Когда она в одиночестве, в полном одиночестве, забиралась на кровать, над ней колыхались занавески. Судя по всему, сейчас у нее двадцать седьмая неделя беременности. Пол вернется домой через пятнадцать недель. Ночью в голове бесконечно вертелись числа – эдакие маленькие армейские нашивки для мозга.

Женщина начала засыпать, и ее разум, устав от цифр, очутился в другом месте, вполне оформленном и даже с намечающейся сюжетной линией. Она находилась в небольшой комнате без мебели. Снаружи доносились шелест листьев на ветру и птичье пение. Пахло дубами. Где-то мигал далекий свет. Совсем рядом послышался звук подъезжающего автомобиля. В оконном проеме возникла фигура. Человек заглянул в комнату, чтобы убедиться, что с Нэт все в порядке, что она мирно спит в своей постели. Это было очень… заботливо, но Нэт знала, чего ждать дальше. Она оставила окно открытым. Шторы трепало на сквозняке. Женщина любила странный сумеречный сон. Именно поэтому звала его каждую ночь, когда ноги жгло огнем под одеялом. Нэт ощущала сильнейшее смущение. Теперь она дышала чаще. Ладони гладили тугой холмик живота. Плоть под ним подобна дольке разрезанного персика. Пять последних секунд чувственного опыта, достаточно сильного, чтобы втянуть в свои фантазии другие руки и дыхание.

В конце августа в Риме открылись летние Олимпийские игры. Теперь внимание Нэт и девочек захватил телевизор. Раньше Олимпийские игры не показывали, поэтому сейчас все разговоры были исключительно об этом. В магазине для военных или в автобусе только и было слышно: «Ты смотрела церемонию открытия?», «Ты видел панораму Колизея?» Происходящее днем записывали на пленку, а затем каждую ночь на самолете доставляли в Нью-Йорк, на студию Си-би-эс. Каждое утро, едва проснувшись, Нэт с дочками устремлялась к волшебному ящику смотреть телетрансляцию с настоящими спортсменами. С таким развлечением даже машина не нужна.

На Нэт большое впечатление произвело женское плавание, особенно австралийская пловчиха Дон Фрейзер. Настоящая супервумен. Она позировала фотографам в самой простой одежде – коротеньком спортивном платьице с воротником, брюках из полиэфирного волокна, туфлях-лодочках. Внешне Дон Фрейзер ничем не выделялась среди других молодых женщин: короткая стрижка, веселое веснушчатое лицо. Разве что плечи более развиты, чем у большинства девушек. А в воде австралийка превращалась в ракету, реактивный самолет, только она неслась вперед не с помощью науки или магии, а за счет натренированных мышц и нечеловеческих усилий. Фрейзер выиграла все золото и серебро четыре года назад на Олимпийских играх 1956 года. И на этот раз от нее тоже ждали невероятных результатов.

Эсром пришел днем, когда диктор по телевизору как раз объявил стометровку вольным стилем среди женщин. Ковбой стоял в своей обычной непринужденной манере, прислонившись к двери. На секунду Нэт смутилась, вспомнив глубоко личные мысли, которые у нее появлялись насчет Эсрома, но попыталась успокоить себя: он все равно не может узнать, о чем она думает. В любом случае смотреть ему в глаза было неудобно. К счастью, Нэт вспомнила, что рискует не увидеть соревнования, если останется во дворе, поэтому она схватила молодого человека за руку и потащила в дом.

– Что? Что такое? – смеясь, упирался он. – Кто-то собирается ускользнуть из дома незамеченным?

– Извини, но сейчас у меня нет времени на «корову, которая отелилась прошлой ночью», а также на «парня, обнаружившего на баштане огромную дыню».

– Сегодня я ни о чем таком говорить не собирался, – заверил он.

Девочки радостно запрыгали, выкрикивая на всякие лады:

– Мистер Эсром, мистер Эсром.

– Сегодня что, день пижамы? – пошутил ковбой. – Где ваши красивые платья?

Нэт окинула взглядом дом и осознала, что пустила дела на самотек: в раковине на кухне лежала немытая посуда; на девочках до сих пор была одежда для сна; волосы свалялись, но никто и не думал их расчесывать; на зубах остался налет после лакричного крема, который они ели перед телевизором.

– Ты смотришь Олимпийские игры? – спросила Нэт.

– У нас нет телевизора.

– Ни в квартире, ни на ранчо?

– Нигде.

– А спорт тебе нравится?

– Разумеется. – Он пожал плечами. – Что это? Плавание?

