— А на чьей стороне тогда находишься ты?

Константин легко смял в пальцах сигарету и улыбнулся.

— На своей. Это такая сторона, которой вроде и нет, но она существует. Понимаешь?

— Не очень, — призналась Лия. — И все же давай вернемся к… нашему разговору.

Константин до сих пор держал сигарету, но, похоже, не собирался закуривать и терпеливо ждал.

— Что ты хочешь услышать? — спросил он. — Может, мне начать с самого начала?

— Мне кажется, это наилучший вариант.

— Как ты знаешь, я родился в Иране. В небольшом городе рядом с Тегераном. Я был единственным ребенком в семье. Мои родители жили небогато, но неприятных воспоминаний у меня не осталось. Я бы сказал, что у меня было счастливое детство.

Лия кивнула, делая ему знак продолжать рассказ.

— В тот день мы решили поехать к нашим родственникам, надо было выехать рано утром. Мы планировали ехать на пару дней. Собрали вещи. Мама взяла еду — она никогда не отправлялась в долгие поездки без еды и воды. Минуло четыре года с тех пор, как свершилась исламская революция, и мне было семь. Родители часто говорили о том, что нам следует оставить страну и переехать в другое место, но дальше слов это не заходило. А я был слишком мал, чтобы понимать, что это значит. Итак, в то утро мы выехали из дома и отправились в путь. Но мы не доехали. На одном из поворотов отец не справился с управлением… Думаю, мама умерла первой — удар пришелся на правую сторону машины. Отец умер чуть позже. Я помню, он пытался выбраться из машины, что-то говорил, но я был слишком напуган, чтобы его услышать. Мама не была пристегнута ремнем безопасности. Она была беременна, на шестом месяце. Да и не думаю, что ремень безопасности что-то изменил бы. Я пытался открыть дверь — сначала с одной, потом — с другой стороны, но ни одна из них не поддавалась. Только через сорок минут подоспела помощь. Все это время я находился там и разглядывал… — Константин запнулся. — Мне трудно было не смотреть.

— Понимаю, — сказала Лия негромко.

— Меня забрал Салах, хороший друг отца. У Салаха, как водится у мусульман, была большая семья — много детей, еще больше родственников. У Салаха были деньги. Именно благодаря ему я получил достойное воспитание, и именно благодаря ему я оказался здесь. Если бы не он, моя жизнь сложилась бы иначе. Но я предпочитаю об этом не думать. Я не скоро понял, что он как-то связан с террором. Конечно, у него было до неприличия много денег, но их при желании можно заработать законными путями. Позже выяснилось, что он — один из руководителей крупной террористической группировки, база которой находилась на территории Сирии. Я знал английский, иврит, фарси и арабский и часто участвовал в переговорах в качестве переводчика.

— Итак, ты помогал террористам, — подытожила Лия.

— Да, — кивнул Константин, — Помогал до тех пор, пока меня не начали мучить мысли о правильности моих поступков. Разрешилась моя моральная дилемма неожиданно. Однажды мы гостили в доме у одного из друзей Салаха в Дамаске. Мы сидели за столом, ужинали и беседовали. И вдруг Салах, оглядевшись, обеспокоенно позвал своего сына Юсупа. «Посмотри, куда он забрел», сказал мне Салах. «Не в погреб ли?». Я обошел весь дом, но Юсупа нигде не было. Тогда я спустился в погреб. Свет там не было, мне пришлось подождать, пока глаза привыкнут к темноте. Почти весь погреб был заставлен большими ящиками. Таких ящиков я повидал немало, и знал, что в них перевозят — там было оружие. Пока я раздумывал над тем, почему же погреб, полный оружия, оставлен открытым, я разглядел Юсупа. Он сидел рядом с одним из ящиков и держал что-то в руках. «Ну, вот ты где!» сказал я. «Пойдем наверх, тебя все ищут». Но Юсуп и не думал идти. Он до сих пор держал в руках странный предмет. Я приблизился и увидел, что это винтовка, завернутая в зеленый флаг, исламское знамя. «Отдай это мне, Юсуп», сказал я, «это не игрушка». Он поднял глаза, сжал винтовку еще крепче и покачал головой. Ему было пять лет, Лия. Всего лишь пять. Когда я увидел его глаза, у меня что-то перевернулось внутри. И я сказал себе, что сделаю все, что в моих силах — и умру, если понадобится — чтобы ни один ребенок не держал в руках оружия. С тех пор прошло много времени, а эта сцена мне до сих пор снится по ночам. И, если я сомневаюсь в правильности очередного принятого решения или думаю о том, что оно слишком жестоко, у меня в памяти возникает его взгляд. Причем не как воспоминание из далекого прошлого, а как что-то, что произошло на прошлой неделе.

