Джулия внезапно поняла, что именно в этом заключается один из секретов неотразимого обаяния Захария Бенедикта — в вызове. Несмотря на все то, что произошло с ней по его милости за последние два дня, ей захотелось непременно пробиться сквозь этот барьер. Обнаружить то, что скрывается под маской высокомерия и отчужденности. Разглядеть того маленького мальчика, каким он был когда-то, и научить мужчину, которым он стал, нежности, любви и умению радоваться. А впрочем, то же самое, наверное, произошло бы с любой другой женщиной, оказавшейся на ее месте.

Спохватившись, Джулия попыталась снова взять себя в руки. Хватит размышлять о всякой ерунде! Единственное, что сейчас имело значение, это его виновность или невиновность. Еще раз украдкой взглянув на суровый профиль, Джулия почувствовала, как сильнее забилось сердце.

Он невиновен. Она знала. Чувствовала это. И мысль о том, что такой умный, талантливый и красивый человек в течение целых пяти лет был заперт в клетке, как дикий зверь, была совершенно невыносимой. В горле стоял ком, а в мозгу мелькали жуткие и невероятно отчетливые картины… тюремная камера, звук задвигающегося засова, крики охранников, люди, работающие в тюремных прачечных и мастерских, полностью лишенные свободы и уединения. И чувства собственного достоинства.

Голос диктора заставил ее отвлечься от этих тягостных размышлений и посмотреть на экран:

— Позднее вы услышите местные новости и прогноз погоды, включая подробную информацию о надвигающемся буране, но сначала Том Брокоу с сообщением первостепенной важности. — Джулия резко встала, чувствуя, что просто не сможет спокойно сидеть. Нервы были напряжены до предела.

— Я принесу воды, — сказала она и уже направилась в сторону кухни, но голос Тома Брокоу остановил ее, как магнитом притягивая обратно:

— Добрый вечер, леди и джентльмены. Два дня назад из тюрьмы города Амарилло бежал Захарий Бенедикт — в прошлом голливудская звезда первой величины и один из самых талантливых и известных кинорежиссеров. В 1988 году он был осужден и приговорен к сорока пяти годам тюремного заключения за совершенное с макиавеллиевской изощренностью убийство своей жены, киноактрисы Рейчел Эванс.

Обернувшись, Джулия увидела фотографию Зака в тюремной робе с номером на груди. Словно загипнотизированная этим омерзительным зрелищем, она вернулась на прежнее место и услышала, как Брокоу, продолжая свой комментарий, сказал:

— Вполне возможно, что Бенедикт путешествует с этой женщиной…

Увидев на экране собственное лицо, Джулия испуганно вскрикнула. Фотография была сделана год назад. В скромной английской блузке с бантиком на шее она стояла в окружении своих учеников.

— Полиция Техаса сообщает, что Джулию Мэтисон, двадцати шести лет, последний раз видели два дня назад в Амарилло, когда она садилась в синий «шевроле-блейзер» вместе с мужчиной, по описанию похожим на Захария Бенедикта. Поначалу полиция считала, что мисс Мэтисон была взята в заложники против ее воли…

— Поначалу? — изумленно воскликнула Джулия, глядя на Зака, который медленно приподнимался со своего места. — Что они хотят этим сказать?

Ответ последовал тотчас же:

— Версия о взятии заложницы, — продолжал Том Брокоу, — отпала после того, как в полицию обратился водитель грузовика Пит Голаш. Он сообщил, что сегодня на рассвете видел пару, совпадающую по описанию с Захарием Бенедиктом и Джулией Мэтисон, на одной из площадок для отдыха в штате Колорадо…

На экране появилось жизнерадостное лицо Пита Голаша. Каждое его слово казалось Джулии ударом кнута. Ей хотелось плакать от унижения и бессильной ярости:

— Они резвились в снегу, как пара подростков. А когда эта девушка — Джулия Мэтисон, я в этом уверен на сто процентов — упала, Бенедикт упал сверху. Не требовалось большой наблюдательности, чтобы понять, чем они занимаются. Они целовались. И она совсем не была похожа на заложницу! Уж можете мне поверить!

К горлу подступала тошнота. Омерзительная, чудовищная реальность вторглась в уютную атмосферу горного дома и заставила почувствовать всю ее неестественность. Взглянув на человека, который насильно затащил ее сюда, Джулия увидела его именно таким, каким он незадолго до этого предстал на экране — осужденным убийцей в тюремной робе с номером на груди. Но прежде чем горькие слова сорвались с ее губ, на экране возникла новая картинка, еще более мучительная.

