Я лежала в постели, а Карл только что присоединился ко мне. Повернувшись, он обнял меня, но я сказала:

– Я написала одну бумагу и хочу, чтобы вы на нее взглянули.

– На бумагу? – изумился он. – Сейчас?

– Это просто небольшой список тех, кого я хотела бы видеть в своей свите, – объяснила я.

– Ладно, я просмотрю его утром. Но ведь вам известно, что, по условиям нашего брачного договора, я вправе сам подобрать вам придворных, – напомнил король.

– О, вряд ли вы будете возражать против моего списка, – беспечно воскликнула я. – Там есть не только французские, но и английские имена.

Приподнявшись на локте, Карл пристально посмотрел на меня. Тусклый свет скрадывал черты его лица, но оно, несомненно, приобрело обычное свое строгое и подозрительное выражение.

– В вашей свите не будет французов, – холодно произнес король. – Постов при вашем дворе они не получат. Это совершенно исключено.

– Но почему?! – воскликнула я.

– Такова моя воля – и, значит, их там не будет, – решительно проговорил Карл.

– Но, – сердито возразила я, – моя воля такова, чтобы они там были. Моя мать желает, чтобы эти люди состояли в моей свите.

– Это не ее дело, – ответил он.

– И не мое? – вызывающе спросила я.

– И не ваше, – подтвердил он. – Ваша воля – ничто, если идет вразрез с моей.

Я была просто в бешенстве. Если бы я могла, то вскочила бы с кровати и начала бы немедленно собираться во Францию. Мы сели в постели, свирепо глядя друг на друга.

– Тогда заберите назад ваши земли, – вскричала я. – Заберите все… земли… замки… все, чем вы меня одарили. Если я не властна распоряжаться ими по своему усмотрению, то я не желаю ими владеть.

Тогда Карл очень медленно, но отчетливо произнес:

– Не забывайте, с кем вы разговариваете. Я ваш король. Вы моя королева, но также и подданная. Вам стоило бы задуматься над судьбами других английских королев.

Я не могла поверить своим ушам. Неужели он напоминает мне о несчастных Анне Болейн и Екатерине Говард?[34] Неужели тот самый Карл, которого я всегда считала нежным и добрым, грозит, что прикажет отрубить мне голову, если я не подчинюсь его желаниям?

Это чудовищное оскорбление взбесило меня. Я начала неистово рыдать. Я объявила, что совершенно несчастна и желаю лишь одного – вернуться во Францию. В Англии я никто. Мной помыкают. Меня унижают. У меня есть двор, но даже там я не могу видеть тех, кто мне приятен! Я хочу домой!!!

Пока я все это выговаривала, Карл пытался успокоить меня.

– Послушайте, – начал он.

– Не хочу больше ничего слушать, – плакала я. – Чем больше я слушаю, тем несчастнее становлюсь. Почему вы так со мной обращаетесь? Разве я не дочь великого государя? Мой брат – король Франции. О, если бы моя семья только знала!..

– Вашей семье прекрасно известно, что с вами здесь обращаются так, как вы того заслуживаете. Ваш брат прислал Бленвиля, чтобы тот попытался образумить вас.

– Я не привыкла к такому обращению, – причитала я. – Мне здесь все, все ненавистно! Я хочу домой! Я напишу моему брату…

– Это ничего не даст, – заявил король.

– …моей матери… Она поймет… – рыдала я.

Карл замолк, а мне вскоре надоело жаловаться в пустоту. Я повалилась на подушку и уткнулась в нее лицом.

Последовало долгое молчание. Затем Карл вздохнул и тоже лег.

Через какое-то время он произнес:

– Скажу вам вот что – и на этом вопрос будет закрыт: ваши французские слуги не займут ни одного высокого поста при дворе. Посты эти получат англичане. Вы – английская королева, и чем скорей вы поймете это, тем лучше будет и для вас, и для всех остальных.

Затем он притворился спящим, а я перестала плакать.

Позже он повернулся ко мне и был очень нежен.

Но я знала, что проиграла битву.


Следующий взрыв грянул перед коронацией. Карл стал королем лишь за несколько недель до нашей свадьбы, и по обычаю его должны были короновать вскоре после восшествия на престол. Но из-за чумы церемонию отложили. Однако в начале следующего года в Лондон уже можно было возвращаться без опасений. Подготовка к коронации шла полным ходом, ибо церемонии этой придавалось особое значение. Только когда государь был коронован и помазан на царство, народ считал его настоящим королем.

