— Полагаю, тебе все равно удастся упрятать меня под каблук.

— Но пока я выполняю твои указания. Сегодня утром, например, я отправила с посыльным ожерелье Андерсу.

— Саманта! — Ремингтон потемнел лицом. — Я бы не хотел видеть возле тебя виконта Андерса.

— Рем, — мягко остановила его Саманта, — я уже говорила тебе, что не испытываю к Стефену никаких чувств.

— Я не доверяю этому человеку. Он непорядочен. Держись от него подальше.

— Хорошо, — послушно кивнула Саманта.

— Тогда пообещай мне, что будешь рассказывать мне о самых незначительных событиях своей жизни. Даже если тебе покажется, что они могут рассердить меня. Даже если они опасны. Обещай мне, Саманта. Только в этом случае я смогу защитить тебя.

— Обещаю, — сдалась любящая женщина, — но хочу, чтобы ты дал мне похожую клятву. Ты будешь рассказывать мне без утайки обо всем, что может угрожать твоей жизни или причинить тебе боль.

— Клянусь, — торжественно произнес Ремингтон.

— Хорошо, — удовлетворенно вздохнула Саманта. — А теперь расскажи мне о своем прошлом.

— О моем прошлом? — пришел в изумление Ремингтон. — Ты имеешь в виду женщин? Я уже говорил — ты вне сравнения и конкуренции. Ни к кому я не испытывал таких сильных чувств, как к тебе. У меня нет никакого желания менять тебя на какую-то другую женщину.

— Я не имею в виду женщин.

— Тогда о чем ты спрашиваешь?

— О годах, проведенных в море. О твоей службе в военно-морском флоте. О той боли, которую нанесла она тебе.

— Эта часть моей жизни завершена, и я предпочел бы не обсуждать ее, — сухо заметил Ремингтон.

— Но ты только что дал мне обещание.

— Наша жизнь слишком благополучна, а ты слишком красива, и уродства жизни не должны касаться тебя.

— Ты ошибаешься. Эта последняя война с Америкой… большую часть военного времени ты провел в море?

— Нет, я довольно плохо знал морские просторы Америки, несравнимо с другими капитанами. Поэтому меня призывали время от времени, когда во мне была нужда. В остальное время я занимался подготовкой наших морских офицеров, чтобы Англия не потеряла своей славы великой морской державы.

— Ты герой! — с гордостью провозгласила Саманта. — Я помню, что читала о тебе в газетах. Граф улыбнулся:

— Но какое отношение моя воинская служба имеет к твоему благополучному существованию?

— Сплетни и слухи распространяются быстро и на море, и на суше. Просто я хотела узнать, что из скандальной истории нашей семьи известно тебе не понаслышке и что ты узнал позже, после войны.

— Мне почти ничего не известно, — расплывчато ответил граф. — Какие-то обрывки…

— Можешь не щадить меня, — упавшим голосом произнесла Саманта, — потому что мне известно все до мельчайших подробностей, включая то, что тебе наверняка не известно. — Саманта опустила глаза. — Мой брат Себастьян — бесчестный преступник, который последние три года провел в тюрьме Ньюгэйт, осужденный за убийство.

Ремингтон обнял возлюбленную:

— Я не знал, насколько глубоко Дрэйк счел нужным посвятить тебя в эту историю.

— Дрэйк предпочел бы, чтобы я ничего не знала. К несчастью, не в его силах было накинуть платок на роток всей Англии. Мне было пятнадцать… почти дитя. Это было ужасно. Но есть кое-что и похуже. Дрэйк никому не говорил об этом: Себастьян хотел убить брата. Он участвовал в заговоре, целью которого было потопить корабль Дрэйка и уничтожить не только Дрэйка, но и всю команду. Все это для того, чтобы добиться титула герцога Аллонширского.

— Черт! — достаточно спокойно выругался Гришэм. Его сдержанная реакция не соответствовала ожиданиям Саманты, однако то, что она поведала ему, не было для графа откровением. Он был причастен к схватке Дрэйка со смертью, точно так же как был причастен ко всем морским сражениям 1812 года. Но ему и в голову не приходило, что о холодном расчете Себастьяна было известно Саманте.

— Слава Богу, Дрэйк остался жив, хотя его команда погибла. Но то, что Дрэйк выжил, было тайной для всех на протяжении многих недель. Мы получили уведомление о том, что герцог Дрэйк и его команда признаны пропавшими без вести.

— Я припоминаю. Эта история печаталась в «Таймс».

