Мэри Патни - Самая желанная

– Но то, что ни один из вас не может заговорить об этом, ведь трагедия, – прошептала она.

Френсис судорожно стиснул край занавески тонкими изящными пальцами.

– Да, конечно. И знаете, это ведь считается ужасным преступлением. Каждый год за подобное кого-нибудь вешают. Даже одно только обвинение в этом может отравить мужчине жизнь.

Помолчав, Диана осторожно спросила:

– В других странах дело обстоит так же?

Френсис пожал плечами.

– Точно не знаю, но не думаю. Англия – самая нетерпимая страна в мире. В древности любовь между мужчинами не считалась грехом. И даже в наше время… Говорят, в Италии и Греции такое поведение не очень осуждается. Я слышал это от англичан, которые туда ездили. И знаете, я уже думал, не будет ли это выходом для меня…

– А может, стоит спросить вашего… друга, не захочет ли он отправиться с вами в путешествие, – предложила Диана. – В Италию или в Грецию.

Френсис снова пожал плечами и тихо пробормотал:

– Что ж, возможно, действительно стоит. Полагаю, это отчасти решит проблему, но все же… Думаю, мне надо научиться понимать самого себя.

– Если сможете – непременно победите, – сказала Диана и, немного помолчав, вглядываясь в лицо собеседника, вдруг спросила: – А почему вы решили поговорить об этом именно со мной? Вы же меня едва знаете.

– И это одна из причин, – ответил Френсис. – С тем, кто не знал меня на протяжении многих лет, говорить легче. А еще… вы напоминаете мне Мадонну, вы все понимаете. Я подумал, что если кто и может меня принять, то это вы. – Его лицо исказилось болезненной гримасой. – Но как же моя семья? Мать, младшая сестра, мой кузен Джервейз… Если они об этом узнают, то будут меня презирать? – Он со вздохом помотал головой, словно пытался отрицать этот факт своей жизни, потом вдруг в отчаянии воскликнул: – Диана, вы ведь мать! Скажите, как бы вы к этому отнеслись, если бы узнали, что ваш сын… что он такой, как я?

Диана закрыла глаза, сдерживая слезы. Не трудно сочувствовать тому, с кем она лишь недавно подружилась, но представив, что с таким же вопросом к ней обратился бы ее взрослый сын, она почувствовала, что это было бы для нее настоящей трагедией. Она со вздохом открыла глаза и взглянула на Френсиса. Тот стоял прямо перед окном, и его каштановые волосы блестели в ярких лучах солнца. Молодой человек ждал ответа, и в глазах его была безысходная тоска – казалось, он уже ни на что не надеялся.

– Френсис, я не могу ответить за вашу матушку… или еще за кого-либо, – проговорила она наконец. – Могу сказать только одно: что бы Джоффри ни сделал, кем бы ни был, это не заставит меня его разлюбить. И стать таким, как вы, – это далеко не самое страшное, что могло бы случиться с моим сыном.

Диана подошла к Френсису, положила руки ему на плечи и с нежностью поцеловала – только для того, чтобы дать понять, что она его не отталкивает. Френсис же крепко обнял ее: Диана почувствовала, как вздрагивал он от душивших слез, – и обняла его в ответ, пытаясь хоть как-то утешить.

Когда буря эмоций стала стихать, его руки расслабились, и он с благодарностью прошептал:

– Диана, спасибо вам за то, что вы такая… за то, что поняли меня и не оттолкнули.

Покинув цыган, Джервейз сумел пробраться через расположение французских войск под видом торговца сигарами и шоколадом, а когда наконец попал на датский остров Фунен и добрался до генерала Романы, ему не сразу удалось доказать испанцам, что он действительно представитель британского правительства.

Но затем, убедившись в том, что Джервейз именно тот, за кого себя выдавал, и узнав о ситуации в Испании, Романа тут же принял предложение англичан и согласился вернуться со своей армией в Испанию. Приготовления к отплытию доставляли Джервейзу огромное удовлетворение – ведь Пиренейский полуостров являлся ахиллесовой пятой Наполеона. Возможно, до того, как корсиканец будет повержен, пройдут еще годы, но начало уже положено.

Джервейз мог бы отправиться в путь вместе с войском Романы, отбывавшим в Испанию, но предпочел вернуться в Англию тем же способом, каким прибыл на континент, – так было быстрее. К тому же по пути в Данию он узнал много такого, о чем следовало как можно скорее известить Уайтхолл. Были у него и личные причины торопиться домой. Его днем и ночью, во сне и наяву преследовал образ Дианы, ее голос и воспоминания об их чудесных ночах. Однажды в пути, темной и опасной ночью, он замер как вкопанный в нескольких ярдах от французского патруля – его пригвоздил к месту внезапный наплыв чувств к Диане. И только потом, тщательно все обдумав, Джервейз понял, что куст, мимо которого он в этот момент проходил, был сиренью: от ее аромата в его памяти тут же всплыла любовница (хотя от нее-то пахло лилиями).

Каждый раз, когда они разлучались, он желал ее все сильнее, но в этот раз в его желание черной нитью вплелось подозрение. Ведь французы его ждали: это было очевидно, – а Диана – одна из немногих, кто хоть что-то знали о его тайной миссии. Но неужели…

Опасаясь самого худшего, Джервейз попытался вспомнить, что именно рассказывал Диане о своей работе. Вряд ли он говорил что-то мало-мальски важное, однако же… Стоило ли удивляться, если женщина, торговавшая своим телом, за хорошую плату продала бы еще и информацию? Если она это сделала, то он узнает правду от нее самой. Вот только Джервейз еще не решил, что будет с этой правдой делать.

Переправа через Ла-Манш была долгой и опасной – судно с контрабандным грузом бренди трепали сильные летние шторма. Когда же Джервейз наконец прибыл в Харвич, он чувствовал себя смертельно уставшим, но все равно тотчас нанял карету и, несмотря на дождь и размокшие дороги, поехал в Лондон. К концу поездки он уже совершенно обессилел, поэтому на последнем участке пути нанял форейтора, чтобы тот правил лошадьми.

До Лондона они добрались поздно вечером. Поначалу Джервейз намеревался ехать прямо в холодный величественный Сент-Обин-Хаус, но затем, поддавшись непреодолимому порыву, назвал кучеру адрес Дианы. Он сделал это, хотя и понимал, что, возможно, нарвется на неприятности; более того, нарушал давно установленное правило – следовало заранее сообщать Диане о визите.

Дождь поутих и превратился в унылую морось – висевшая в воздухе влага пропитывала одежду и пробирала холодом до костей, так что погода больше напоминала ноябрь, нежели август, и улицы Мейфэра были почти безлюдны.

В окне Дианы горел свет, и Джервейз, помрачнев, подумал: «Не развлекает ли она другого мужчину? Но если так – то что же делать?..»

Виконт медленно поднимался по мраморной лестнице, надеясь, что Диана одна. Сейчас даже несколько коротких кварталов до собственного дома казались ему слишком большим расстоянием. Горничная, открывшая дверь, попросила подождать в гостиной – ей следовало сначала узнать, принимает ли хозяйка. Джервейз бросил на пол свою дорожную сумку и стал расхаживать по комнате. Садиться он не хотел, потому что встать потом было бы слишком трудно.

…И вот Диана стоит в дверях, опираясь одной рукой о косяк, и смотрит на него широко раскрытыми лазурными глазами. В голубом пеньюаре она была очень хороша и казалась необычайно хрупкой, а ее волосы были распущены, как если бы готовилась ко сну.

Но что означало выражение ее лица? Потрясение? Удивление? Или смятение? А может быть…

Прежде чем Джервейз додумал свои мысли до конца, она приблизилась к нему и обняла так крепко, что он покачнулся, невольно попятился, но потом все же заключил ее в объятия. Диана была необыкновенно теплая и свежая – как погожее весеннее утро. Джервейз невольно улыбнулся – впервые за два месяца. Внутреннее напряжение, постоянно нараставшее с тех пор, как он покинул Англию, начало отпускать. Прижавшись щекой к ее шелковистым волосам, он улыбнулся и пробормотал:

– Советую вам быть осторожнее. Слишком много энтузиазма… и я могу на вас рухнуть.

Она подняла на него глаза, и он был потрясен – по ее щекам катились слезы.

– Я очень волновалась, – прошептала она. – Вас так долго не было, и я боялась… думала, что-нибудь случилось…

Интересно, когда в последний раз кто-нибудь был настолько обеспокоен его судьбой? Даже в слезах Диана так прекрасна, что на нее больно смотреть.

Слов не было, они куда-то девались, и он был счастлив просто смотреть на нее и наслаждаться ощущением ее податливого тела, необычайно ароматного и теплого…

– Я вам ничего не принес, – сказал Джервейз с виноватой улыбкой.

– Какой дурачок… – От слез ее синие глаза казались еще ярче. Ослепительно улыбнувшись, она сказала: – Думаю, сегодня я могу дать вам кредит, но в качестве обеспечения вам придется меня поцеловать.

