Ольга Дашкова - Сама невинность

Я вышла оттуда ровно через сутки. Когда зверь наелся, когда я больше стала ему неинтересна. Самое страшное было наблюдать за сменой его настроения, нежность, от которой пробивал холодный пот, сменялась агрессией за долю секунды. И та рука, что только что гладила тебя, била наотмашь. У меня в ушах звучат его слова: мерзкие, грязные, я даже сейчас чувствую его запах, запах пота, похоти и спермы.

Больше я не возвращалась в поселение никогда. Как я могла прийти снова к Алексею? Сделать вид, что ничего не было? Я не могла, такая грязная, с растоптанной, замаранной душой и телом. Как бы я его ни любила, но я не могла. Я не могла сказать ему о том, что случилось, стать его палачом и отвести на казнь, вот чему моя правда была равносильна. Он бы не стал сидеть смирно, слишком гордый и справедливый. Было больно, безумно больно, не хотелось жить, выла в подушку днями и ночами.

Так прошло несколько месяцев, но это было еще не все. Слишком поздно я поняла, что беременна, сделать ничего уже нельзя было, мать догадывалась, что со мной, но я ничего никому не рассказывала.

Я не оправдываю себя, не списываю все мои дальнейшие действия на эмоции, на молодость и глупость. Было достаточно времени подумать и решить, принимать ребенка, что зачался в момент насилия или нет? Вероятность, что это ребенок от Алексея, была ничтожна, она была, но я даже не хотела, да и не могла за нее цепляться.

— Что было дальше?

— Я родила, девочку, она была такая красивая. Но, глядя на нее, я постоянно вспоминала о Тихонове, о том дне. Я плохой, ужасный человек, мне нет оправдания и прощения.

— Вы слишком строго себя судите. То, чем вы занимаетесь сейчас, достойно хорошего человека.

— Да, заботиться о чужих детях, при этом бросив своего, не определяет меня как хорошего человека. Я жалею о многом, но больше всего о том, что так и не нашла в себе смелости прийти к своему ребенку и попросить прощения.

— У вас еще есть шанс все исправить.

Запись закончилась, Катя все так же продолжала смотреть в одну точку. В глазах стояли слезы, она не произнесла ни слово, лишь уткнулась Стасу в плечо и всхлипнула.

— Мне так страшно, Стас. И больно.

— Почему?

— Я не понимаю, как такое могло произойти, ведь она любила Алексея Владимировича, все должно быть иначе. Почему именно с моей мамой такое произошло? Так могло быть и со мной! Этот человек, Тихонов, он меня похитил. Мой отец стал моим похитителем и хотел меня изнасиловать?! Как такое вообще может быть?

— Я не знаю, малыш, не знаю, — Стас крепче прижал к себе девушку, поцеловал в висок. — Я бы не допустил этого, никогда бы не допустил. И еще не факт, что Тихонов твой отец.

— Но…

— Греков, конечно, в шоке, но он считает тебя своей дочерью.

— Он слышал запись?

— Конечно.

— Даже не представляю, что будет дальше.

— Все будет хорошо.

— О каких чужих детях говорила моя мама?

— Она директор детского дома, Краснов говорил, что за несколько лет она очень много сделала, детей усыновляют, все ей благодарны и очень любят.

Повисла долгая тишина, в палате было уже совсем темно, лишь из-под двери, из коридора, пробивалась тонкая полоска света.

— Катюш?

— Да.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Стас задержал дыхание, Катя слышала, как сильно бьется его и ее сердце.

— Конечно, я ведь люблю тебя.

— Я так соскучился.

— Я тоже.

Стас крепко прижимал Катю к себе, уткнувшись в ее шею сзади, вдыхая запах мяты ее волос, нежно проводя по коже губами. По телу девушки пробежала сладкая истома, она подняла руки, обняла мужчину, откидываясь назад, выгибая спину.

— Ты думаешь, нам уже можно? Я так хочу тебя, безумно хочу. Скоро начну самоудовлетворяться в душе.

— Я не знаю, наверно, можно. Да и «эти» дни у меня давно прошли, так что волновался ты зря.

— Я не волновался. Я говорил о том, что буду не против, даже очень не против, если твой животик станет кругленьким.

Катя застонала, Стас забрался под короткую маечку, в которой спала девушка, и которая каждое утро и вечер сводила его с ума так, что хотелось выть и лезть на стену от желания. Но он сдерживал себя, как мог, всеми силами, скрипя зубами. Он провел по теплой коже ладонью, накрыл упругую грудь, обводя сосок пальцами.