Гость уселся на полу, Нэт – рядом на диване. Девочки вертелись около парня, задевая локтями и коленками, щекоча волосами лицо и шею, но мать даже не попыталась их утихомирить.

– Женские соревнования, – сказала она. – Вот там – Дон Фрейзер из Австралии.

– В купальниках и шапочках их трудно отличить друг от друга…

– На четвертой дорожке. Ей прочат победу.

– А можно болеть за американку?

– Можно, – улыбнулась Нэт. – Будет даже забавно узнать, кто выиграет.

– Ладно, пойдет, – согласился Эсром.

Прозвучал выстрел стартового пистолета, и Нэт принялась мысленно подзадоривать Дон Фрейзер, а Эсром с девочками, не зная, на кого смотреть, просто кричали:

– Вперед, Америка! Вперед, Америка!

Пусть это покажется глупым, но, глядя на пловчих, Нэт с нелепой страстью желала победы Дон Фрейзер, словно чужая медаль что-то изменит в ее собственной бесцветной жизни. Она крепко сжала кулаки. Фрейзер и Крис фон Зальца[56] шли, что называется, ноздря в ноздрю. Сильные руки неистово рассекали воду, спортсменки приближались к финишу. Не меньше дюжины мужчин стояли у бортика с секундомерами, готовясь зафиксировать результат. Мир замер, наблюдая за заплывом века.

Фрейзер и фон Зальца коснулись стенки бассейна практически одновременно. Судьи отправились совещаться. Действо продолжалось ровно одну минуту и одну секунду. Нэт схватилась за волосы, напряженно ожидая вердикта.

Эсром коснулся ее руки:

– Все нормально?

Спустя минуту диктор объявил, что Дон Фрейзер стала двукратной олимпийской чемпионкой на стометровке вольным стилем. Нэт вскочила с дивана и завопила. Саманта и Лидди присоединились к ликованию матери. В течение нескольких минут в общей комнате царил полнейший бедлам. Девочки скакали на диване, поэтому Нэт плюхнулась на пол рядом с Эсромом, хотя молодой человек и предупредил ее, что здесь довольно жестко.

– Господи! Я же не принцесса, – засмеялась Нэт. По телевизору показывали пьедестал, на который сейчас взойдут лучшие пловчихи. – Ты ее видишь? Правда, она изумительна?

– Да.

– Плавать так, как она, очень трудно.

– Я думал, они будут плыть шесть или семь кругов.

Нэт взглянула на мужчину, проверяя, не шутит ли он.

– Нет, – возразила она. – Это же стометровка, тут всего два круга. Но они еще проплывут свои шесть кругов, даже больше, на других дистанциях.

У Нэт было столько эмоций, что она чуть было не расплакалась. Как это здорово – уметь хорошо плавать, вот так прыгнуть в воду, задействовать все мышцы, дышать быстро и отрывисто, как будто сейчас умрешь! И все болеют за тебя, как сумасшедшие, следят в бинокль с трибун, дышат с тобой в унисон, потому что очень хотят, чтобы ты выиграла.

– Знаешь, а у меня появилась идея, – оживился Эсром. – Когда ребенок немного подрастет, ты сможешь устроиться спасателем при бассейне.

После небольшой паузы женщина повернулась к нему, пытаясь осознать, что же она сейчас услышала.

– Я могла бы стать спасателем?

Он говорил немного неуверенно, словно боялся, что она найдет его предложение смехотворным или появится еще какой-то нюанс, который он не учел.

– Ну, знаешь, им все время нужны спасатели. А в свободное время сотрудники могут плавать в бассейне сколько душе угодно.

– Спасибо, – откликнулась Нэт.

В порыве глупого безумия ей на долю секунды захотелось поцеловать его. Нэт потеряла голову от странной радости, вызванной победой Дон Фрейзер, от одиночества и меланхолической жалости к себе, от ветра и палой листвы, скапливающейся на подоконниках и ступеньках.

Молодой человек внимательно смотрел на нее:

– С тобой все в порядке, дорогуша?

Его голос был невыносимо добрым и ласковым. Нэт не смогла устоять перед соблазном. Она опустила голову ему на плечо и взяла за руку. Эсром замер. Она слышала, как его сердце громко стучит под рубашкой. Его рука застыла в воздухе, как будто одеревенела. Он обнял ее за плечи, с ним было хорошо и уютно. Нэт пребывала в полной гармонии с собой, получая удовольствие от ощущения близости. Она стала медленно, почти незаметно придвигаться ближе, чтобы наконец прижаться к нему. Через рубашку женщина ощущала тепло его тела. Это был затаенный экстаз, вызванный глубокой привязанностью. Даже сейчас, в состоянии, казалось бы, полного покоя, она чувствовала, как сердце вырывается из груди. Состояние было настолько новым, настолько желанным и прекрасным! Конечно же, ничего плохого в этом не было. Они продолжали смотреть телевизор: Дон Фрейзер, Крис фон Зальца и Натали Стюарт взошли на пьедестал. Из динамиков донесся тяжеловесный незамысловатый австралийский гимн, которого раньше никто из них не слышал.


Джинни

Джинни обожала свой дом, если нигде поблизости не маячил муж, поэтому она не расстроилась, узнав, что он на неделю улетает в командировку в Гренландию – на забытую богом военную базу. За неделю, что его не будет, надо устроить небольшую передышку. Когда ей выпадало такое счастье, отдых казался почти роскошью. Она могла пару дней не пылесосить, а вечером, уложив Анджелу спать, в одиночестве ужинала консервированным томатным супом и смотрела телевизор до полуночи, пока не прекратится вещание и не погаснет экран. Без мужа Джинни могла себе это позволить.

Куда бы ни заносило Митча, он регулярно звонил домой. Джинни находила это странным и раздражалась, тем более что, живя с ней в одном доме, он неделями не испытывал потребности общаться. Но временами Митч был сентиментальным. Похоже, лишь долгие отлучки заставляют его ценить семью. Или ему просто нравится демонстративно звонить жене, чтобы другие видели? Возможно, ему казалось, что так он выглядит ответственным и твердо стоящим на ногах мужчиной. Джинни знала, что в глубине души ему плевать на нее.

Как и предполагалось, муж позвонил в пятницу во время ужина.

– Митч, – ответила она на звонок, стараясь придать голосу как можно больше тепла. На самом деле она была крайне недовольна, что провод телефона слишком короткий и не позволяет подойти к мини-бару и налить себе в очередной раз.

– Привет, миледи! – услышала она дурашливый голос Митча. – Как жизнь на материке?

– Все хорошо, дорогой. Мы сейчас заканчиваем ужинать.

– Что у вас на ужин? – поинтересовался муж.

Джинни вздохнула. Он вел себя как заключенный, страстно желающий узнать, что люди едят на свободе. Он отсутствовал всего неделю, и, слава богу, там его неплохо кормят.

– Томатный суп, – ответила Джинни.

На самом деле суп ела только Анджела, а она ужинала белым хлебом и тушеной фасолью, но описывать все блюда было бы слишком долго. Джинни взглянула на дочь. Анджела сосредоточенно подталкивала фасолины к краю тарелки, а затем одну за другой сбрасывала вниз, как леммингов с обрыва.

– Анджела! – вздохнула Джинни. – Если ты закончила, можешь быть свободна.

– Что случилось? – почти кричал в трубку Митч.

– Как там в Гренландии? – спросила она.

– Холоднее, чем у ведьмы сиська![57] – захохотал Митч. – Мы живем подо льдом в тоннелях.

– Там красиво? – без особого интереса спросила Джинни. – Мне кажется, в Гренландии должно быть очень красиво.

– Нет, черт возьми! – ответил Митч. – Ты считаешь кубик льда красивым?

– Возможно, – предположила Джинни.

– Ну а здесь некрасиво. Люди все какие-то психованные и странные. А еще нет ни одной женщины на две сотни миль вокруг.

– Мне кажется, это всем только на пользу.

– Кстати, я встретил там нашего старого друга.

Джинни оживилась:

– И как поживает ужасный Кольер?

– Сама любезность, как всегда…

Митч замолчал, ожидая реакции. Он старался казаться остроумным, и ему хотелось, чтобы Джинни оценила его чувство юмора. Жена издала сухой смешок, только чтобы ему угодить. Этого, по-видимому, он и ждал, потому что сразу же начал рассказывать дальше:

– Кольер ходит будто рукоятку метлы проглотил, а его одежда даже не догадывается, что ее сняли с вешалки.

Теперь Джинни рассмеялась вполне искренне:

– Митч!

– Серьезно. Он там как раз на своем месте. Идеальное место для парня. Не могу придумать лучший пейзаж, на фоне которого он выглядел бы более органично.

Митч на этот раз на самом деле был остроумен и произвел на нее должное впечатление.

– Ну, ты там всего-то на несколько дней, – успокоила его Джинни. – Потом тебе не доведется видеть бедолагу по крайней мере некоторое время.

– Какая жалость, что его милая женушка ожидает дома, – продолжал муж, заглушив ее последние слова. – И что она только в нем нашла? Как ты думаешь?

– Для меня это тоже загадка, – призналась Джинни, теперь уже почти не ревнуя мужа к Нэт.