— Наш корреспондент Фил Морроу отправился в Китон, штат Техас, где Джулия Мэтисон жила и работала учительницей младших классов в местной начальной школе. Ему удалось взять небольшое интервью у родителей девушки — преподобного Джеймса Мэтисона н его жены…

— Нет! — закричала Джулия, увидев серьезное, благородное лицо своего отца. Мягким, ровным голосом, ни на секунду не теряя чувства собственного достоинства, он пытался убедить всех телезрителей в ее невиновности.

— Если Джулия действительно находится вместе с Бенедиктом, то наверняка против своей воли. Выступавший передо мной водитель ошибается. Он либо не очень хорошо рассмотрел ту пару, либо не правильно истолковал происходящее. — Бросив суровый и неодобрительный взгляд на толпящихся вокруг репортеров, Джеймс Мэтисон добавил:

— Больше мне нечего сказать.

Сквозь слезы стыда и унижения Джулия увидела, что Бенедикт направляется к ней.

— Мерзавец! Подонок! — глухо выкрикивала она, с трудом сдерживая рыдания и пятясь назад.

— Послушай, Джулия, — взяв ее за плечи, Зак безуспешно пытался хоть как-то успокоить бьющуюся в истерике девушку.

— Не притрагивайся ко мне! — судорожно вырывалась Джулия, бессвязно выкрикивая в перерывах между всхлипами:

— Мой отец священник! Он уважаемый человек! А теперь все думают, что его дочь — грязная потаскуха! Я — учитель! Я учу маленьких детей! Как я теперь смогу смотреть им в глаза после того, что произошло? После того, как я, как последняя шлюха, валялась в снегу с беглым убийцей?

Зак понимал, что она права, и каждое ее слово полосовало натянутые нервы, как удар кнута.

— Джулия…

— Я так старалась целых пятнадцать лет! — всхлипывала Джулия, продолжая вырываться. — Я так хотела достичь совершенства! И мне это почти удалось! — Мучительная боль, звучавшая в ее голосе, передавалась Заку, хотя он и не мог до конца понять ее источника. — И все попусту! Все мои старания были напрасны! Все пошло прахом!

Внезапно, как будто утратив всякую волю к сопротивлению, Джулия обмякла в его руках. Только плечи все еще продолжали сотрясаться от рыданий.

— Я так старалась, — глотая слезы, говорила она, — я стала учительницей для того, чтобы они могли мною гордиться. Я… я ходила в церковь и преподавала в воскресной школе. Теперь мне не позволят этого делать…

Чувство вины, и без того мучительное, от такого глубокого и искреннего горя стало просто невыносимым.

— Пожалуйста, перестань, — умолял Зак, обнимая ее и прижимая к своей груди, тщетно пытаясь хоть как-то успокоить. — Я все понимаю, и мне действительно очень жаль. Когда это все закончится, я постараюсь сделать так, чтобы они узнали правду.

— Ты понимаешь! — горько воскликнула Джулия, поднимая к нему несчастное, залитое слезами лицо. — Как можешь ты понимать, что я сейчас чувствую?! — Животное, грязное животное. Да как он смеет говорить ей такое?

— Да, я понимаю! — крикнул Зак, тряся ее за плечи до тех пор, пока она не посмотрела ему в глаза. — Я очень хорошо понимаю, как чувствует себя человек, которого обвиняют в том, чего он не совершал!

Джулия хотела возмутиться, закричать, что он делает ей больно, но осеклась. Страшная душевная мука, написанная на его лице, не могла быть притворной.

— Я никого не убивал! Слышишь? Не убивал! Скажи, что веришь мне! Пусть даже это будет ложь! Умоляю, скажи! Я хочу, чтобы кто-нибудь сказал мне это!

Джулия внутренне содрогнулась при одной мысли об этом. Сглотнув ком, застрявший в горле, она посмотрела на осунувшееся, но по-прежнему красивое лицо, склонившееся над ней, и прошептала:

— Я верю тебе! — Долго сдерживаемые слезы хлынули по щекам. — Я действительно верю тебе.

Непритворное сочувствие и искреннее сострадание сделали свое дело. Неприступная стена льда, которую Зак в течение долгих лет упорно воздвигал вокруг своего сердца, дала трещину и начала таять.

— Пожалуйста, не плачь, — хрипло шептал он, вытирая горячие слезы с нежных щек.

— Я верю тебе! — повторила Джулия, и страстность, с которой были сказаны эти слова, нанесла последний и сокрушительный удар по самообладанию Зака. Горло сжалось от совершенно незнакомых эмоций, и несколько секунд он даже не мог пошевелиться, потрясенный услышанным и увиденным. Широко распахнутые, влажные от слез глаза Джулии походили на умытые дождем анютины глазки, и хотя она до боли закусывала нижнюю губу, та все равно продолжала предательски дрожать.

