– Ой, ладно тебе! Подумаешь, уехал, не умер же.

– Неделю, – срывающимся голосом отвечала Бану, – целую неделю я его не видела. И ещё не увижу целую чёртову неделю! Я буду тут страдать, а он там будет развлекаться. Как я люблю этот чудесный, справедливый мир! Жаль, что конец света не наступил!

– Э-э, не надо так глобально. Вернётся он, и ты снова сможешь на него злобно не смотреть, как обычно делаешь.

Бану захохотала, как Тёмный Властелин на пороге порабощения Вселенной. Байрам помотал головой, думая, что проблема то ли в его слухе, то ли в яростном ледяном ветре, который запустил щупальца под шапку. «Кто-то уехал ещё вместе с Учителем?» – тупо подумал он и принялся перебирать в уме всех, кого знал в школе, но вроде бы все основные персонажи оставались на месте. Не хватало только Учителя. Байрам решил послушать дальше.

– Всю эту неделю я провела в созерцании его на видео. Придётся и дальше смотреть это проклятое видео.

– Ты влюбилась в его танцевальные способности?

– Способности? О, не смеши меня. Он просто выучил движения…

И опять Байрам был в растерянности. Речь явно не могла идти об Учителе, который танцевал, как бог. (Бану сказала бы в таком случае – танцевал, как Уэуэкойтль, но у Байрама не хватило бы запалу даже полезть в Google, чтобы обогатить свои скудные познания.)

– Тогда я не понимаю, зачем он тебе нужен. Он же старый!

Байрама обуревали сомнения. Если речь всё же шла об Учителе, то действительно – где малолетняя Бану, а где он?

– Я, знаешь ли, тоже уже не молода… – Теперь Байрам не был уверен, что следит вообще за Бану. Но тут она оглянулась, подозрительно щурясь в темноту. С тех пор как Бану влюбилась в Веретено, её одолевала паранойя. Но, к минутному счастью Байрама, он был как две капли воды похож на восемьдесят процентов остальных парней в Баку, и Бану, даже если и разглядела его лицо в темноте, то всё равно не узнала. Однако Байрам об этом не догадывался, поэтому испугался и притормозил. Он ничего не потерял: девушки уже дошли до машины, Лейла уехала, а Бану пошла дальше, одна, поминутно оглядываясь. Байрам перешёл дорогу и поспешил в сторону метро, пытаясь переварить полученную информацию. В метро его несколько раз зажимал турникет, хотя деньги с проездной карточки исправно снимались и снимались, пока ему не надоело и он не пошёл искать автобус, потому что перепрыгнуть через турникет было страшно.


Новый год, которого в этот раз ждали меньше, чем Апокалипсиса, прошёл печально и незаметно, особенно у Бану, для которой любые праздники означали теперь только одно: на танцах занятий не будет и Веретена она не увидит. Поднимая бокал шампанского, золотистого и сияющего, как его кожа, Бану в порыве великодушия безмолвно пожелала ему всех благ, и в ответ на её мысли над городом раздался грохот первого пушечного залпа. Начался салют. Весь дом содрогался, от каменного фундамента до тростниковых перегородок, окна озарялись разноцветными сполохами, но самого фейерверка не было видно, как раньше, потому что несколько лет назад небо заслонила непропорционально высокая новостройка. Чтобы праздник не стал совсем уж безрадостным, Бану включила сальсу и начала танцевать сама с собой. Положа руку на сердце, она могла бы признаться, что сальса – не её, как и любые другие парные танцы, кроме разве что танго. В сальсе было слишком много жизнеутверждающего веселья, которое не вязалось с драматической натурой Бану, в музыке сальсы не было ни надрыва, ни интеллекта. Скоро Бану приелись легкомысленные ритмы латины. Она поставила другую музыку, под которую танцевала и танцевала свои ритуальные танцы, пока с ёлки вдруг не упала игрушка и не разбилась на сорок четыре совершенно одинаковых по форме кусочка.

Где-то в середине ночи, в час Быка, Бану вдруг позвонил один давний друг, которого она упустила из виду лет пять назад. Он был слегка пьян – не настолько, чтобы болтать глупости, но достаточно, чтобы начать вспоминать старых друзей. Его звали Эмиль. Бану выложила ему свою историю, стремясь разделить этот груз с кем-то, кто наутро забудет её откровения. В своё время Эмиль истрепал ей немало нервов рассказами о своей несчастной любви, и для Бану настала Ночь Расплаты.