Разумеется, Карл хотел короноваться как можно скорее.

Я была королевой, и меня должны были короновать вместе с ним. Однако тут-то и возникла масса сложностей, ибо как могла я – католичка – короноваться по протестантскому обряду?!

Я обсудила это со своими французскими приближенными и, конечно же, с отцом Санси. Тот был непреклонен. Нет никаких сомнений: я не только не должна короноваться в протестантском храме, но не могу даже присутствовать на церемонии!

– Но тогда я не стану коронованной монархиней, – заметила я.

– Корону на вас должны возложить по католическому обряду, – твердо ответствовал мой духовник.

Когда я сказала это Карлу, он сперва был попросту сбит с толку; потом же муж мой страшно рассердился.

– Вы хотите сказать, что отказываетесь от коронации? – грозно спросил он.

– Да, если она состоится в протестантском храме, – я выпрямилась и гордо вскинула голову.

– Вы сошли с ума, – бросил Карл. – Неужели вы столь низко цените свою корону?

– Моя вера значит для меня гораздо больше, – встав в театральную позу, изрекла я.

– Должно быть, вы первая монархиня, отказывающаяся короноваться, – проговорил Карл. – Осознаете ли вы, что ваше неоспоримое право на корону будет поставлено под сомнение?

– Но я не могу оскорбить Господа Бога своим участием в этом балагане! – воскликнула я.

Вот тут-то Карл разъярился по-настоящему.

– Замолчите! – закричал он. – Не смейте говорить при мне таких вещей!

Я почти испугалась. Он повернулся и вышел вон. Думаю, он боялся, что может меня ударить.

История эта была просто немыслимой, и все только о том и говорили. Королева не будет короноваться! Англичане решили, что я рехнулась. Такое отношение к короне глубоко их возмутило, и они восприняли его как личное оскорбление; однако мои приближенные-французы мне аплодировали. Даже Мами не осуждала меня, хотя и сказала, что я веду себя неразумно.

Что касается графа де Бленвиля, то он был поражен моим поступком, хоть как католик мог бы меня и понять. Более того, он должен был благодарить меня: ведь раз я не буду присутствовать на коронации в протестантском храме, то и графу не надо там быть. Правда, Бленвиль сказал, что ради мира между двумя странами взял бы на душу этот грех. По-видимому, граф таким образом хотел мягко укорить меня… Однако затем он добавил, что без меня ему вряд ли уместно появляться на церемонии.

Карл дважды пытался урезонить меня, но я отказывалась его слушать.

– Все сочтут, что своим отказом от коронации вы оскорбляете и нашу страну и нашу веру. Это не принесет вам большой народной любви.

– Меня не волнует народная любовь, – ответила я.

– Тогда вы еще глупее, чем я думал, – отрезал Карл.

В другой раз он пытался уговорить меня хотя бы присутствовать на церемонии в аббатстве. Там будет решетчатая будочка, в которой меня никто не увидит.

– Нет, – неистово вскричала я. – Я согрешу, отправившись в подобное место.

Больше Карл об этом не заговаривал, но я знала, что он был сильно раздосадован и что люди на улицах честили меня на все корки.

Тем не менее я не пала духом. В те дни я была твердо уверена, что всегда и во всем поступаю правильно. Коронация была назначена на второе февраля – день Сретения Господня. Так что, пока проходила церемония, мы отмечали один из наших церковных праздников. Однако потом я, должна признаться, не удержалась и стала наблюдать из окна Уайтхолла за коронационным шествием.

Государь был очень холоден со мной, а сама я вдруг почувствовала некоторое беспокойство. Хоть я и являлась законной королевой Англии, но коронована не была и не представляла, где и как смогу короноваться – разве что наступит день, когда благодаря мне вся Англия перейдет в католичество.

Примерно через неделю после коронации должно было состояться открытие парламента – второе за время правления Карла; значит, к зданию парламента отправится пышная королевская процессия. Отец Санси сказал, что я могу полюбоваться ею из какого-нибудь окна Уайтхолла, но Бэкингем со свойственной ему назойливостью принялся доказывать, что из окон его фамильного особняка все видно гораздо лучше, а его, Бэкингема, мать будет счастлива, если я присоединюсь к ней и другим леди из семейства герцога.

Я была раздосадована и хотела было отказаться, однако вспомнила, что все до сих пор злы на меня из-за истории с коронацией, и решила не раздражать ни своего мужа, ни его друга-герцога.

Карл предложил проводить меня в резиденцию Бэкингема, и я ждала супруга, кипя от злости из-за того, что согласилась отправиться к этим ненавистным людям.

Но тут начался дождь, и я решила, что он-то меня и спасет. Едва Карл вошел в мои апартаменты, я дотронулась до своих волос, искусно уложенных в сложную прическу, и скорбно взглянула на мужа.

Он спросил, в чем дело, и я ответила:

– Дождь все это погубит.

Карл одарил меня одной из своих меланхолических улыбок и, наверное, решил, что я прелестный, хоть и ужасно непослушный ребенок. Нежно дотронувшись до моего плеча, король сказал:

– Хорошо, оставайтесь здесь и любуйтесь процессией из Уайтхолла.

Я обрадовалась и уже устроилась у окна, как вдруг пришел господин де Бленвиль. Он был весьма обеспокоен.

– Правда ли, миледи, – осведомился он, – что вы отказались отправиться в дом к Бэкингему смотреть на процессию, хотя обещали быть сегодня у герцога?

– Идет дождь, – ответила я.

– Он кончился, – сообщил граф.

– Ладно, он шел, и я объяснила королю, что моя прическа будет испорчена, – сказала я.

– Бэкингем не примет такого объяснения, – заметил Бленвиль.

– Король его принял. Я не хочу портить свою прическу, – решительно повторила я.

– Вы должны немедленно ехать к Бэкингему, – сказал Бленвиль. – Я сам провожу вас к нему. Неужели вы не осознаете, сколь тревожны отношения между нашими странами?! Ваш брат король, ваша мать, кардинал… все они стремятся к дружбе с вашим мужем. Простите меня, миледи, но ваше поведение никак нам не помогает.

Он выглядел таким серьезным и продолжал так переживать из-за коронации, что я сразу согласилась отправиться с ним.

И он без промедления доставил меня в дом к Бэкингему.

Забавно, что наши невольные оплошности раздражают окружающих больше, чем самые продуманные каверзы. Мне даже в голову не приходило, что из-за такого пустяка, как мой отказ поехать к герцогу, поднимется такой шум. Но, конечно, главным виновником раздора был Бэкингем. Не увидев меня рядом с королем, герцог – как я узнала позже от свидетелей этой сцены – пришел в ярость. Он должен знать настоящую причину моего отказа покинуть Уайтхолл, поскольку дождь не имеет к этому никакого отношения! Люди слышали, как Бэкингем заявил королю, что тот вряд ли сумеет произвести впечатление на парламент, если позволяет презирать себя собственной жене.

Услышав такое, Карл помрачнел. Он всегда прислушивался к мнению Бэкингема, а тот был столь дружен с королем, что без колебаний говорил ему самые неприятные вещи. В результате Карл отправил ко мне гонца с требованием немедленно выехать к герцогу, однако, когда гонец прибыл в Уайтхолл, я уже покинула его вместе с господином де Бленвилем.

Мне известно, что сказал по этому поводу Бэкингем. Он заявил Карлу, что я не пожелала повиноваться королю, но немедленно подчинилась указаниям своего соотечественника.

В те дни король был очень неуверен в себе. Он страшно робел и постоянно боялся уронить свое достоинство. Теперь, оглядываясь назад, я все это прекрасно понимаю. Бэкингем был фаворитом прежнего короля и сделался наставником нынешнего, так что Карл всегда выслушивал герцога с величайшим вниманием и высоко ценил советы своего друга. Итак, намеки Бэкингема возымели свое действие: Карл отправил мне второе послание, приказывая вернуться в Уайтхолл, ибо если я не явилась в дом Бэкингема в сопровождении мужа, то одной мне туда приезжать не пристало.

Ах, я была так беспечна! Я никогда не пыталась вникнуть в суть происходящего. Я отослала гонца назад, велев передать королю, что предпочитаю остаться в доме герцога, коль уж прибыла сюда в обществе господина де Бленвиля.

Однако решительный тон следующего приказа не оставлял места для споров. Я без всяких проволочек должна вернуться в Уайтхолл!

Я наконец поняла, что грядет буря, и приняла благоразумное решение подчиниться; а потому я вернулась в Уайтхолл и вместе со своими приближенными наблюдала за процессией с того самого места, с какого изначально и собиралась.