— Можно ведь, правда? Мы совсем аккуратно.

— Разве ты умеешь аккуратно?

— А ты стала настоящей искусительницей. Моя невеста, настоящая горячая штучка.

Губы Стаса все продолжали целовать шею, он скользил по ней языком, покусывая и посасывая кожу.

— Прошло уже две недели, я думаю, все можно. Ах….Стас.

Рука от груди переместилась ниже, прошлась по животу.

— Раздвинь ножки, шире, приподними колено, да, маленькая, вот так.

Он прошелся пальцами по резинке трусиков, забираясь в них, накрывая чувствительную плоть, лаская уже набухшие губки. Чуть раздвинул их, надавил на клитор. Катя вскрикнула, она сама и не знала, как соскучилась по ласкам своего мужчины. Ее тело горело, плавилось, словно воск, в его руках.

Стас даже не стал снимать с нее трусики, отодвинул их в сторону, освободив свой набухший член, приставил к раскрытой промежности, он был давно возбужден, две недели воздержания рядом с Катей дались тяжело. Она постоянно искушала его, хотя ничего для этого не делала. То, как она сидела и просто смотрела на него, то, как слизывала розовым язычком варенье с пальцев или ходила в этой короткой майке, через которую четко выделяются ее соски, которые хотелось вобрать в рот и нежно ласкать. Она была в его глазах порочное искушение и сама невинность одновременно.

Стас толкнулся крупной головкой, медленно и нежно, Катя протяжно застонала, схватив его за шею, крепче прижав к себе. Одеяло было откинуто в сторону, майка сдвинута наверх, грудь колыхалась от движений. Стас чуть сжал сосок, девушка выгнулась сильнее, сама насаживаясь на член.

— Господи, котенок, не протяну долго.

Он уже входил на всю длину, Катя принимает его, плотно сжимая стеночками влагалища. Девушка часто дышала, Стас спустил руку, накрывая ее половые губки, лаская по кругу вишенку клитора.

— Да….аааа…..да…Стас…даааа.

Совсем немного, несколько толчков, глубоких, резких. Катин оргазм на его члене, пульсирующий клитор под его пальцами. Еще немного, и его сперма омывает ее лоно, стекая по стволу, вырываясь наружу. Их общий оргазм, такой долгий и обильный. Стаса потряхивало от эмоций, он так долго никогда не кончал. Девушка вскрикнула последний раз, и тело начало медленно отпускать напряжение.

— Доброе утро, любимая невеста.

Стас целует Катю в плечо, выходит из нее, продолжая пальцами ласкать клитор, забирает вытекающую сперму, размазывая, втирает ее в припухшие складочки.

— Доброе утро, любимый жених.

* * *

Ее выписали через два дня, доктор решил, что нет смысла держать девушку в больнице, можно продолжать лечение дома. Почти все время постельный режим, никаких резких движений. Здоровье шло на поправку, а вот само душевое состояние Кати было подорвано.

Эта страшная авария, предполагаемый насильник, который может вполне оказаться ее отцом, — это все не укладывалось в голове. Откровения матери, ее такая непростая судьба. Разве имеет право она ее судить и в чем-то обвинять? А как бы она сама поступила, случись с ней такое? Хотела ли она ее увидеть? Да, конечно. Она не знает, что скажет, но в том момент обязательно найдутся нужные слова.

Алексей Владимирович и Максим приходили несколько раз, о чем-то долго разговаривали, закрывшись на кухне со Стасом, Катя не ходила и не подслушивала. Греков на самом деле считал ее совей дочерью, а когда она пыталась возразить, что это может быть не так, то он не хотел ничего слушать. Она — его дочь, и точка. Он пообещал, что они все вместе поедут к ее матери, им надо встретиться, о многом поговорить.

Катя удивлялась тому, как резко изменилась ее жизнь. Теперь у нее есть не только мать и отец, но и жених. Стас стал для нее всем, она не представляла себя без него. Сильный, нежный, настойчивый, любящий, она видела и чувствовала, что он сделает для нее все. И да, конечно, она его любила, очень любила. От этого чувства сердце сжималось в груди, хотелось плакать и сменяться одновременно, хотелось рассказать всем, и в тоже время не рассказывать никому о своей любви.

— Ты откроешь дверь? Стас, там звонят.

Катя вытерла руки от муки о полотенце, она решила испечь ягодный пирог, пошла открывать сама.

— Саша? Привет. Как хорошо, что ты зашла, я все хотела вас с тетей навестить, но не могла.

