– Здесь мы остановимся на некоторое время, – сказал мне Карл. – И проведем наш медовый месяц.

Предполагалось, что во время медового месяца мы должны поближе познакомиться друг с другом. Проходили дни, но, хотя мы все лучше узнавали друг друга, наши отношения не становились теплее.

Мами настоятельно убеждала меня попытаться полюбить своего супруга.

– Думаю, – сказала она, – он готов влюбиться в вас. Его явно тянет к вам как к женщине.

– Зато меня к нему не тянет, – буркнула я.

– Но если бы вы постарались… – проговорила Мами, с мольбой глядя на меня.

– Мами, не говори глупостей. Как можно стараться кого-то любить? Ты просто любишь или нет, – возразила я.

– А вы прислушайтесь к голосу разума. Попытайтесь понять, что вам не нравится в супруге, а потом постарайтесь… – говорила Мами.

– Он никогда не смеется. Он слишком серьезен. Он очень часто не одобряет того, что я делаю. И к тому же он не любит тебя, Мами, – резко заявила я.

– Это происшествие в экипаже… к несчастью, оно случилось в первый день вашего знакомства, – с сожалением напомнила Мами.

– О, та история давно забыта! – заверила я ее.

– Некоторые вещи никогда не забываются, – грустно сказала Мами.

– Ему лучше относиться к тебе потеплее – иначе я никогда не смогу полюбить его, – негодовала я.

– Милая моя, вы очень своевольны, – упрекнула меня Мами.

– Такой уж я уродилась… И меняться вовсе не собираюсь! – надменно заявила я.

– Вы очень молоды. Повзрослев, вы поймете, что всем нам порой приходится меняться… и приспосабливаться к обстоятельствам, – убеждала меня Мами.

– Я не изменюсь. Я останусь сама собой, а кому это не нравится, тот волен поступать как хочет. Меня это не волнует! – воскликнула я и топнула ногой.

Мами пожала плечами; она знала, что когда я в таком настроении – спорить со мной бесполезно.

Вскоре герцог Бэкингем нанес мне визит, который привел меня в ярость; и если раньше я недолюбливала герцога, то теперь возненавидела его всей душой.

Бэкингем тогда появился явно некстати; узнав же, что ко мне его прислал Карл, я обозлилась на них обоих и решила всеми силами досаждать им.

Бэкингем старался казаться серьезным. Он довольно почтительно попросил у меня аудиенции, в которой мне следовало ему отказать; однако я не смогла побороть любопытства и согласилась принять герцога, чтобы узнать, что же ему надо.

Я ожидала от него комплиментов и думала, что он будет держаться со мной не только как с королевой, но и как с прелестной женщиной. Если бы он повел себя именно так, то я бы немного смягчилась. Ведь он был дерзок; он был вульгарен; и я помнила, как он пытался соблазнить королеву Франции прямо под носом у моего брата.

Но герцог холодно взглянул на меня, как на упрямого ребенка, и произнес:

– Король сердит.

– По какой причине? – осведомилась я.

– Из-за вашего отношения к нему, – пояснил герцог.

– И король вам такое сказал? – удивилась я.

– Я вызвался сообщить вам о его недовольстве, – ответил Бэкингем.

– Это, – произнесла я с нескрываемым сарказмом, – весьма благородно с вашей стороны.

– Король утверждает, что вы не проявляете к нему никакой симпатии, – сказал Бэкингем.

– Разве вас это как-то касается, герцог? – спросила я, вскинув брови.

– Касается, поскольку король рассказал мне обо всем и попросил поговорить с вами, – ответил тот.

– Итак, вы призываете меня любить его. На каком основании? Разве вы что-то понимаете в любви? Вы даже не добились успеха у моей невестки – королевы Франции, – выпалила я, не задумываясь.

Красивое лицо Бэкингема внезапно побагровело. Я больно задела герцога и наслаждалась этим. Однако он не отводил от меня взгляда, становясь из красного белым, как мел.

– Вынужден вам заметить: если вы не выкажете сердечной склонности к королю и не будете подчиняться его желаниям, то превратитесь в очень несчастную женщину, – предостерег он меня.

– Прошу вас, не беспокойтесь, герцог Бэкингем. Я могу сама позаботиться о себе, – заверила его я.

– Было бы мудро, если бы вы не замыкались в присутствии короля. Вы смеетесь и поете со своими французскими фрейлинами, но стоит лишь зайти королю с придворными-англичанами, как вы тут же становитесь угрюмой и молчаливой, – нравоучительным тоном проговорил Бэкингем.

– Пусть король со своими придворными развлекает меня так, как это делают мои друзья, – потребовала я.

– Это ваша обязанность, мадам, доставлять удовольствие королю, – гневно напомнил герцог. – Мы все его подданные… даже вы… и не стоит забывать об этом.

