Было душно. Женщины, которых никто не приглашал танцевать, оккупировали все сидячие места. Но Бану, даже если бы и захотела сесть, не смогла бы: её постоянно приглашали, ибо постоянная реклама, которую делало ей Веретено на своих уроках, сильно подняла спрос на неё. Бану то и дело сбивалась, танцуя с опытными партнёрами, потому что краем глаза всегда пыталась следить за Веретеном, которое отплясывало с кем угодно, но только не с ней.

– Смотри, вот его жена, – закричала Лейла на ухо Бану. Та пригляделась: Веретено танцевало очень пуританскую, формальную бачату с женщиной унылого вида, которая даже улыбалась как-то виновато, будто гость, случайно разбивший чашку.

– Она ничего, приятная, – снисходительно вынесла вердикт Лейла.

– Была когда-то, совсем давно, – поправила её Бану с безжалостностью своей эгоцентричной цветущей юности. – Если только она уже не родилась с таким выражением лица. К тому же у неё на лбу вместо настоящих бровей растут нарисованные. А в общем, она его очень выгодно оттеняет.

Лейла лишь фыркнула – она привыкла к тому, что Бану относится ко всему чересчур страстно. Подойдя к столу, она взяла оставленный стакан с вишнёвым соком и сделала глоток, о котором тут же сильно пожалела, потому что в стакане оказался не вишнёвый сок, а чьё-то чужое вино.


Бачата Чинары с Учителем произвела фурор на вечеринке в честь Нового года. Танец получился настолько впечатляющим, что большинство пар покинули танцплощадку, чтобы насладиться зрелищем. Всеобщее внимание опьянило Чинару и напомнило ей времена её молодости, когда она в весёлой компании танцевала пьяная на столе. От усердного вихляния бёдрами короткое платье задралось ещё сильнее. Приглашённый фотограф рухнул на пол, чтобы запечатлеть момент с наиболее выгодного ракурса. Потом, правда, он никому не отдал этих фотографий, а оставил себе, из любви к чистому искусству. Зрелые дамы, не имевшие возможностей Чинары для сохранения свежести, но которые, несмотря ни на что, поддерживали огонь в своих сердцах и были все как одна влюблены в галантного Учителя, обладавшего, помимо прочих достоинств, даром общаться с ними так, как будто он сам был женщиной, возненавидели Чинару всей душой. Поэтому, когда танец закончился, они устроили состязание: кто сделает Чинаре самый витиеватый, самый льстивый и лицемерный комплимент. Чтобы не упустить возможностей, Чинара быстренько разрекламировала им свой салон красоты. Особенный упор она почему-то делала на то, что там подают бесплатные чай и кофе.

Пара выпитых коктейлей не сильно ударила Чинаре в голову, но весьма расширила её кругозор и позволила посмотреть на некоторые вещи с новой стороны. Например, на Учителя. Ей показалось, что они могли бы приятно провести время вместе – по крайней мере, один раз, а дальше видно будет. Этот человек слегка пугал её, хотя объективных причин бояться его не было, он казался таким душкой! Чинара списала лёгкий страх, которого у неё перед людьми, а особенно перед мужчинами, отродясь не бывало, на уважение, которое к нему все испытывали как к преподавателю. Но уважение роману не помеха, мудро рассудила Чинара и отправилась искать его в толпе гостей.

Она нашла его за ёлкой, он сидел у барной стойки (с трудом втиснувшись в стул) и пил дешёвый сок, разбавленный водой, который в баре продавали по удесятерённой цене. Со лба Учителя катился пот, как будто он пробежал пять километров за автобусом по жаре. Он улыбнулся ей и сказал:

– Хорошо танцуете.

– Ой, я так волнуюсь, когда танцую со своим любимым Учителем, – жеманясь, ответила Чинара. Он, давно привыкший к подобным заявлениям, притворно засмеялся:

– А вы не волнуйтесь. Вы растёте очень, с тех пор как пришли.

Чинара скромно захлопала накладными ресницами, которые от такого усилия начали медленно, но верно отлипать, и как бы в благодарность накрыла его руку своей ладонью. Учитель с интересом натуралиста, изучающего случайно севшую на него бабочку, посмотрел на эту кисть и сказал:

– Какой у вас интересный узор на ногтях. Накладные или свои? Сами нарисовали?

Чинара смутилась. Обычно в ответ на этот трюк с хватанием за руку мужчины начинали трепетать. Разговор резко стал каким-то бабским.

– Это в моём салоне делают…

– А у вас что, салон свой? Хорошо, хорошо. – Он отечески похлопал удивлённую его забывчивостью Чинару по руке и ретировался, прихватив с собой свой сок.