Эмиль внимательно выслушал её, сказал, что Веретено – мерзкий манипулятор, и пожелал ему в буквальном смысле «провалиться в канализацию». Бану обиделась. Она считала, что только у неё есть право проклинать Веретено, потому что она его любит всей душой.

Наутро Эмиль позабыл и разговор, и Веретено, и свои пожелания. Он вообще не мог вспомнить, кому звонил ночью. Лишь через неделю, когда Эмиль вышел на работу после праздников, одно событие напомнило ему слова, неосторожно произнесённые в новогоднюю ночь.

Он работал в маленьком частном офисе – квартира на первом этаже и подвал, где обитал полтергейст. Эмиль часто оставался один по вечерам, доделывать срочную работу, и слышал, как некто несуществующий поднимается по лестнице и снова спускается. Им с шефом всё было недосуг просмотреть записи с камеры наблюдения, и они решили оставить привидение в покое, пока оно не трогало дорогостоящую технику и вело себя относительно смирно.

Первой на работу всегда приходила сотрудница Эмиля по имени Нармина, особа, помешанная на детективных сериалах. Главной мечтой всей её жизни было найти труп. В тот понедельник она пришла и увидела, что стеклянная дверь офиса запотела и покрылась длинными полосами, оставленными сползшими каплями, словно все выходные внутри на полную мощь работал кондиционер. Это само по себе выглядело ужасно подозрительно. Нармина отперла дверь, приоткрыла её и в ужасе отшатнулась – в нос ей ударил жуткий трупный смрад. Будучи не робкого десятка, Нармина зажала нос и осторожно вошла в офис. На первом этаже не обнаружилось ничего необычного, она даже заглянула за столы, в глубине души ожидая увидеть мертвеца под одним из них. Тут пришёл Эмиль. Она вскрикнула:

– Ой, я думала, что тебя тут убили!

– Нет, это пока ещё не меня убили, – мрачно ответил Эмиль. – Ты вниз спускалась?

– Нет, там же темно. – Свет в офисе включался через общий электрический щит, по недоразумению находившийся в подвале. – Сам спускайся.

Эмиль почувствовал, что обязан выполнить свой мужской долг. Он начал осторожно спускаться в тёмный подвал, Нармина, умирая от любопытства, кралась за ним. Временно слепой, Эмиль на ощупь миновал последнюю ступеньку. Раздались всплеск, крик и многофункциональный русский мат. Нармина на всякий случай взвизгнула и убежала наверх.

– Ты наступил на мозги? – поинтересовалась она, перевесившись через перила.

– Нет, – раздражённо ответил Эмиль. – Здесь затопило всё. Канализацию прорвало.

«А я чуть было не узнала, каково это – найти труп!» – сокрушённо подумала Нармина.

Злой, как Ахриман, Эмиль позвонил по горячей линии «Азерсу». Разговор он начал с фразы:

– Я в дерьме!

– Мы все в дерьме, – философски ответили на той стороне.

– Да нет. – Эмиль ещё больше вышел из себя. – У нас прорвало канализацию и всё затопило. Вы должны приехать.

– А что это вы по-русски говорите? – сварливо спросил его невидимый собеседник, перейдя вдруг на азербайджанский.

– Как могу, так и говорю, – отрезал Эмиль. – При чём здесь это? Вы обязаны приехать и всё починить.

Они прождали полдня, но никто так и не приехал. Последствия халатности были печальны. Потоп, не найдя в подвале офиса должного простора для размаха, выбрался на улицу. Огромная зловонная лужа поползла по дорожному полотну, и машины на полной скорости въезжали в неё, омываясь испражнениями всего города. Тут уже стало не до шуток: вызвали начальника канализации и ткнули его носом в лужу, как котёнка – «кто это сделал?!». Начальник понял, что место под ним начинает гореть, собрал воедино всё отпущенное ему природой самообладание и невозмутимо ответил:

– А что это вы меня обвиняете? Это водопроводная вода.

Ложь была очевидна, но балаган обещал стать интересным, поэтому для порядка вызвали ещё и начальника водопровода. Бедолага чуть не задохнулся от возмущения и попытался уличить коллегу в злостной клевете, но тот с пафосом закричал:

– Клянусь здоровьем своей матери, это водопроводная вода! Принесите мне стакан!

Шокированные таким поворотом дела, сразу несколько человек ринулись за стаканом. Стакан был торжественно поднесён, и, под восхищёнными взглядами собравшейся толпы, начальник канализации зачерпнул смердящей коричневой жидкости и залпом выпил её до дна. Толпа разразилась бурными аплодисментами и криками: «На бис!» Начальник водопровода осел на ступени офиса. Всё пошло прахом. Он только начал строить третью дачу! Аллах, за что ему это?! Разумеется, с должности его попёрли.

