

— Тоже подагра? — участливо спросил у нее Фалк. Напрасно Жанна изо всех сил прогоняла с лица улыбку — очаровательные ямочки на щеках все равно выдали ее:

— Нет, милор’, это… это… о, это всего лишь волдыри!

— А, да-да, ты смелая девушка, я слышал.

— Нет, не я, сэр, это Марго смелая…

— Мадемуазель, — сказал Алан, — что случилось во дворце Рауля? Саймон ни о чем не рассказывает, из Джеффри тоже слова не вытянешь. Это правда, что Саймон убил Рауля?

Жанна на секунду закрыла глаза.

— Это было ужасно, — сказала она. — Рауль держал в своих лапах Марго и… и целовал ее, а она отбивалась. Я была в отчаянии, я думала, нас уже ничто не спасет. И тут вдруг распахнулись двери — и на пороге лорд Саймон, и Джеффри рядом с ним. О, сэр, я глазам своим не поверила. Но это были они, Саймон — весь в золотом и зеленом, а Джеффри — в черном и сером. И оба такие большие и сильные! Рауль оттолкнул мадам от себя. Но ничто не укрылось от глаз наших спасителей, — Жанна патетически вскинула вверх руки. — Лорд Бьювэллет на миг замер, и как же сверкнули его глаза! Никогда я не видела такого раньше. Я помню, что он улыбнулся, в самом деле, улыбнулся, только от этой улыбки кровь стыла в жилах. Видели бы вы, как лорд Бьювэллет одним прыжком оказался возле Рауля, схватил его и перегнул через свое колено, да так, что сломал ему спину. Он крикнул, — Жанна непроизвольно подражала Саймону, — подыхай, ты, пес! — и заколол Рауля кинжалом. Брызнула кровь! Ох, как жутко это было! А потом все, как в тумане. Все со всеми вдруг начали драться, и у Марго в руке тоже был меч, и она тоже сражалась, но нас было слишком мало и мы из-за этого не могли победить. И нам пришлось спасаться бегством через какую-то дверь в стене позади нас, и мы куда-то бежали и бежали, потом вдруг нашли какую-то лестницу и по ней выбежали из замка. А люди Рауля преследовали нас чуть ли не по пятам, но мы промчались по двору, и Гастон успел открыть засовы на воротах, мы увидели за воротами лошадей и еле успели ускакать оттуда.

— Саймон — и бежал? — недоверчиво покачал головой Фалк.

— А что было делать? Мне кажется, он сам не ожидал, что все будет так, он не собирался убивать Рауля, но когда увидел мадам в объятиях этой мерзкой жабы, забыл обо всем на свете…

— Это на него не похоже, — сказал Фалк.

— Похоже, — убежденно отозвался Алан. — На нового Саймона.

* * *

К Саймону вошел и низко поклонился ему паж мадам Маргарет:

— Милор’, мадам прислала меня к вам с поручением.

— Каким?

— Мадам просит, чтобы вы, милор’, посетили ее. Мадам хотела бы поговорить с вами, милор’.

Саймон встал.

— Проводи меня к мадам.

Паж привел Саймона в покои Маргарет и известил ее о визите лорда Бьювэллета. Графиня была одна. Войдя, Саймон увидел ее стоящей у окна.

— Слушаю вас, мадам.

— Милор’, мне надо многое сказать вам, — резко и отрывисто заговорила она. — Я… перед вами в долгу.

Маргарет опустила глаза, и ее пересохшие губы дрогнули. Саймон молча, внимательно глядел на нее.

— Прежде всего я должна быть благодарна вам за то, что вы сделали… вчера.

Слова как будто застревали у нее в горле, но она держалась с достоинством.

— Если бы вчера… Вы не стали моим спасителем, могло случиться… такое, о чем сегодня мне и подумать страшно.

Его глаза не отрывались от его лица, но взгляд этих глаз оставался бесстрастным. Саймон неподвижно и спокойно стоял перед ней, скрестив руки на широкой груди.

— Маргарет де Бельреми не может позволить себе не вернуть свой долг, — продолжала она. — Если бы я не попала в лапы Рауля… я привела бы сюда, в Бельреми… войско, чтобы… сражаться против вас. Но… я потерпела неудачу, а вы… спасли меня. Теперь я намерена… вернуть вам свой долг. Я… готова… подчиниться вам… капитулировать перед вами, — от волнения ее голос немного осип, но Маргарет ни на йоту не утратила присутствия духа и осанка ее оставалась гордой.