— Верно, — кивнула она. — Когда-то мне тоже хотелось любви и тепла. А мой мужчина воспользовался мной для того, чтобы пережить развод с женой.

Константин умолк, понимая, что удар ниже пояса возвращен.

Внутренняя дверь приоткрылась, и на пороге появился охранник.

— Капитан, — сказал он, посмотрев на Константина, — вы можете войти.

Молодой человек, занимавший один из стульев у стола, довольно долго изучал вошедшего. Этого времени Константину хватило для того, чтобы присесть и положить на стол блокнот и тонкую папку.

— Здравствуйте, Саид, — сказал он. — Меня зовут Константин. Я пришел для того, чтобы с вами побеседовать. Вы не возражаете?

— Не смею, — невесело усмехнулся собеседник.

Константин открыл блокнот и, сняв с ручки колпачок, положил ее на стол рядом с собой.

— Вы знаете, где находитесь? — задал он очередной вопрос.

— «Моссад»? — предположил Саид.

— Нет, — улыбнулся Константин. — Вас хорошо кормили? Вам позволяли достаточно спать?

Саид безмолвно кивнул, делая глоток из стоявшего рядом с ним стакана с водой.

— Вас не били?

Саид покачал головой, сохраняя молчание.

Константин открыл принесенную папку.

— Не волнуйтесь, — сказал он, — я не буду причинять вам боль. Я достаточно хорошо нахожу контакт с людьми для того, чтобы воздерживаться от недостойных методов. А улыбка ваша мне не нравится. Вы можете улыбнуться открыто. Я вам этого не запрещаю.

— Скажите, Константина, будь вы на моем месте, вы бы улыбались?

— По крайней мере, не жалел бы себя и был бы готов отвечать за свои поступки. Но вы назвали меня по имени. Это значит, что между нами протянулась первая ниточка, и беседа будет успешной.

Саид взял полученный от собеседника лист бумаги и ручку.

— Пусть это будет у вас под рукой, — сказал Константин. — Где вы родились, Саид?

— В Дженине. Мой отец — ливанец, мать — палестинка.

— Вы получили высшее образование?

— Да, я учился во Франции на инженера, потом поехал в Египет. После этого я женился и перебрался в Газу. Там я вступил в «ХАМАС»[1].

— Чем вы занимались в «ХАМАСе»?

Саид потянулся за сигаретами, и Константин коротко кивнул, подвигая ему пепельницу.

— Вы не поверите, — сказал он, — но партийной работой. Говорил речи на митингах, раздавал листовки.

— Почему вы решили вступить в «ХАМАС»? Из политических убеждений?

— И из-за них тоже. Я видел, как живет палестинский народ. Я сам отказывался от куска хлеба для того, чтобы принести его своим детям.

— Сколько у вас детей?

— Двое. — Саид помолчал. — Скоро будет трое.

Константин задумчиво похлопал ладонью по принесенной папке.

— Почему вы оставили «ХАМАС»?

— У меня был серьезный конфликт на почве партийных идей.

— Здесь, — Константин указал на папку, — написано, что вы не согласились принимать участие в планировании террористических актов во время второй интифады [2]. Это правда?

Саид опустил глаза.

— Да, это правда. Меня сочли… недостаточно преданным воином джихада.

— Вы верите в джихад, Саид?

— Да. Но не в такой, когда одни убивают других, прикрываясь религией.

— То есть, идеология исламистского террора вам чужда.

— Этого я не говорил.

Константин повертел на пальце перстень.

— Что вы имеете в виду?

— Я не считаю, что убийство во имя религиозных убеждений — это идеология исламистского террора. Мы с вами понимаем под террором разные вещи. Вероятно, то, что вы называете террором, для меня не террор.

— Как вы можете охарактеризовать то, чем занимается «ХАМАС»?

— «ХАМАС» дает людям деньги, дом и еду. Он дает образование детям, одежду женщинам и работу мужчинам. Не стоит ассоциировать всех террористов-самоубийц, которые взорвались на территории Израиля во время интифад, с «ХАМАСом».

— А с террором?

— И с террором тоже не стоит. Это отчаявшиеся люди, которые идут на смерть ради того, чтобы их детям дали жалкую сумму денег.

Константин сделал пару кругов по комнате и остановился рядом со своим стулом.

— А кто платит им деньги, Саид?