Эмиль пропустил представление. Он поехал домой, потому что его обувь и джинсы были безнадёжно испачканы. В метро на него косо смотрели и старались держаться подальше, благо до часа пик было ещё далеко. И только по дороге он вспомнил разговор недельной давности. Заворожённый изяществом, с которым его собственное проклятье обернулось против него, Эмиль позвонил Бану и рассказал ей о потопе.

– Тебе не следовало проклинать Веретено, – быстро сообразила она.

– Да, видимо, не следовало. И ты будь с ним осторожна.

– Мне ничего не сделается, я люблю его и поэтому могу проклинать сколько захочу.

Это была неправда. Неудачи и странности преследовали её с тех самых пор, как Бану обнаружила в себе любовь, поселившуюся в ней, как гигантский инопланетный хищный червь в заброшенном туннеле метро. Царапины, нанесённые котом, так и не зажили, вынуждая Бану тратить столько бинтов, что их хватило бы на целую мумию. В довершение всех бед она, не получая энергетической подпитки от своего божественного любимого, так расстроилась, что заболела гриппом и пропустила неделю танцев. Когда она вернулась, Веретено было уже там – загоревшее и посвежевшее. Увидев Бану, он подскочил к ней и начал молча таращиться с явным укором во взоре. Бану не выдержала и пробормотала:

– Не смотрите на меня, я после болезни.

– После болезни? – недоверчиво переспросил он и ничего больше не сказал.

Однажды, случайно оставшись без партнёра, Бану методом исключения досталась парню, давно хотевшему с ней выступать на чемпионате, но получившему отказ от самого Учителя, который счёл его слишком слабым для Бану. Ей самой показалось, что можно было бы с ним выступить – от безысходности. Бану с Вагифом (так звали её новоиспечённого партнёра) подошли к Веретену за благословлением.

– Я хочу выступать с Бану, – без обиняков заявил Вагиф.

– Очень хорошо. А Бану хочет с тобой выступать? – Веретено так и впилось в неё глазами, и Бану на мгновение показалось, что этим взглядом он пытается отговорить её от опрометчивого поступка.

– Я не против.

– Ура-а-а!!! – оглушительно заорало Веретено, вскочило на ноги и так хлопнуло Вагифа по спине, что у того осталась вмятина между лопаток. – Обидишь её – обижу тебя, женишься – полюблю. Только чтобы жениться, надо ещё её уговорить. – Веретено снова посмотрело на Бану странно. А Бану почувствовала горькую досаду. Любая матримониальная тема выводила её из равновесия, а в сочных фиолетовых устах Веретена – тем более. Он любил хвастать тем, что в его школе познакомились и поженились тринадцать пар. Когда он упомянул об этом впервые, Бану пробормотала:

– Давайте же остановимся на этом волшебном числе. – А он как будто услышал её и с тех пор нарочно дразнил разговорами о свадьбах.

Словом, всё благополучно разрешилось, Веретено получило то, что хотело, пусть и не в той форме, в которой ему мечталось, но выбор партнёров был невелик. Переодеваясь после урока, Бану по привычке заглянула под повязку, на которую уже поглядывали с интересом, и увидела, что раны исчезли, как будто не сохраняли первозданную свежесть в течение всего месяца. «Теперь, – сказала себе Бану, – я буду видеть его каждый день». Она сняла испачканные кровью бинты и спрятала их в сумку.

– Ну что, вы участвуете? – поинтересовалась Лейла.

– Да. Я буду сражаться на турнире за свою прекрасную даму.

Дома Бану показалось, что она сошла с ума: бинты, которые она достала из сумки, были совершенно чистыми, словно их только что извлекли из упаковки.


В семье Гюнай собрался женский совет. Сама Гюнай перебралась к маме, сказав Халилу, что соскучилась и мама хочет пообщаться с внуком. Как ни странно, Халил так и не заметил, что Гюнай резко постарела, что было бы объяснимо, проживи они вместе двадцать лет. На совете присутствовали мать Гюнай, свекровь, бабушка, бабушка Халила и его сестра, которая побежит потом делиться курьёзом со своими подругами, несмотря на то что женщины между собой решили хранить случившееся в строжайшей тайне.

– Надо идти к врачу, – сказала мать Гюнай.

– И к какому врачу вы пойдёте? – ехидно спросила свекровь. – Надо искать того, кто снимет порчу.