– Герцог Бэкингем, я вас больше не задерживаю, – произнесла я, глядя ему прямо в лицо.

Он поклонился. И в тот миг, когда глаза наши встретились, я поняла, что он ненавидит меня так же сильно, как и я его.

Мами очень расстроилась, когда я рассказала ей о визите герцога. Она упрекнула меня за то, что я была резка с Бэкингемом.

– Не желаю притворяться! – горячо проговорила я.

Она покачала головой и ответила:

– Милая моя, вам нужно обуздать свой нрав. Иначе вам придется плохо, и вы отлично это знаете.

– Кажется, ты опять на его стороне, – зло бросила я.

– Никогда… никогда! – заверила меня Мами. – Но вы не правы, любовь моя. Вам надо научиться быть дипломатичной.

– Я ненавижу их всех. Еретики! Дикари! – вскричала я.

Мами смущенно посмотрела на меня.

– Этим горю не поможешь, – вздохнула она.

Несколько дней спустя мне опять доложили о приходе Бэкингема. Я готова была заявить, что не приму его, но Мами, которая была тогда со мной, уговорила меня не оскорблять герцога отказом.

– Постарайтесь успокоиться, – советовала она. – Выслушайте, что он скажет, и ответьте спокойно и мягко.

– Я ни за что не сделаю того, чего он от меня хочет, – упрямилась я.

– Возможно, но в любом случае вы должны вести себя как королева, а не как непослушная девчонка, – укоряла меня Мами.

Вошел Бэкингем, красивый и элегантный. «Как жаль, что я его ненавижу, – подумала я. – Он одевается с таким вкусом, что этого негодяя даже можно принять за француза!»

– Ваше Величество! – Он поклонился и поцеловал мне руку.

Я почувствовала, как в душе у меня поднимается волна гнева. Наверное, глаза мои засверкали, как всегда в таких ситуациях.

– Да будет мне позволено заметить, – продолжил герцог, – что вы стали еще прекраснее, чем раньше. Здешний воздух явно пошел вам на пользу.

– Вы очень любезны, – ответила я почти спокойно.

– Меня послал государь, – сказал Бэкингем.

– О! Он так далеко отсюда, что не может прийти сам? – Я была готова вспылить, но, вспомнив слова Мами, постаралась взять себя в руки.

– Король дал мне одно поручение, – вежливо ответил Бэкингем, – и в связи с этим у меня к вам сугубо личная просьба.

Я подумала: «Какая наглость! Являться с личными просьбами ко мне… после нашей последней встречи!» Но вслух я ничего не сказала, и герцог продолжил:

– Его Величество считает, что теперь, когда вы стали его супругой и королевой, вам следует обзавестись английскими фрейлинами.

– Мои нынешние фрейлины меня пока вполне устраивают, – ответила я.

– Нисколько не сомневаюсь, – учтиво согласился Бэкингем, – однако Его Величество надеется, что так вы скорее овладеете английским языком и усвоите некоторые наши обычаи. Он считает, что если вы всемилостивейше изволите допустить в свои покои благородных английских леди, то те могут оказаться вам весьма полезными…

– О! И кого же он предлагает? – вежливо осведомилась я.

– Король был очень добр ко мне, заявив, что я сослужил ему прекрасную службу. Как вам известно, я был главным лицом в подготовке этой чрезвычайно желанной свадьбы. Его Величество все никак не может отблагодарить меня за красавицу-жену, и надеюсь, что и вы, Ваше Величество, хоть немного признательны мне за труды.

В душе моей начала закипать злость, и я почувствовала, что вот-вот взорвусь. А Бэкингем, даже не дав мне ответить, продолжил:

– Король оказал мне честь, решив, что счастья служить вам достойны моя жена, моя сестра и моя племянница.

Я уставилась на него, не веря своим ушам. Он собирается приставить ко мне всех этих женщин? Зачем?! Чтобы стать еще могущественнее… и чтобы шпионить за мной!

– Милорд Бэкингем, – вспылила я, – у меня уже есть три фрейлины, и больше мне не нужно!

– Они француженки, – возразил он, – а королю хотелось бы, чтобы ваши придворные дамы были англичанками.

– Можете передать королю, что я вполне удовлетворена своими фрейлинами и намерена оставить все как есть, – резко произнесла я, не пытаясь больше скрывать своего негодования.

Бэкингем откланялся и ушел.

Дрожа от ярости, я отыскала Мами и рассказала ей, что случилось. Ее это очень встревожило. Она была более дальновидной, чем я. Она не хотела меня огорчать, но все же призналась, что боится, как бы ее вместе с другими дамами не отослали назад во Францию. Когда принцесса приезжает к своему иноземцу-мужу, то обычай требует, чтобы ее свита через несколько дней или, самое большее, недель отправлялась обратно.