— «ХАМАС», но не только. Когда людей доводят до такого состояния, что они готовы искать еду в мусорных баках и работать по пятнадцать часов в сутки ради того, чтобы накормить семью, не стоит удивляться, что это происходит. Если до людей за чертой, — Саид сделал жест, обводя комнату и, вероятно, имея в виду Израиль, — не доходят слова, то приходится действовать другими методами.

— То есть, «ХАМАС» дает людям деньги, дом и еду за то, что эти люди убивают других людей?

— Иногда эти люди предпочитают воевать за свою свободу. Это дает им слабую надежду на то, что положение вещей когда-нибудь изменится. Их волнует судьба их народа.

Саид сделал еще пару глотков из своего стакана. Появившийся охранник шепотом поинтересовался, все ли в порядке, и по просьбе Константина принес еще один стакан и графин с водой.

— Мы с вами, Саид, ступили на тонкий лед. В другой ситуации я бы продолжил дискуссию, но мы ограничены во времени. Расскажите мне о том, как вы познакомились с Мустафой и как вы появились в группировке «37».

— Мустафа преподавал в школе, где учился мой старший сын. Познакомились мы случайно, через друзей и знакомых. Он предложил мне работу, и отказаться я не смог — тогда я был на мели, у меня не было ни гроша в кармане. Кроме того, работа эта не противоречила моим взглядам и моим моральным нормам.

— Вы знали, что он связан с террором?

— Да. Но это не тот террор, о котором вы думаете.

Константин улыбнулся и присел.

— А что это за террор, Саид?

— Интеллектуальный. — Он поднял глаза. — Тот самый, которым занимаетесь и вы, и ваша организация.

— Смелое заявление, — признал Константин. — Почему вы решили что мы занимаемся интеллектуальным террором?

— Потому что бороться с террором можно только одним способом — отвечать врагу тем же.

— Предположим, мы занимаемся интеллектуальным террором. Предположим, Мустафа и его коллеги тоже занимаются интеллектуальным террором. В результате в любом случае погибают люди с обеих сторон. Почему вы думаете, что интеллектуальный террор достойнее какого-либо другого террора?

Саид поправил воротник рубашки и расстегнул две верхних пуговицы.

— Потому что, — сказал он, — все держится именно на интеллектуальном терроре. Все это решается наверху. Наверху решают, кого убивать, а кого оставлять в живых. Точно так же, как и у вас.

— Кто, на ваш взгляд, совершает более достойные поступки — наша организация или Мустафа?

— Тот, у кого хватает ума держаться в стороне. На вашей стороне, к примеру, есть много людей, которые не хотят даже слышать слово «террор». Да, они боятся террористов-смертников на улицах, скорбят, когда кто-то погибает, но держатся в стороне. А есть люди, которые не могут держаться в стороне. Скажите, почему вы здесь, а не среди тех людей, которые держатся в стороне?

Константин скрестил руки на груди и улыбнулся.

— Я здесь потому, что выполняю свой долг. Это мой долг перед самим собой, перед моей страной и перед теми людьми, которые держатся в стороне.

— Я тоже делал это потому, что это был мой долг. Как там говорил Бисмарк? Уверенность в своей правоте — на пятьдесят процентов выигранная война?

— Вы заработали в моих глазах плюс, — снова улыбнулся Константин. — Я люблю эту фразу, хотя в ней есть что-то лживое. Во-первых, я бы поспорил с тем, что в мире существуют абсолютная правота. Во-вторых, скажите, Саид, вы считаете террор войной?

Саид замолчал и несколько секунд напряженно думал. Он достал очередную сигарету, но закуривать не стал.

— Да, считаю, — ответил он, наконец. — Но это война наемных войск. Тут все решают деньги. А также сила и положение.

Константин достал из папки фото и показал его Саиду.

— Вам знакома эта девушка? — спросил он.

— Знакома. Это Габриэль Нафтали. — Он улыбнулся. — Мири Ашраф? Салима Шхади? Если честно, я всегда путаюсь с ее именами. Они меняются чаще, чем цвет ее волос. Хорошо, что она пока что ни разу не меняла внешность.

— Предлагаю называть ее Габриэль Нафтали. Так будет привычнее для нас обоих. Итак, вы знакомы с леди. Насколько нам известно, знакомы вы с ней давно. Как вы нашли друг друга?