От такого заявления оживился даже измученный дорогой мужчина. Губы их слились в поцелуе, и в тот же миг весь мир сузился для Джервейза до этой женщины в его объятиях. Не было ни прошлого, ни будущего, никого и ничего, только Диана, но и ее одной было более чем достаточно. В ее объятиях усталость покинула его, к нему вернулись силы. Когда их поцелуй закончился, он отступил на шаг и проговорил:

– Я прошу прощения, что явился в таком безобразном виде. Я ехал без перерыва несколько недель, и уже не помню, когда менял одежду.

Диана ничего на это не ответила, а просто позвонила горничной, о чем-то тихо с ней поговорила, потом вернулась к Джервейзу, обняла его и куда-то повела. Выходя из гостиной, она велела служанке подать в ее спальню еду и питье. Потом, обнимая друг друга, они стали подниматься по лестнице. Идти таким манером было не очень удобно, но приятно. Когда они вошли в ее комнаты, Диана сказала:

– Вам повезло: я как раз собиралась принимать ванну, так что горячую воду уже налили.

Джервейз радостно ухмыльнулся.

– Звучит заманчиво, но предупреждаю: в воде я могу заснуть.

Диана лукаво улыбнулась.

– Не беспокойтесь, я не дам вам утонуть.

В покоях Дианы имелась небольшая ванная комната, а сама ванна была довольно просторная, так что в ней вполне мог поместиться взрослый мужчина. И сейчас эта ванна была наполнена горячей водой со слабым цветочным ароматом.

Диана быстро и ловко раздела виконта – сказывался опыт матери, растившей сына.

– А вы похудели, – заметила Диана, расстегивая потрепанную рубашку Джервейза, и провела ладонью по его ребрам.

– Не всегда удавалось поесть, – отозвался он, усмехнувшись.

Диана ахнула и замерла, когда пальцы коснулись свежего, едва зажившего шрама на левой руке.

– Похоже, ваше путешествие в самом деле оказалось необычайно опасным, – пробормотала она прерывающимся голосом.

– Да уж… – буркнул виконт.

Диана коснулась губами шрама, и Джервейз снова увидел слезы в ее глазах. Дальше он стал раздеваться сам, но молча – нежность любовницы так тронула его, что от избытка чувств перехватывало горло.

Уже раздевшись, Джервейз осмотрелся. Ни в одном из его домов не было такой роскоши, как отдельная ванная комната. Удовольствие же от погружения в горячую воду было необычайно острым, почти на грани боли. В дверь гостиной постучала горничная, и Диана ушла, чтобы передать ей грязную одежду виконта и взять поднос с едой и бутылкой вина.

Вернувшись, она налила вина в один из бокалов и протянула Джервейзу. Тот блаженно вздохнул и пробормотал:

– Кажется, я умер и попал на небеса.

Диана засмеялась.

– Нет, ваше тело реагирует таким образом, какой ангелам не доступен.

Джервейз улыбнулся и провел ладонью по ее щеке, потом глотнул вина и откинул назад голову. Его мускулы в горячей воде расслабились, и вдруг он почувствовал себя слабым, как младенец. Впрочем, кое на что он все же был способен.

Виконт решил, что завтра подумает о своих служебных обязанностях, а также о том, кто предупредил французов о его прибытии, а пока что позволит Диане холить его и лелеять, благо у нее это прекрасно получалось.

Диана сняла пеньюар и осталась только в сорочке с глубоким вырезом, сшитой из такого тонкого хлопка, что он просвечивал. Взяв в руки мочалку и мыло, она стала возле ванны на колени и принялась за дело. Джервейз едва не застонал от удовольствия. Прикосновения мочалки походили на массаж, эффект которого был невероятно возбуждающим. Глядя Диану, он с удивлением подумал: «Неужели такое возможно?.. Как бы она ни двигалась, как бы ни поворачивалась и ни наклонялась – все у нее выглядит необыкновенно изящно, по-другому она просто не может…»

Невольно улыбнувшись, Джервейз пробормотал:

– Так хорошо я не чувствовал себя с того майского дня, когда ушел из вашего дома. Впрочем, тогда было хуже, потому что я вас покидал. – Но эти его слова не передавали всего, что он сейчас чувствовал. Немного помолчав, он провел кончиками пальцев по ее щеке и тихо добавил: – Вы – бесценная жемчужина.

В смущении покосившись на него, Диана засияла, но ничего не ответила, а Джервейз допил вино, сунул бокал в промежуток между ванной и стеной и блаженно вздохнул, нежась в теплой воде.