— Вряд ли там было написано, какой пыткой оказалось для меня ожидание. Ни один журналист не смог бы описать чувство отчаянного одиночества, которое я испытала Мать моя умерла, когда я была еще мала, отец был при смерти, а брат, единственный, кого я любила и кто любил меня, пропал. Для Себастьяна я ничего не значила, как не значил никто другой. Горе мое было бесконечным. Моим искренним желанием было погибнуть вместе с Дрэйком и его матросами. — Сэмми подняла на Ремингтона влажные от слез глаза: — Похожа моя история на историю девочки, которой не известно, что такое боль и горе? Но я поведала ее тебе не для того, чтобы вызвать жалость. Во-первых, я бы хотела, чтобы ты знал, что моя жизнь вовсе не волшебная сказка, во-вторых, я бы желала, чтобы, заглянув в свое прошлое, ты открыл его мне так же, как я открыла тебе свое. Кроме того… пережитое горе приводит нас к радости. Дрэйк не только вернулся живым и невредимым, но и привел в наш дом свою невесту. Алекс стала для меня одновременно матерью и сестрой. И самым преданным другом. По пути домой Дрэйк и Алекс зачали ребенка, который родился через семь месяцев после их появления в доме. Мальчика назвали Греем в честь нашего отца, Грейсона. Полное имя малыша Дрэйк Грейсон Баретт, но мы называем его Грей. А теперь у нас есть еще и Бонни. Видишь, трагедия породила радость и счастье.

— Ты слишком прекрасна для этого мира, — прошептал Ремингтон.

— А теперь… поведай мне свою историю, — так же шепотом взмолилась Саманта. — Дай мне возможность исцелить твои раны. Скажи мне, почему почти всю свою юность ты провел в море? Почему ты выбрал карьеру военного? Почему ты так стремился покинуть Англию?

— Мне не от чего было скрываться, если тебя интересует это. Родители мои умерли, когда я еще не стал подростком. Денег у меня было вполне достаточно.

— У тебя были братья или сестры?

— Нет, я был единственным ребенком, которому была суждена такая беспокойная жизнь.

— Ты хотел как-то проявить себя? Оставить память о себе в мире? Тебе было недостаточно того, что ты был графом Гришэмом? Ты искал деятельности более значимой, чем надзор за имением, игра в карты и выпивка? — Заметив, как у Ремингтона вытянулось лицо, Саманта усмехнулась: — Я только что привела причины, по которым отправился в море Дрэйк. Правда, он был капитаном торгового судна. Ты и мой брат очень похожи.

— Очевидно.

— Ты богатый и титулованный вельможа. Ты мог выкупить патент на офицерский чин, но ты выбрал другой путь.

— Просто я хотел самостоятельно заработать деньги, а не воспользоваться тем, что досталось мне по наследству. Я не делал секрета ни из своего прошлого, ни из своего происхождения, просто я не хотел пользоваться заслугами своих предшественников.

— Когда же ты получил звание лейтенанта?

— Правила гласят, что к экзаменам допускаются юноши не моложе девятнадцати лет, — на щеках Ремингтона заиграл румянец, — а мне было семнадцать.

— Как же тебе это удалось?

— У меня была способность к морскому делу, я умел заставлять обстоятельства работать на себя. Три капитана, под чьим командованием я выходил в море, были потрясены моим умением. Они передали на рассмотрение экзаменационному совету мой послужной список, который дорогого стоил. Потрясенные блестящими рекомендациями, члены экзаменационного совета не обратили внимания на даты рождения, проставленные в моем свидетельстве. Так мне и было присвоено звание лейтенанта.

— Так вы мошенник, сэр, — пошутила Саманта. — Но и капитаном ты стал, если мне не изменяет память, прежде чем достиг двадцатилетнего рубежа.

— Я обязан этим блестящему командованию адмирала Нельсона в битве у Копенгагена. Мой героизм был просто следствием его руководства.

— Ты ведь восхищался адмиралом Нельсоном, не так ли?

— Мне повезло, что я служил под его командованием. Он привил мне вкус к лидерству. Его приверженность к флагу была абсолютной. Этот человек был гением флота. — Лицо Ремингтона светилось счастьем, когда он говорил о своем наставнике. — Флот сыграл огромную роль в моей жизни. Именно на флоте я повстречал лучшего в мире командира и наставника, но вместе с тем именно служба на флоте разорвала мне сердце, уничтожила идеалы, которыми я жил раньше, ожесточила мое сердце.

— Я рада, что с вами в это тяжелое время был Бойд. Когда же вы познакомились?

— Бойд появился на борту «Ареса» в качестве корабельного гардемарина сразу после битвы при Копенгагене.