Лия сделала глоток шампанского и посмотрела на него.

— Ты говорил про личные мотивы, — вспомнила она. — Теперь я начинаю понимать.

— Я взял только документы и деньги. Больше ничего. Я решил, что все это следует оставить в прошлой жизни и начать другую, новую. Я сменил имя, сменил фамилию — взял фамилию отца, до этого у меня была фамилия матери. И стал тем, кем я сейчас. Дальше ты знаешь. Я окончил университет, начал служить. Потом попал в оперативный отдел. А потом судьба снова свела меня с Салахом. И в результате этой встречи моя жизнь снова повернула на сто восемьдесят градусов.

— Он был одним из пятерых людей, которых ты тогда убил, — довершила Лия.

— Я мог бы оставить их в живых, мог бы не убивать, ситуация вполне позволяла мне уйти. Но если бы мое руководство узнало, что я был связан с террором — а террористы обязательно рассказали бы это на допросе — то мне пришлось бы несладко.

Лия замолчала.

— Как ты себя чувствуешь со всем этим? — спросила она. — Скорее, я имела в виду… как это — якобы начинать новую жизнь, когда ты знаешь, что у тебя за спиной… такое?

— Не так уж и сложно, — ответил Константин коротко. — Но я сделал то, что сделал. Теперь я — тот, кем я являюсь.

— Но ведь это неправда, — возразила Лия. — Это ложь! Ты обманываешь и себя, и других!

— Я сделал свой выбор. Когда-то его делают все.

Лия поставила бокал на небольшую табуретку.

— Меня удивляет вот что: почему я в свое время услышала начало этой истории — о том, что ты работал в оперативном отделе — от Габриэль?

— Вот уж не знаю, дорогая, почему Габриэль взбрело в голову тебе это рассказать. Кстати, ты никогда не задавалась вопросом, откуда ей это известно?

Лия поджала губы и сдержанно покачала головой.

— Она знает практически все, и ее осведомленность меня не удивляет.

— Габриэль работает тут не только дольше тебя, но и дольше меня. Когда я пришел в оперативный отдел, она руководила моей группой.

Она резко села, задев бокал, но вовремя спохватилась и придержала его.

Константин поднес к сигарете зажженную спичку.

— То, что ты знаешь о своей подруге — это просто легенда, — продолжил он. — Из таких легенд состоит вся ее жизнь. У этой женщины много имен и лиц. А на данный момент ее зовут Габриэль Нафтали, и она — секретарь главного аналитика.

Сейчас Лие больше всего хотелось ущипнуть себя и проснуться, потому что происходящее не могло оказаться явью.

— Почему ты молчишь? — снова заговорил Константин. — Ты сама хотела задать мне вопросы и получить на них ответы. Я выполнил свое обещание. Теперь дело за тобой. У тебя есть другие вопросы?

— Я не уверена, что хочу их задавать, — произнесла она медленно, наблюдая за тем, как он затягивается в последний раз и тушит недокуренную сигарету в пепельнице. — Как она оказалась на месте твоего секретаря?

— Майор Вайзенштейн, который занимал пост главного аналитика до меня, решил, что она должна принимать непосредственное участие в одной из операций. Вот так Габриэль Нафтали и напала на след группировки твоего нового знакомого Махмета, представилась как Нура, девушка из бедной арабской семьи, и сообщила о своем желании присоединиться к воинам джихада.

Лия решила молчать. Сегодня она услышала так много невероятных вещей, что удивляться ей уже не хотелось.

— Габриэль не показывала своего лица, она общалась со своими «коллегами» по группировке исключительно посредством Интернета. Занималась переводом денег, координировала действия, получала информацию. В какой-то момент Габриэль, как я думаю, совершила серьезную ошибку. Так или иначе, майор Вайзенштейн заменил ее другим человеком, а Габриэль предложил оставить оперативную работу и заняться чем-то другим. Майор Вайзенштейн был заинтересован в Габриэль настолько, что помог ей сделать второй допуск секретности и разрешил доступ к системам хранения данных и архивам. Вскоре после этого я занял пост главного аналитика, а через некоторое время «купил» Махмета, как любит говорить он.