Чинара поняла, что это будет не так просто, как она себе вообразила. Из всех мужчин, которые, как известно, напрочь лишены способности понимать намёки, этот был самый непонятливый.

И к тому же, видимо, глазливый, потому что, переодевая туфли и застёгивая сапог, который в голени стал туговат, Чинара сломала свой наращённый ноготь под корень.

Бану следила за танцующим Веретеном, и взгляд у неё был как у Медузы Горгоны. Её раздирали противоречивые чувства. Лейле пришлось выслушать немало бреда:

– Правда, он похож на дрессированного медвежонка, когда танцует? Сладкий такой. Чтоб ему в аду гореть. Подлая тварь. – И дальше в том же духе, с частыми перерывами на танцы. Затем Бану заметила маленькое пятнышко крови, проступившее на рукаве платья, и поспешила в туалет, чтобы сменить повязку. В туалете обретались несколько девушек, устроивших традиционную фотосессию, и Бану пришлось ждать, пока они уберутся. Она перевязала руку, посмотрела на себя в зеркало, причесала спутавшиеся от бешеных танцев волосы («Видела, как старуха танцует?» — крикнуло Веретено Лейле, глядя, как Бану исполняет шаманский танец под обычную клубную музыку, поставленную в перерыве между латиной) и вернулась в зал.

Точнее, в то, что считала залом. Сделав шаг, она попала в какое-то тихое огромное пространство, заполненное непроглядной тьмой. Исчезли все звуки, даже звуки шагов Бану не были слышны, как будто ей плотно набили уши ватой. Темнота и тишина напоминали о заброшенных горных шахтах. Только из-за приоткрытой двери покинутого туалета падала косая полоска света, но она умирала через несколько шагов, не освещая того, что простиралось перед Бану.

Она сделала малюсенький неуверенный шажок вперёд. Не было ни голосов, ни даже просто ощущения чьего-то присутствия. Бану протянула руку, но нащупала лишь пустоту. Она словно оказалась в параллельном измерении, где никогда не существовало ни людей, ни музыки, ни света. Запаниковав, она бросилась назад, в туалет, и сидела там, сотрясаемая неконтролируемой дрожью, пока за ней вдруг не пришла Лейла.

– Я думала, ты смылась через унитаз, – проворчала она.

– Там не произошло ничего странного? – спросила Бану не своим голосом.

– Твоё Веретено произносило безграмотную речь, а больше ничего не было. Как рука?

– Без изменений, – прохрипела Бану.

Они вернулись в зал, где было по-прежнему шумно, светло и многолюдно. Поискав глазами Веретено, она увидела его танцующим со своей ассистенткой, Динарой. Оба имели такой довольный вид, как будто они не надоели друг другу во время каждодневных занятий, и Бану снова почувствовала приближение удушливого приступа ревности. К счастью, этот танец закончился, начался другой, Веретено пригласило какую-то старую тётку, а саму Бану пригласил Джафар, улыбаясь ей, как Серый Волк Красной Шапочке. Он был тощим и жилистым, крепким, как вантовая конструкция, и Бану то и дело рисковала вывихнуть себе что-то. Рядом партнёрша Веретена неторопливо покачивалась у него в руках, как ладья на мягких волнах. Веретено неожиданно взглянуло Бану в глаза и прокричало, перекрывая музыку:

– Ты обязательно будешь выступать на чемпионате!

– Одна?

– Найдём тебе партнёра, не волнуйся!

– Партнёры на дороге не валяются.

– Перед такой девушкой все должны валяться.

«Вай-деде-вай, какой фантастический комплимент», – произнёс ехидный голос внутри Бану, но всё равно её щёки зарделись от удовольствия.

Джафар тем временем скалился на Бану, но ничего не говорил, что было бы довольно страшно, если бы только Бану не чуяла нутром, что он безобиден. По окончании танца он облобызал ей руку и, скрючившись, начал красться к другой девушке.

Бану отдыхала, стоя в уголке рядом с Лейлой спиной к залу, когда почувствовала опьяняющий сладкий аромат. Она резко обернулась, и Веретено, занёсшее лапки, чтобы неожиданно ткнуть её под рёбра, обиженно наморщило лоб:

– Как ты узнала?!