Саид все же закурил.

— Мы не находили друг друга, — сказал он. — Это она меня нашла. Через… — Он задумался. — Если я не ошибаюсь, его звали Ицхак. Да. Ицхак Бен Шаббат. Он ваш коллега, да?

Константин ответил после короткой паузы.

— Так, значит, вас познакомил Ицхак? Как это произошло?

Саид тоже немного помолчал. Он разглядывал лицо собеседника и, вероятно, думал о том, что сказал что-то лишнее.

— Он работал с Мустафой, — заговорил он, наконец, решив, что терять уже нечего. — Он передавал ему информацию. Иногда она проходила через мои руки, но редко — тогда я практически этим не занимался.

— О какой информации идет речь?

Саид пожал плечами.

— Выписки из досье, планы операций. Он был влиятельным человеком, у него был доступ к любой информации. Думаю, вы знаете.

Константин бросил взгляд на зеркальное стекло за его спиной, которое разделяло комнату для допросов и внешнее помещение.

— Вы уверены в том, что говорите?

— Я сам видел эти документы.

— Ицхак встречался с Мустафой?

— Даже если и встречался, то всего пару раз. Мне об этом ничего неизвестно.

— Скажите, Саид, вы слышали что-нибудь о Седьмом отделе?

Саид поднял глаза к потолку, демонстрируя крайнюю задумчивость.

— Он существует? — спросил он. — Я думал, что это что-то вроде легенды.

— Судя по нашим сведениям, Седьмой отдел — масштабная организация. Ее отделения находятся во всех странах Ближнего Востока и даже в Европе. Центрального руководства у нее нет. Она состоит из мелких группировок, которые действуют самостоятельно.

Саид посмотрел на Константина.

— Понимаю, — сказал он. — Точнее, не понимаю. Что вы хотите от меня?

— Я знаю, что вы были приближены к Мустафе. Вы знали его окружение. Я дам вам еще один лист бумаги, у вас будет несколько минут. В первую очередь меня интересуют имена граждан других ближневосточных стран, а не Сирии. Также меня интересуют европейцы. Люди, которые имели дело с Мустафой. Все имена, которые вы сможете вспомнить.

Саид снял колпачок с ручки и посмотрел на Константина.

— Что будет с моей семьей? — спросил он.

— Все зависит от того, согласитесь ли вы нам помочь.

— Меня убьют?

— Это решение будут принимать другие люди.

— Константин, — в очередной раз назвал его имя Саид и помедлил, будто прислушиваясь. — У меня жена и трое детей. Если они останутся без отца, они погибнут. У них фактически нет крыши над головой.

— Вы думали об этом, когда соглашались работать с Мустафой?

Он опустил голову и положил ручку.

— Вы думали о том, чего может стоить ваша война вашей семье? Я мог бы вас понять, если бы вы были одиноким человеком. Но принимать такое решение, когда на вашей ответственности жизни ваших родных? Вы понимаете суть обвинения «пособничество исламистскому террору»? А если бы вы попали в руки не к нам, а, предположим, к отделу по борьбе с террором из ЦРУ? С вами сейчас беседовали бы по-другому. И совсем не с помощью слов.

Саид посмотрел на чистый лист и сцепил пальцы.

— А что будет с Габриэль? — задал он очередной вопрос.

— Это не должно вас интересовать.

— Она хорошая девушка. Ей не повезло, что она оказалась впутанной во все это.

— Как вы думаете, Саид, убивать — это плохо? Мы совершаем моральное преступление?

— Да. Потому что те люди, которых вы убиваете, не всегда настолько плохи, какими вы их считаете.

Константин сложил ладони и подался вперед.

— Разве я сказал, что мы убиваем плохих людей? — спросил он.

— А каких людей вы убиваете?

— Нужных. Или не нужных. Зависит от ситуации. А теперь пишите, Саид. Время на разговоры по душам истекло. Не забывайте, зачем вы здесь находитесь, а также помните о том, кто я и зачем я тут.

Саид вздохнул и склонился над бумагой.

… Константин вышел из комнаты для допросов и жестом пригласил стоявшего поодаль охранника войти.

— Я закончил, — сказал он. — Благодарю вас. Вы можете его забрать.

— Есть, сэр, — ответил охранник и юркнул в комнату, прикрыв дверь.