— «Арес»? — переспросила Саманта. — Так ты командовал этим судном?

— Нет, «Аресом» я стал командовать впоследствии. Когда я встретил Бойда, я был простым лейтенантом. Вместе мы перебороздили все моря. Мы оба были свидетелями бесчисленных жертв.

— В бою?

— Не только в бою, Саманта. — Перед внутренним взором Ремингтона пронеслись тени минувшего. — Я даже не могу объяснить, насколько призрачной для нас была тогда жизнь, насколько тонкой завеса между жизнью и смертью. Мы никогда не знали, кто выживет, а кто погибнет. Во время нашего путешествия в Вест-Индию стояла нестерпимая жара, всех мучила горькая жажда. Желтая лихорадки косила здоровых мужчин. В других местах люди умирали от цинги, от тифа и от зараженных женщин. — Руки Ремингтона тряслись. — Конечно, люди умирали и под пулями во время сражений. Я не смог предотвратить ни одной кровавой резни. А потом… под Трафальгаром… Можешь ли ты представить, каково мне было наблюдать его предсмертную агонию? Он умирал медленно, в страшных мучениях.

— Адмирал Нельсон? — догадалась Саманта. — Так это твой корабль подошел вплотную к «Виктории»? И ты видел своими глазами, как его сразило?

— Наши суда шли почти вплотную, — деревянным голосом ответил Гришэм. — Битва началась сразу после полудня. «Виктория» была едва ли не первым кораблем, врезавшимся в строй вражеских судов, несмотря на предупреждения, которые получал адмирал Нельсон. Будучи главнокомандующим, он не должен был подвергать свою жизнь опасности. Но Нельсон пренебрег заботами о собственной безопасности, все силы его души и ума были направлены на то, чтобы победить врага. Через час после начала боя «Виктория» едва держалась на плаву. «Арес» подошел почти вплотную к кораблю адмирала. Была примерно половина второго, когда я увидел, что адмирал упал на капитанском мостике. Ранение было смертельным. Я узнал это от хирурга, который, осмотрев раненого, приказал нести его вниз. В живых я больше Нельсона не видел — Ремингтон глубоко вздохнул. — Позже я узнал, что пуля, пущенная из мушкета, попала ему в грудь, пробила легкое и вышла через спину. В половине четвертого его не стало.

— Ах, Рем… — Ремингтон между тем продолжал:

— Победа при Трафальгаре была одержана только благодаря его военному гению, это был триумф Нельсона. Но вместо того, чтобы стоять на капитанском мостике и наслаждаться зрелищем поверженного флота Наполеона, он лежал на нижней палубе и медленно отходил. Он так много дал Англии и мог дать еще больше. И к чему все это было? Где справедливость, Саманта? Скажи мне, где было то добро, которое, по твоему мнению, всегда должно торжествовать?

— Добро существует, — попыталась утешить возлюбленного Саманта. — Адмирал Нельсон был героем в самом высоком смысле этого слова — и не потому, что он отдал жизнь за отечество, а потому, что он всего себя посвятил своей родине. Ты сама сказала, он выполнил даже больше, чем задумал. Скажи по справедливости, смог бы лорд Нельсон гордиться победой при Трафальгаре?

Ремингтон медленно кивнул:

— Да. В этом мое единственное утешение. Мы добились именно того, что планировал сделать адмирал Нельсон: полного разгрома французского флота. Мы захватили в плен девятнадцать французских и испанских кораблей, не потеряв ни одного своего. Адмирал смог бы насладиться нашей победой.

— Значит, он отошел с миром, Рем, и душа его обрела покой. Более того, он заслужил бессмертие, потому что всегда будет жить в памяти нашего народа. Разве это не счастье?!

— Вероятно, ты права. Кроме того, это единственное рассуждение, которое дает мне возможность жить в мире с самим собой.

— Но этого недостаточно, чтобы ты мог позволить себе заботиться о ком-либо другом, не так ли?

— Я забочусь, Саманта, — взмолился Ремингтон, — возможно, не с таким открытым сердцем, как это делаешь ты.

— Если тебя терзали такие сильные чувства, почему ты не подал в отставку сразу после победы при Трафальгаре?

Показалось ей или Рем весь сжался?

— Я собирался сделать это сразу после Трафальгара, но мой долг гражданина обязывал меня служить отчизне, и я занимался подготовкой будущих офицеров на суше, зная прекрасно, что многим из них судьба предуготовила печальную участь. Повлиять на их будущее я не мог, и это было самой большой моей болью. Каждый человек, сталкиваясь с подобными противоречиями в своей жизни, должен решать их самостоятельно.