– Здесь не тот случай! – пылко вскричала я. – Перед свадьбой англичане обещали, что мои фрейлины останутся со мной! Я не могу жить в окружении еретиков…

Мами успокоила меня, заверив, что бояться нечего и что я правильно поступила, отказавшись допустить англичанок в свои покои.

Я почувствовала большое облегчение, когда епископ Менде, приехавший со мной в качестве священника, пригласил меня вместе с отцом Санси к себе в покои и сообщил, что ему пришлось выдержать непростое объяснение с королем.

– Он решил, что у вас должны быть английские фрейлины, – сказал епископ. – Но я растолковал ему, что вопрос не подлежит обсуждению.

От радости я молитвенно сложила руки, пытаясь изобразить глубокое благочестие.

– Мы не можем позволить, чтобы вы жили в тесном окружении еретиков, – продолжил епископ.

– Они могут попытаться сбить вас с пути истинного, – добавил отец Санси.

– Я никогда им этого не позволю, – заверила я его.

– Тем не менее мы не имеем права рисковать, – промолвил епископ. – Я ясно дал понять королю, что во Франции будут глубоко возмущены, если в покоях ваших появятся эти гугенотки.

– Спасибо, отец мой, – поблагодарила я. – Я очень признательна вам за вашу заботу.

– Вы никогда не должны забывать о своем долге перед церковью, – ответствовал мой духовник.

Я заверила их обоих, что не забуду. Я оставлю при себе своих приближенных-французов, истинных католиков, и изо всех сил буду бороться с еретиками.

– Преклоним колени и помолимся за успех великой миссии, с которой Господь прислал вас в Англию, – сказал отец Санси.

Епископ был не столь фанатичен, однако и он – подобно отцу Санси – был полон решимости не допустить ко мне протестантов.


После разговора с епископом и отцом Санси я была ночью очень холодна с королем в нашей хэмптонской опочивальне. Конечно же, ему была известна причина моего недовольства, и он изо всех сил старался умиротворить меня. Происходящее в спальне доставляло ему куда больше радости, чем мне, и он слегка злился, когда я не разделяла его чувств. Меня же все это лишь раздражало, и я предпочла бы вернуться домой, чтобы жить так, как жила до свадьбы. Правда, приятно быть королевой, однако не слишком ли дорого обходится мне корона?

Король погладил мои волосы и сказал, что они очень красивые. Ему нравились мои блестящие темные глаза, мой свежий цвет лица и даже мой маленький рост. Я женственная, сказал он, именно такой и должна быть супруга… за исключением одного. Я не слишком люблю своего мужа.

Я промолчала, а он глубоко вздохнул. Затем произнес:

– Я хочу, чтобы вы научились английскому… и полюбили эту страну. Только для этого я предлагал вам взять английских фрейлин.

– Это не заставило бы меня полюбить вашу страну, – ответила я. – Только благодаря присутствию моих друзей я смирилась со здешней жизнью.

– Но я бы мог стать вашим другом, – предложил он. – Самым лучшим другом. Я ведь ваш муж.

– Я ни за что не соглашусь потерять тех друзей, которые приехали со мной из Франции, – упорствовала я.

Король вздохнул. Он понял, что пытаться переубедить меня бесполезно. Наверное, он считал меня самой нелогичной и неблагоразумной молодой женщиной на свете – особой, состоящей из одних прихотей и причуд и совершенно не управляющей своими чувствами.

Я знаю, что была главной виновницей всех наших несчастий в те годы. Но тогда я этого не понимала.

Мы легли в кровать, дабы приступить к нашему ночному ритуалу; при этом я страстно мечтала, чтобы он поскорее закончился и я смогла бы уснуть.

Разлад между нами продолжался, и положить ему конец казалось невозможно. Я знала, что мое поведение и поведение моих друзей вызывало много толков и пересудов. Нам позволили отслужить мессу, поскольку это было частью соглашения между двумя нашими странами и мои священник и духовник решительно настаивали на соблюдении договоренности. Однако англичан католическая служба в королевской резиденции глубоко возмутила. Мами пояснила, что англичане не могут забыть Марию Тюдор,[33] сжигавшую протестантов в Смитфилде, и никогда не допустят, чтобы католики вновь пришли к власти. К тому же некоторые английские моряки попадали на чужбине в застенки инквизиции и привозили потом домой жуткие рассказы о перенесенных пытках. Страна решительно отвернулась от католицизма, забыв, что протестанты тоже не всегда миндальничали с живущими с ними бок о бок «папистами». Англичане, заключила Мами, не очень религиозный народ. Говорят, что они терпимы, однако на самом деле их терпимость проистекает из полного равнодушия к вопросам веры. Но хотя протестанты не затевают в Англии с католиками религиозных войн, люди здесь полны решимости не допустить воцарения второй Марии Тюдор – неистовой католички, воспитанной так своей матерью, верной дочерью католической церкви Екатериной Арагонской.