Константин снова взял свой бокал.

— Пойми меня правильно, Лия, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты становилась частью всего этого. Чем больше ты знаешь, тем тяжелее тебе будет уйти. Габриэль не раз думала о том, чтобы уйти. Но теперь сделать это будет очень сложно.

Лия допила остатки шампанского, поставила пустой бокал на ковер и села, положив ногу на ногу.

— А если бы тебе предложили встать и уйти, что бы ты ответил?

— Единственное, что мне могут предложить — это пожизненный срок или пулю в лоб. Это связано не только с тем, что я успел сделать за эти годы, но и с тем, что самая важная информация хранится не в компьютере и даже не в архивах, а здесь. — Он приложил палец ко лбу. — Я — живая информационная бомба, которую нужно оберегать. И, пока я нахожусь в этих рамках, меня оберегают.

— А тебе никогда не хотелось… свободы от рамок?

— Со временем я приучил себя к мысли, что нет смысла хотеть того, чего у тебя не будет.

Константин поднялся, сделал круг по комнате, на пару секунд остановился возле открытого окна, а потом сел на ковре у ног Лии.

— Интересно, чем занимаются аналитики на пенсии, — задумчиво проговорила она.

— До пенсии они не доживают. Максимум лет до пятидесяти. Но, конечно, бывают и исключения.

— Неплохая перспектива, трудно не согласиться. А что же тогда остается женщинам аналитиков?

— Женщинам аналитиков остается жить и ценить каждую минуту своей жизни. Впрочем, это касается не только аналитиков и их женщин, но и всех людей. Проблема в том, что люди редко приходят к такому выводу. Разве что после того, как жизнь ткнет их носом в эти, казалось бы, понятные каждому человеку вещи.

Лия обняла его за шею и вздохнула.

— Мне кажется, это дико и неправильно, — сказала она. — Так не должно быть.

— Тем не менее, это то, что есть. — Он сжал ее пальцы. — Теперь ты понимаешь, почему я должен тебя нарисовать?

— Почему?

— Потому что я так хочу.

— Но как это связано с тем, о чем мы сейчас говорили? — невольно рассмеялась Лия.

— Никак. Думаю, я могу позволить себе время от времени сделать бессмысленный вывод.


Глава 5

Несмотря на принятое пять минут назад решение встать, Констанция Толедано до сих пор нежилась в кровати и смотрела на мужа, который завязывал галстук перед зеркалом.

— Может быть, ты останешься дома? Мне понравилось, как началось это утро.

Боаз покачал головой, открывая шкатулку, где он хранил запонки и булавки для галстука.

— Извини, дорогая, но я не могу изменить свои планы.

Констанция поджала губы, убедившись, что муж этого не видит, и села на кровати.

— Ты так тщательно собираешься, — произнесла она с едва уловимой ноткой иронии в голосе. — Такое впечатление, будто ты идешь на свидание.

— Разве я не имею права хорошо выглядеть?

— Право на то, чтобы ходить на свидания, ты тоже имеешь.

Майор Толедано глянул на жену через плечо.

— Ты не веришь, что я иду не на свидание? В гостиной сидит Махмет, ты можешь спросить у него, куда мы направляемся. Он не будет тебе лгать.

Констанция поднялась и подошла к мужу.

— Я ни в чем тебя не обвиняю, дорогой, — сказала она и поправила воротник его рубашки. — Если мой муж в свои почти пятьдесят заводит молодых любовниц, не забывая удовлетворять и свою жену — во всех смыслах этого слова — это что-то да значит.

— Это значит, что мне не нравится эта тема. — Боаз оглядел ее. — Ты не могла бы… одеться? А то Махмету придется ждать еще дольше.

Она обняла его за плечи и поцеловала.

— Так пусть он еще немного подождет. На часах начало шестого!

Боаз обнял ее за талию.

— Дорогая, мне действительно надо идти.

Констанция улыбнулась и, подойдя к шкафу, достала легкий халат.

— Что ты думаешь по поводу этой девочки, Лии? — спросила она, разглядывая себя в зеркальной дверце шкафа и поправляя волосы.

Боаз взял одну из выбранных запонок.

— Милая особа, знает себе цену и далеко не глупа, — ответил он. — Но я, как и большинство остальных, полагаю, что она ему не подходит.