— Пожалуйста, не надо плакать, — шептал Зак, приникая к нежным, распухшим от рыданий губам. — Пожалуйста, не надо, прошу тебя…

Тело Джулии напряглось, как струна, но Зак не мог понять, чем это было вызвано — испугом или неожиданностью. Да в тот момент ему было совершенно все равно. Только бы сжимать в объятиях хрупкое тело этой девушки, наслаждаться той необыкновенной нежностью, которую она в нем вызывала. Нежность. Чувство, о котором он забыл много лет назад.

Зак вновь и вновь напоминал себе, что не должен торопиться, не должен ни к чему понуждать ее. Но мягкость и податливость ее солоноватых от слез губ сводили с ума и заставляли забыть о данных самому себе обещаниях.

— Поцелуй меня, — умоляюще шептал он, в то время как часть его сознания удивленно фиксировала новую, незнакомую интонацию собственного голоса. В нем слышались нотки странной, беспомощной, непривычной нежности. — Поцелуй меня, — настойчиво повторял он, пытаясь приоткрыть язы — , ком губы Джулии, — пожалуйста.

И когда она наконец расслабилась в его объятиях, уступая поцелую, Зак едва не застонал от наслаждения. Разум отступил перед натиском нестерпимо сильного желания, и дальше тело действовало само по себе, повинуясь только примитивному, первобытному инстинкту. Руки, жадно проникнув под свитер, гладили нежную, атласную кожу спины и узкую талию, а язык и губы делали поцелуй все более страстным и возбуждающим. Пальцы, продолжая непрерывно ласкать обнаженное, податливое тело, продвигались все выше и выше и наконец коснулись груди. Джулия застонала, еще крепче прижашись к нему, и тогда Зак почувствовал, что окончательно теряет контроль над собой. Все его тело пульсировало от сумасшедшего желания, которое требовало удовлетворения во что бы то ни стало. Теперь он уже был просто не в силах оторваться от ее губ и приник к ним с жадностью, с которой умирающий от жажды припадает к наконец обретенному источнику.

Неожиданно для самой себя Джулия оказалась в обволакивающем коконе непонятной, опасной, пугающей чувственности. Это было какое-то наваждение, полностью лишающее ее контроля над собой. Казалось, ее грудь и губы жили своей, отдельной жизнью, жадно отвечая на все более настойчивые ласки Зака, в то время как она сама, движимая какой-то новой, незнакомой, но невероятно сильной и жгучей потребностью, все крепче прижималась к его сильному, жаждущему телу.

Почувствовав на затылке нежные прикосновения пальцев, Зак с трудом прервал поцелуй и хрипло зашептал:

— Девочка моя, ты даже не представляешь, какая ты красивая. Малышка, ты…

Джулия так и не поняла, что именно нарушило то сладостное оцепенение, в котором она до сих пор пребывала. То ли ей показалось, что все эти нежные слова она уже слышала в каком-то фильме. То ли слух резанул совершенно нелепый применительно к ней эпитет «красивая». Но в какой-то момент Джулия вдруг осознала, что наблюдала десятки подобных сцен между ним и действительно роскошными, сексуальными, восхитительными женщинами. А ведь на этот раз его столь опытные руки со знанием дела ласкали ее обнаженное тело, и это было отнюдь не в кино.

— Прекрати! — выкрикнула она и, резко вырвавшись из сводивших ее с ума объятий, начала судорожно одергивать свитер. Совершенно ошарашенный подобным поворотом, Зак на несколько секунд потерял дар речи. По-прежнему тяжело дыша, он обалдело смотрел на стоящую перед ним девушку. На щеках Джулии все еще горел румянец, а глаза были затуманены желанием, но теперь, казалось, она мечтала только об одном — сбежать от него как можно дальше. Абсолютно ничего не понимая, Зак мягко, будто строптивому ребенку, сказал:

— Малышка, что случилось?..

— Я же сказала — прекрати! Немедленно! И я совсем не «твоя девочка». Ты меня путаешь с кем-то другим. Я не желаю, чтобы меня называли «малышкой». Или говорили, что я красивая.

Зак был настолько сбит с толку, что не сразу заметил учащенное дыхание Джулии и ее настороженный взгляд. Неужели она боится, что он в любую секунду может наброситься на нее, сорвать одежду и изнасиловать? Очень спокойно и осторожно Зак спросил: