Отмахнувшись от подходившего к нему грума, виконт расседлал коня и повел в сторону Джоффри.

– Не хочешь помочь мне почистить Светлячка? – спросил он.

Мальчик кивнул и вслед за отцом вошел в стойло. Джервейз привязал Светлячка, взял пучок соломы и стал вытирать с коня пот и прилипшую грязь. Джоффри делал то же самое с другой стороны. Несколько минут оба молчали, потом Джервейз сказал:

– Я не очень знаю, что говорят при таких обстоятельствах.

Его сын издал тихий смешок.

– Я тоже, сэр.

И тут Джервейзу пришла в голову замечательная мысль. Он спросил сына про его пони и этим словно открыл шлюзы – разговор тотчас же наладился, и слова потекли сплошным потоком. Теперь им было друг с другом так же легко, как в те дни, когда Джоффри приезжал в поместье на Рождество.

Джервейз понял: ему следовало бы раньше догадаться, что мальчик старше шести лет, хотя он и был для своего возраста слишком маленький. Мысль, что этот сообразительный ребенок – его сын, наполняла Джервейза отцовской гордостью, хотя он-то не принимал никакого участия в его воспитании. Сколько бы у Дианы ни имелось грехов, она была хорошей матерью.

Под конец Джоффри затронул вопрос отношений между его родителями.

– Я часто думал о тебе, – сказал Джоффри. – Мама никогда о тебе не говорила. Ни слова.

– Наверное, тяжело было не знать… – пробормотал Джервейз, немного смутившись.

– Да, иногда, – кивнул сын. – Но я мог притворяться, что он был как лорд Нельсон, или доктор Джонсон, или Ричард Тревитик… или Бетховен.

Несколько озадаченный таким перечнем, Джервейз заметил:

– Реальность не так интересна, как фантазии…

– Реальность не так уж плоха, – отозвался Джоффри, глядя на отца своими огромными синими глазами.

Джервейз невольно улыбнулся. Как ни странно, ему было очень приятно услышать это заявление сына.

– Как ты относишься к Обинвуду теперь, уже зная, что когда-нибудь он станет твоим?

Джоффри вздрогнул и с удивлением взглянул на отца.

– Об этом я как-то не думал. Он ведь очень большой… – добавил мальчик восторженным голоском.

– Да, верно. Но у меня есть и другие поместья. Тебе еще предстоит привыкнуть к этой мысли. – Впрочем, Джоффри посмотрел на него с сомнением, и виконт добавил: – А пока думай обо всех лошадях, которые у тебя будут.

Оказалось, что на сей раз он нашел самые правильные слова. Сын радостно улыбнулся. Они почти закончили чистить коня, когда мальчик неуверенно проговорил:

– Мама сказала, что вы на нее очень рассердились…

Джервейз невольно нахмурился и, пристально глядя на сына, спросил:

– Это мама просила тебя со мной поговорить?

– Нет-нет. Она, наоборот, не велела мне это не делать. Но я хочу понять, что не так, почему вам совсем не было до нас дела.

Джервейз тяжело вздохнул.

– Видишь ли, Джоффри, я не знал, что у меня есть сын, потому что твоя мама мне об этом не сказала.

– Но вы же знали, что у вас есть жена, – упорствовал сын. – Как вы могли бросить маму?

Джервейз знал, что мальчику не понравится, если он плохо отзовется о его матери, но просто не мог говорить о Диане спокойно. Еще больше помрачнев, виконт спросил:

– А что она тебе про это рассказала?

– Сказала, что на самом деле вы не хотели ни на ком жениться. И еще сказала, что все делают ошибки и что я не должен вас винить. Так почему же вы вините ее?

Джервейз помедлил с ответом. Было ясно: Диана слишком умна, чтобы явно настраивать Джоффри против отца. Ее метод был гораздо тоньше – маска долготерпеливого и страдающего великодушия. И этому куда труднее противостоять.

– Знаешь, давай не будем говорить о твоей матери, – пробурчал Джервейз.

Джоффри открыл рот, собираясь возразить, но тут Джервейз совершил свой первый действительно родительский поступок.

– Не будем! – сказал он довольно резко.

Джоффри вздохнул и подчинился. Джервейз же накрыл Светлячка попоной, завязал тесемки и проговорил:

– Сейчас мне нужно идти в дом. Хочешь утром покататься верхом? У нас есть новый пони. Возможно, тебе будет с ним интересно.

– Да, сэр, я бы хотел, – вежливо ответил Джоффри, но было ясно, что его преданность всецело принадлежала матери.

«Что ж, неудивительно», – подумал Джервейз. Когда ему самому было восемь лет, он обожал свою мать, не зная и не понимая, что она чудовище. И сейчас он молился, чтобы крушение иллюзий его сына было не таким разрушительным, каким было когда-то крушение его собственных.


Диана одевалась к обеду особенно тщательно. Мадлен помогала ей надеть платье дымчато-розового шелка, и тут вдруг Диана заметила, что ее груди стали необычно чувствительными, но она решила не думать сейчас о том, что это означало. У нее было достаточно других поводов для беспокойства. Прическу они решили сделать изысканную. Мадлен собрала ее волосы высоко на макушке, чтобы открыть безупречное совершенство черт, но вместо перьев или лент она вплела в косы подруги бутоны роз.

Жемчужины, полученные от Джервейза, Диана отнесла ювелиру, и тот собрал их в прекрасное ожерелье, которое этим вечером она и надела. Матовый блеск жемчуга прекрасно гармонировал с нижней юбкой устричного цвета и привлекал внимание к мягким выпуклостям, видневшимся в глубоком декольте.

Когда Диана вошла в салон, почти все головы повернулись в ее сторону, а разговоры смолкли, – было очевидно, что выглядела она наилучшим образом. Но Диана все равно чуть помедлила на пороге – слишком много тут было незнакомых людей.

Внезапно вперед выступил Френсис Бранделин, с улыбкой подошел к Диане, взял под руку и стал представлять гостям. До ее появления они пили шерри перед обедом и непринужденно беседовали. Мужчин было больше, чем женщин, и некоторые являлись известными личностями: например, Каслри и Каннинг, – и на них все смотрели с восхищением. Но, к сожалению, тут находился и граф Везеул. Когда его представляли Диане, он насмешливо улыбнулся и поцеловал ей руку, и ее в этот момент едва не передернуло от отвращения. Она попыталась высвободить руку, но граф ее удержал, больно сжимая пальцы, и прошептал:

– Вы великолепны, шлюха!..

Он прошептал это так тихо, что никто, кроме нее, не услышал. Диана знала: француз надеялся, что она выкажет свой страх, – поэтому никак не отреагировала на оскорбление.

Тут Везеул наконец выпустил ее руку, и Диана с облегчением вздохнула. Френсис же, поспешивший увести ее подальше от Везеула, шепотом сообщил ей о дурной репутации француза. «Совершенно излишнее предупреждение», – с усмешкой подумала Диана.

Женщины представляли для нее испытание совсем иного рода. Конечно же, самым неприятным испытанием была злобная леди Хейкрофт. Что же касается лорда Сент-Обина, то он ее игнорировал, даже бровью не повел при ее появлении. К счастью, от светской пары никто и не ожидал особых нежностей, так что муж мог весь вечер ее избегать, и никто бы не подумал, что у них что-то неладно.

Но для Дианы поведение Джервейза было как холодный ветер с севера, и ей ужасно хотелось спрятаться в каком-нибудь укромном уголке, чтобы вволю поплакать.

За обедом ей, как и подобает, отвели место хозяйки дома в торце стола. Вероятно, Джервейзу такое расположение понравилось, потому что теперь их разделяла вся длина полированного стола красного дерева.

Обед казался бесконечным. Бесчисленные блюда появлялись и исчезали, лакеи то и дело предлагали вино, а два джентльмена, сидевших по обе стороны от Дианы, соперничали за ее внимание.

Диана мало говорила, зато с чарующей улыбкой слушала, и джентльмены ничего не имели против. На протяжении обеда она не раз чувствовала на себе взгляд Джервейза, а когда смотрела в его сторону, то всегда оказывалось, что его взгляд был обращен вовсе не на нее.

Обед был легким испытанием по сравнению со следующим раундом – когда дамы ушли в гостиную, а джентльмены остались пить портвейн. И даже самые доброжелательные из женщин были ужасно любопытны. Впрочем, почти все они были слишком хорошо воспитаны, поэтому не задавали вопросов о ее происхождении, но Диана все же чувствовала их любопытство и оценивающие взгляды.

Как ни странно, леди Хейкрофт сидела и лишь изредка бросала на Диану злобные взгляды. Когда к дамам присоединились джентльмены, стало ясно: она просто ждала момента, когда в появятся почти все гости.

– Леди Сент-Обин, а это правда, что вы были лондонской куртизанкой? – раздался вдруг громкий и отчетливый голос леди Хейкрофт.

И в тот же миг воцарилась полная тишина. Диана, разумеется, встревожилась, но не удивилась. Она предполагала, что ее мог выдать Везеул, а леди Хейкрофт, очевидно, была его союзницей. Джервейз стоял в ближайшей от нее компании мужчин, и в его сторону уже начали поглядывать. Диана, конечно же, сознавала: если она сейчас ответит неудачно, ее позор отразится и на нем. И тогда от едва ли сумеет ее простить…

Решив, что лучшая оборона – юмор, Диана вскинула подбородок и с беззаботным смехом ответила:

– Господи, где вы услышали такую глупость? Это еще более абсурдная выдумка, чем рассказы про сумасшедшую, сидящую под замком где-то в Шотландии. – Она бросила взгляд на мужа. – Вы были правы, мой дорогой. Мне следовало раньше присоединиться к вам. Слухи ходят просто поразительные…

Леди Хейкрофт, злобно усмехнувшись, выпалила:

– Вы отрицаете, что жили в Лондоне под именем миссис Линдсей и имели прозвище Прекрасная Луна? Или что бывали у Гарриет Уилсон и танцевали на балу киприанок?

Ни секунды не колеблясь, Диана с улыбкой протянула:

– А-а, понятно… Леди Хейкрофт, я вам сочувствую. Кто-то над вами подшутил: подбросил вам крупицы правды, – чтобы вы сделали неправильные выводы.

Диана раскрыла шелковый веер, сделала несколько взмахов и, глядя на собеседницу ясными глазами, сказала:

– Посещать такие места было очень дурно с моей стороны. Но я выросла в провинции и часто слышала, что в Лондоне у дам гораздо больше свободы. Вот я и решила использовать эту свободу, чтобы удовлетворить свое любопытство. – Она вздохнула и, похлопав ресницами, продолжила: – Когда же я приехала на бал киприанок, то сразу поняла, что очень ошиблась и что мне не стоило туда приезжать. – Диана взглянула на других дам, на тех, кого считала беспристрастными судьями. – Должна признаться, мне, как всякой респектабельной женщине, всегда было интересно узнать, каковы они, наши соперницы. Наверняка некоторые из вас задавались тем же вопросом?

Леди Каслри, весьма консервативная матрона, с усмешкой заметила:

– Какая же приличная дама об этом не думала? Порой слышишь такие рассказы… – Она покачала головой и, снисходительно поглядывая на Диану, добавила: – Но все равно, дорогая моя, посещать одной такие места совершенно неприемлемо.

Диана улыбнулась пожилой женщине с искренней благодарностью.

– Вы совершенно правы, леди Каслри. Я никогда больше не сделаю ничего подобного.

Другая женщина, чье имя Диана не запомнила, наклонилась к ней и тихо спросила:

– Скажите, а многих джентльменов вы узнали?

Кое-кто из мужчин – те, кто все же услышал вопрос, – тотчас насторожились. И некоторые из них действительно были на том балу.

– Боюсь, я очень мало кого знаю в высшем свете, – уклончиво ответила Диана. – Полагаю, в большинстве своем на балу были молодые холостяки.

Казалось, ее ответ вызвал в мужском лагере огромное облегчение.

– Но как вас туда пустили? Вы ведь поехали без провожатого?

– Нет-нет, со мной был кузен моего мужа. – Диана виновато посмотрела на Френсиса, который наблюдал за ней с восхищением. – Сначала он был категорически против, но когда понял, что я решительно настроена поехать, все же согласился меня сопровождать. – Она с тревогой покосилась на мужа. – Но я быстро поняла, какую глупость совершила, и мы ушли. Сент-Обина не было в городе, и он, конечно, об этом не знал. Боюсь, леди Хейкрофт, вы навлекаете на меня недовольство мужа.

Джервейз наблюдал за этой сценой с невозмутимым видом, хотя в груди его бушевала ярость. А леди Хейкрофт между тем предприняла новую атаку.

– Но вы ведь действительно назывались тогда «миссис Линдсей»?.. Почему же не «леди Сент-Обин»?

Диана засмеялась, изобразив легкое смущение.

– Ох, боюсь, вы нас разоблачили… Видите ли, нам с мужем очень нравилось играть как раз в то, что вы предполагаете. Но, леди Хейкрофт, вам ведь, конечно, знакомы игры, когда для еще большего удовольствия любовники притворяются теми, кем не являются.

Большинство дам прекрасно знали, что Диана имела в виду, судя по выражению их лиц, где отразились воспоминания об играх, в которые играли они сами, когда были влюблены. Выдержав паузу, Диана перешла в наступление – настало время пустить в ход ее самое сильное оружие в этой светской битве.

– Я называлась «миссис Линдсей», потому что это была девичья фамилия моей матери. В отличие от фамилии Бранделин она достаточно распространенная, чтобы не привлекать внимания. Моя мать, знаете ли, была дочерью генерала лорда Линдсея.