Катя улыбнулась, а Александра окинула ее взглядом, посмотрела вглубь квартиры, словно кого-то высматривая.

— Привет. А Стас дома?

— Да, он работает. Позвать его?

Саша снова посмотрела на Катю, откинула распущенные волосы за спину. Она была совершенно без макияжа и казалась моложе, в свободной футболке и джинсах.

— А ты знаешь, даже хорошо, что открыла ты. Я уже две недели не могу поймать Стаса. У вас что, все серьёзно?

— Да, Стас сделал мне предложение, я согласилась, — Катя заулыбалась, светясь от счастья так, что Саша поморщилась.

— А, вон оно как. Но мне, наверно, придется помешать вашему счастью. Уж извините, я сама не планировала это, но так получилось.

— О чем ты говоришь?

— Я беременна, от Стаса. Это случилось не вчера, и не месяц назад. Мы были вместе, вышло, конечно, все случайно, сама не знаю, как так получилось. Вот справка от врача, чтоб мои слова не казались пустыми.

Катя поняла, что престала дышать, в груди все сдавило, будто железными тисками, а из легких вышибло весь воздух. Она машинально протянула руку, вязла сложенный вдвое листок бумаги.

— Стас словно избегает меня, не могу его нигде застать, чтоб поговорить. Ты передай, пожалуйста, ему бумагу, он знает, где меня найти.

Катя не могла выдавить из себя ни слова, Саша развернулась, начала спускаться по ступенькам вниз, лишь тогда девушка вдохнула воздух, который сразу обжег легкие.

— Малыш, кто приходил?

Голос Стаса прозвучал совсем рядом, она медленно обернулась и посмотрела в его глаза. Неужели это все? Вот сейчас она видит его в последний раз, потому что после этой новости они не могут быть вместе. Как же теперь жить? Как дышать?

— Что случилось? Катя, не пугай меня. Кто приходил?

— Это просили передать тебе, — она протягивает ему листок бумаги, Стас берет его, взволновано следит за девушкой, Катя проходит мимо, идет в спальню и закрывает за собой дверь.

Стас разворачивает бумагу, быстро читает, что там написано, плотно сжимает челюсть. Волна гнева поднимается изнутри, сжимает листок в кулаке, бьёт им несколько раз в стену, сдирая кожу с костяшек.

— Сука! Вот же сука!

Срывается в комнату, видит, как Катя собирает свои вещи в спортивную сумку, она всхлипывает, плачет, вытирая руками слезы с лица.

— Ты поверила этому?

Стас держит в руке выписку от гинеколога, в которой написано, что Титова Александра Михайловна беременна, срок бренности двенадцать — тринадцать недель. Справка сделана по всем правилам: форма, печать, подпись. Но Катя молчит, все так же продолжая собирать вещи.

— Посмотри на меня и скажи, что ты поверила этому? Я тебе говорил не верить своей сестре, ни единому ее слову. А ты поверила ей и этой бумажке. Не спросив у меня, правда ли это, ты сделала вывод, приняла решение за нас двоих и пошла собирать вещи.

— Как можно не поверить в это? — шепчет чуть слышно. — Как я могу не поверить, если мне говорят и показывают справку о беременности от моего любимого человека? Если это на самом деле правда, то…то мне лучше уйти.

— Почему? Почему ты решила уйти от своего любимого человека, ни в чем не разобравшись?

— Но это ребенок. Твой ребенок. Ты сам говорил, что никогда не оставишь своего ребенка. А я знаю, что такое быть брошенной и ненужной. Я сама была таким ребенком. Я не хочу, чтоб ты поступал так же, чтоб на тебе была эта вина и грех. Я не хочу, чтоб ты страдал и разрывался, выбор в итоге будет очевиден.

Повисла давящая тишина, Катя выронила вещи из рук и отвернулась. Было слышно, как Стас скрипит зубами, как в несколько быстрых шагов преодолевает расстояние между ними и крепко сжимает ее в объятиях.

— Какая же ты глупенькая, малышка. Ты именно из-за этого хочешь уйти, чтоб я не взял на себя грех и не мучился потом много лет? А не будь меня дома, ты бы так и ушла, не сказав ни слова?

— Я…я не знаю. Я вообще не знаю, что делать. Да, пусть я наивная и кажусь глупой, но у меня есть чувства и эмоции. Я склонна верить и доверять, да, я такая, меня так воспитали, что не все вокруг подлецы и обманщики! А ты…ты должен быть со своим ребенком, потому что ты очень будешь нужен ему, я знаю это по себе.