– Я почувствовала ваш запах, – честно призналась Бану, собрав в кулак всю свою волю, чтобы неотрывно смотреть в его бездонные глаза. У него были очень странные глаза, их умное, холодное и проницательное выражение никак не вязалось ни с его безалаберным поведением, ни с теми глупостями, которые он непрерывно болтал, ни с его заигрывающими улыбочками. Смотреть в его глаза было тяжело, а он и не думал их отводить, но Бану слишком сильно влекло к нему, чтобы её это смущало, и поэтому в их маленьком поединке она в итоге вышла победительницей: наглое, оценивающее выражение глаз Веретена исчезло, и где-то в самой глубине чёрной бездны возникла маленькая искорка растерянности. Ей даже стало его жаль немного, но он, беззаботно улыбаясь, спросил:

– Правда? Я что, воняю? – И с задумчивым видом повёл длинным носом, принюхиваясь к своей одежде.

– Нет. – Бану наблюдала за каплями пота, катившимися по его лбу, попадавшими в русла глубоких морщин и убегавшими в пушистые чёрные с лёгкой проседью волосы. Ей хотелось протянуть руку и провести пальцами по его мокрому лицу, но вокруг толпилось слишком много лишних свидетелей. – Просто я знаю ваш запах.

Веретено заморгало, явно не понимая, как отнестись к услышанному. К таким тонкостям обращения он не привык, Бану, чтобы донести до него свои чувства, следовало бы хлопнуть его по заднице и закричать: «Машаллах, какой вы красавчик!!!»

– Ну что, будешь выступать? Я хочу, чтобы ты выступала.

– А вы найдите мне партнёра. – Бану почувствовала, что начинает уставать от пустопорожних разговоров о чемпионате.

– Я зачем, ты сама да найди. Это же не то что ты подойдёшь и скажешь, давай жениться. Конечно, если ты скажешь, давай поженимся, тебе никто не откажет. Но это просто совместное выступление, тут нет ничего такого. – Он хотел сказать ещё что-то, но его отвлекли, и он убежал выполнять свои светские обязанности, напрочь забыв о том, что говорил с Бану.

– Странный он, – возмутилась Лейла. – Сам говорит – выступай, а потом говорит – сама партнёра ищи, как будто это тебе надо, а не ему!

– Да он просто невменяемый, – с восторженной нежностью подвела итог Бану.

Вечер оказался богатым на события. По пути домой Бану нарвалась на какого-то пьяного иностранца, одного из тех, что сконцентрировались в этой части города, и тот принудительно продекламировал ей монолог «Быть или не быть» на английском, с собственными поправками и дополнениями, из которых Бану усвоила, что «быть» всё-таки намного веселее.


Наутро после вечеринки Байрам был сильно не в духе. Толком пообщаться с Бану ему так и не дали, и он не мог понять, почему девушки шли танцевать с ним с такой неохотой. Он считал себя завидным партнёром. Всё свободное время – а его у Байрама было более чем достаточно – он посвящал просмотру роликов с сальсой и бачатой на YouTube. Сравнивая себя с матёрыми профессионалами из стран Латинской Америки, у которых танцы кипели в крови, Байрам делал вывод, что он вовсе не плох, ещё чуть-чуть – и затанцует как они. Он становился перед зеркалом и долго кривлялся, стараясь не попасться при этом на глаза никому из домочадцев. У Байрама созрел коварный план: предложить Бану выступать вместе, и, когда она согласится, они будут репетировать целыми днями напролёт, общаться, и она в него непременно влюбится. Особенно если он подарит ей айфон. Можно будет выпросить деньги у отца – на хорошую девушку он наверняка не пожалеет средств. Байрам и представить себе не мог, что Бану на самом деле вовсе не шестнадцать, как он думал, а все двадцать три, и что она не помнит ни его лица, ни его имени.

Прежде чем делать такое серьёзное предложение, Байрам решил разведать обстановку. Занятия в школе танцев должны были возобновиться только через неделю после Нового года. Дождавшись первого в наступившем году урока, Байрам приступил к выполнению своего плана.

Учитель на уроке отсутствовал, и поэтому на всём занятии, которое провёл кубинец Лопе, лежала печать уныния и грусти. Учитель куда-то уехал отдыхать, и никто не знал, когда Его Величество соизволит вернуться.

Байрам наблюдал за Бану – та была черна лицом, настолько, что даже Байрам это заметил. После урока он дожидался их с Лейлой в коридоре. Бану шла, чеканя шаг так, что её каблуки застревали в дырках, которыми изобиловал старый пол. Лейла подпрыгивала рядом, как заводная игрушка. Они ни с кем не попрощались, Байрам незаметно последовал за ними. Поначалу он ничего не слышал, кроме ожесточённого пыхтения Бану, которая шла, то и дело проваливаясь в ямы в асфальте; если бы она не держалась за Лейлу – давно упала бы. Наконец Лейла заговорила: